Пекка выбрала на этот вечер длинную юбку из оленьей замши и белую кофту с высоким воротом, расшитую многокрасочными фантастическими зверями: костюм из давнего прошлого Куусамо. Лейно оделся почти так же, только его юбка едва достигала колен, а под нее он надел шерстяные поножи. Ботинки у обоих были, впрочем, современные.
— Пойдем? — предложил Лейно.
Пекка кивнула. Они даже не опоздают… сильно. А приходить совсем уж вовремя человеку, знакомому со светскими приличиями, стыдно.
Олавин, муж Элимаки, был коренаст и широкоплеч. Один из ведущих банкиров Каяни, он один зарабатывал больше, чем Пекка и Лейно вместе, но никогда не кичился богатством перед родичами, за что Пекка была ему искренне признательна.
— Очень рад, — заметил Олавин, когда с объятьями и рукопожатиями было покончено, — что вы смогли прийти к нам сегодня.
— Мы никогда не пропустили бы такое событие, — заверила его чародейка.
— Не то чтобы нам пришлось долго добираться, — с улыбкой добавил Лейно.
— Да уж! — Олавин рассмеялся. — Но я особенно рад, что вы смогли выбраться к нам сегодня. Я не уверен, поймите правильно, но надеюсь, что к нам может присоединиться князь Йоройнен. Если это случится, вам непременно следует встретиться с ним!
— Муж сестры моей, как ты прав! — Глаза Пекки вспыхнули. — Ты и впрямь взлетел высоко, если ожидаешь в гости одного из семи князей! Неудивительно, что Элимаки хотела выдрать нашего Уто.
— Не ожидаю. Надеюсь. — В некоторых областях Олавин мог быть педантичен, точно чародей-теоретик. — В банке я выяснил, что князь пробудет несколько дней в Каяни, и воспользовался случаем передать приглашение. Мы с ним уже встречались и вели некоторые дела, так что есть шанс, что князь мое приглашение примет.
— Я бы очень хотела с ним встретиться! — заявила Пекка.
Лейно согласно кивнул.
— Интересно будет узнать, как поступит Куусамо теперь, когда Лагоаш вступил в войну против Альгарве. — Он невесело хмыкнул. — Муж сестры супруги моей, не тревожься так! Я не собираюсь требовать от князя ответа! Если семеро не всегда могут решить, где им встречаться, они и в более важных вещах не сразу придут к согласию.
— Именно. — Олавин снова хохотнул. Он старательно создавал впечатление весельчака — возможно, потому, что о банкирах шла слава как о людях мрачных. — Ну, говорю вам, может, придет, а может, и нет. Так или иначе, народ собрался интересный — помимо вас, хочу сказать, — и угощения будет довольно.
— Я, — объявила Пекка, — не застенчивая. Не самая общительная женщина в мире, но вовсе не застенчивая!
Словно для того, чтобы доказать это, она проскользнула мимо зятя в гостиную. Лейно последовал за ней.
Пекка взяла кружку горячего пива с пряностями — в Куусамо холодные напитки как-то не прижились — и тарелку грибов, фаршированных крабами. Муж ее предпочел глинтвейн из альгарвейского вина и отварные креветки в водорослях с горчичным соусом.
Одни приглашенные были родственниками Пекки и Элимаки, другие — родней Олавина; присутствовали соседи, банкиры, купцы и мастера, имевшие дело с банком Олавина. Говорили обо всем: от воспитания детей до заморских вин (климат Куусамо мало годился для благородной лозы — и даже для самой скверной) и войны с Дьёндьёшем.
— Если кто хочет знать, — заявлял один из кузенов Олавина, явно уверенный, что его мнение интересно всем присутствующим, — нам бы следовало закончить поскорее свару с дёнками и готовиться вступить в бой на дерлавайском континенте.
— На чьей стороне? — спросил кто-то.
На взгляд Пекки, вопрос был разумный. Теперь, когда Лагоаш вступил в войну, Куусамо могло бы ударить в спину соседям по острову и отбить потерянное столетия назад. Но в этом случае Альгарве, скорей всего, победит на континенте и станет единовластной владычицей восточного Дерлавая. Со времен Каунианской империи это не удавалось ни одной державе. Пекка не была уверена, что оно не к лучшему.
У банкирского родича сомнений не было. Кузен Олавина, судя по всему, не сомневался ни в чем — особенно в собственной мудрости.
— На стороне короля Мезенцио, конечно, — заявил он. — Такие люди не каждый день приходят в свет. Нам самим нужен вождь настолько энергичный, настолько увлеченный будущим…
Пекка тут же подумала о конунге Свеммеле и о том, что тот сотворил в Ункерланте — и с Ункерлантом. Но прежде чем чародейка успела помянуть излишне эффективного монарха, Олавин дал кузену еще более эффективный отпор, возгласив:
— Я имею великую честь приветствовать среди нас князя Йоройнена, ненаименьшего среди семи князей Куусамо.
Никто из семи не мог считаться наименьшим или наиглавнейшим. Этот уговор, как само Куусамо, пережил века.
Мужчины поклонились от пояса. Пекка вместе с остальными женщинами припала на одно колено. За этим знаком почтения стояла история не вполне приличная, но Пекка не оскорблялась. Смысл коленопреклонения изменился с ходом веков. Никто лучше чародея-теоретика не понимал, что символ существует лишь в сознании людей.
— Да будет мысль признана делом до скончания вечера, — промолвил Йоройнен, отчего сам стал похож на чародея-теоретика. Было ему немного за сорок, и в черных волосах едва проглядывала седина. — Одна из древнейших традиций Куусамо, — продолжил он, — состоит в том, что мы следуем древнейшим традициям Куусамо, только когда нам это удобно.
Пекка сморгнула удивленно и улыбнулась. Возможно, чародеем-теоретиком князь не был, но пророком — определенно.
В отличие от Свеммеля, Мезенцио или Ганибу Йоройнен не заботился о внешних признаках царского величия. Подобно Лейно, он был одет в теплую шерсть и кожу, хотя и подороже. Он сливался с толпой, как простой купец или банкир. Спустя пару минут его присутствие воспринималось как само собой разумеющееся.
Князь взял со стола с угощением кружку горячего пива и бутерброд с копченым лососем, после чего свел знакомство с Пеккой, наступив ей на ногу.
— Прошу прощения, — промолвил он, словно простолюдин.
— Ничего страшного, государь, — ответила чародейка и тут же представила себя и мужа.
Глаза Йоройнена блеснули.
— О! Сестра Элимаки и ее муж, — промолвил он, весьма удивив Пекку. — Чародеи из городского колледжа, — добавил он, удивив ее еще больше. А затем он уже не удивил, а поразил чародейку: — Я надеялся встретить здесь вас обоих. Вы — одна, или, верней, две причины, по которым я принял любезное приглашение Олавина.
— Государь! — хором воскликнули оба волшебника. Лейно, кажется, изумился не меньше супруги.
— О да. — Князь Йоройнен кивнул. — Все весьма довольны плодами ваших исследований. Полагаю, очень скоро мы сможем насладиться ими в полной мере. Вы хорошо послужили Куусамо; мы, семеро, не забудем о благодарности.
— Спасибо, государь, — выдавил Лейно таким голосом, словно выпил не одно кружку пряного вина. Исполненная гордости Пекка украдкой взяла его за руку.
Йоройнен обернулся к ней:
— Я наслышан и о вашей нынешней работе, хотя и меньше, чем хотел бы. Я должен передать вам сообщение от тех, кто знает больше моего, и работает в сходных областях. — Пекка подняла бровь, ожидая продолжения. Склонившись к ней, князь проговорил очень тихо: — Ради блага державы вам настойчиво рекомендуют не пытаться опубликовать дальнейшие результаты ваших трудов.
Пекка вздернула и вторую бровь.
— С какой стати? — возмутилась она.
Ученый, которому не дают публиковаться, все равно что певец, давший обет молчания.
— Ради блага державы, как я сказал, — ответил князь Йоройнен. — Большего говорить не стану. Не здесь и не сейчас. Но позвольте уверить вас, сударыня: я вовсе не шучу.
В Патрасе Фернао чувствовал себя пойманным в ловушку. Он и был пойман в ловушку. Теперь, когда Лагоаш вступил в войну с Альгарве, чародею непросто было бы покинуть Янину даже без короля Пенды. Янина склонялась в сторону Альгарве — едва ли не до самой земли. У короля Цавелласа была только одна альтернатива такому выбору — склониться в сторону Ункерланта. Восточных соседей монарх предпочел западным. Фернао радовался про себя, что ему не приходится делать выбор настолько безотрадный.
Больше ему радоваться было нечему. Со дня безвременной кончины Шеломита чародей берег каждый медяк. Без сомнения, у шпиона имелись в Патрасе сообщники, которые должны были вытащить Пенду из дворца. Но Фернао встречался только с двумя. И Варвакис, и Коссос мечтали помочь ему не больше, чем омывать язвы прокаженного.
Это не значило, что помощи от них нельзя было получить. Варвакис подкармливал чародея деликатесами из своей лавки — в основном потому, что Фернао намекнул, что донесет на купчишку королевской страже, если тот откажется. Язык шантажа янинцы понимали прекрасно.
Одет Фернао тоже был с купеческого плеча. Он утешался мыслью, что янинские панталоны — это все же не штаны, а скорее чулки такие, но местные рубахи с широкими рукавами казались ему нелепыми до смешного. Кроме того, маскировка получалась никудышная. Высокий рост, рыжие волосы и раскосые узкие глаза выделяли чародея в топме местных жителей — низеньких, смуглых и носатых.
Не нужно было иметь в кармане диплом чародея, чтобы предсказать, сколь мало радости доставит Варвакису очередной приход незваного гостя.
— Добрый день, — поприветствовал Фернао хозяина лавки на его родном языке — с тех пор, как он застрял в здешних краях, чародей поднахватался янинского.
— И тебе того же, — процедил Варвакис без охоты. В любой стране, сколько мог судить Фернао, знание языка обеспечивало благорасположение туземцев. Однако, выучив янинский, чародей не добился добрых чувств со стороны купца.
— Без тебя день был бы куда приятней, — прорычал тот.
— Ага, — ответил Фернао и перешел на альгарвейский, как обычно, когда ему требовалось выразить достаточно сложную мысль: — Если ты еще раз отведешь меня повидать Коссоса, я не задержусь в городе надолго.
Купец злобно глянул на него:
— Я уже и надеяться перестал. Лучше мне отвести тебя вместо этого к стражникам короля Цавелласа.
«Лучше я тебя выдам», — имел он в виду.
Фернао улыбнулся.
— Пошли. Я с удовольствием повидаюсь с ними. Они будут спрашивать… а я буду отвечать. — «Предашь меня — и я выдам тебя». — Чародеев очень тяжело убить, знаешь? — — «Я сделаю все, чтобы ты не отвертелся».
Если бы взгляд мог убивать, Варвакис проверил бы заявление волшебника на деле. А если бы под прилавком у торговца деликатесами лежал жезл — тоже проверил бы, другим способом.
— Ну хорошо, — огрызнулся он. — Последний раз. — Он помахал толстым, как сосиска, пальцем под носом Фернао. — — Но самый последний, ты меня понял?
— Понял, — ответил Фернао.
О Варвакисе можно было сказать много нелицеприятного, но что купец неясно выражается — никогда.
— Уж надеюсь, — проворчал янинец. — Приходи завтра вечером. Или я отведу тебя к нему, или скажу, когда смогу вас свести.
— Отлично, — ответил Фернао по-янински.
Он не был уверен, что поступает разумно. Варвакис мог устроить засаду. Но это был не первый такой случай, и всякий раз купец держал слово. Кроме того, к настоящему времени Фернао заполучил тем или иным способом кое-какое колдовское снаряжение — его собственный, из Лагоаша привезенный набор инструментов пропал, когда убили Шеломита. Заменить все было бы невозможно. Чародей не смог бы достать даже ту малость, что сумел приобрести, если бы янинские торговцы понимали, что продают волшебнику орудия его ремесла. Но искусство магии развивалось в Лагоаше и Янине разными путями, и лагоанцы ушли по своему пути существенно дальше.
Когда Фернао следующим вечером вновь зашел в лавку деликатесов, он был готов к неприятностям. Но Варвакис, бормоча что-то нехорошее себе в усы, отвел его во дворец. К этому времени чародей уже отчаялся добиться чего-либо от янинца, не услышав при этом жалоб. Купец удалился, стоило Фернао и Коссосу пожать друг другу руки.
— Не знаю, чем вы тут занимаетесь, — провозгласил он, — и знать не желаю.
Коссос недружелюбно оглядел Фернао.
— Не думаю, что мы сговоримся, — промолвил дворцовый слуга. — Я не могу отвести тебя к Пенде: отвечу головой. Тяжело стало жить. А теперь, когда твоя страна воюет с Альгарве… — Он покачал головой. — Почему бы тебе не отправиться домой?
— Если я уйду, — негромко ответил Фернао, — подумай, сколько взяток ты потеряешь!
Коссос скривился. Взятки в Янине стали образом жизни, но говорить об это вслух считалось неприличным.
Фернао было уже все равно. Запустив руку в карман, он стиснул в пальцах сушеный хвостик садовой сони и забормотал себе под нос. Коссос мог бы принять незнакомый язык за лагоанский. Но то был язык древнего Каунаса, известный в Янине не столь широко, как в других державах. И заклятье было очень древним: примитивный предок тех, что накладывались на упокойники и широко употреблялись в современной медицине.
Подобно тому, как соня впадает на зиму в спячку, заснул и Коссос. Но не естественным сном. Он перестал дышать. Сердце его едва билось. Если бы лакей сражался в этот момент с солдатом Каунианской империи, он умер бы, не поняв, что его убило. А так он попросту рухнул на пол. Фернао вышел из комнаты и поспешил в то крыло дворца, где содержался в заточении король Пенда.
Шел он быстро и уверенно. Для уверенности у него была веская причина. Слуги и дворяне, встречавшиеся ему на пути, видели незнакомца. Один или двое, отмеченные необычным умом или силой воли, даже обернулись вслед чародею, пытаясь окликнуть, но и они затем, подобно остальным, забывали о его существовании и продолжали заниматься своими делами. Фернао позволил себе слабую усмешку. Среди янинцев, как в большинстве держав, полынь считалась приправой, и добыть ее было легко. Валмиерцы делали премерзкую настойку на ее листьях; Варвакис приторговывал ею. Но жители Янины не употребляли полыни в своих чарах. А среди лагоанцев она была основным компонентом заклятий временного забвения.
Попадись Фернао на пути другой чародей, заклятье дало бы сбой. Лагоанец предполагал, что место заключения Пенды охраняется как физически, так и волшебством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97