Тогда, друг, мы говорили о вещах, несущих в себе противоположное,
называя их именами этих противоположностей, а теперь о самих
противоположностях, присутствие которых дает имена вещам: это они,
утверждаем мы теперь, никогда не соглашаются возникнуть одна из другой.
Тут он взглянул на Кебета и прибавил:
ї Может быть, и тебя, Кебет, смутило что-нибудь из того, что высказал он?
ї Нет, ї отвечал Кебет, ї нисколько. Но я не стану отрицать, что многое
смущает и меня.
ї Значит, мы согласимся без всяких оговорок, что противоположность никогда
не будет противоположна самой себе?
ї Да, без малейших оговорок.
ї Теперь взгляни, согласишься ли ты со мною еще вот в каком вопросе. Ты
ведь называешь что-либо холодным или горячим?
ї Называю.
ї И это то же самое, что сказать "снег" и "огонь"?
ї Нет, конечно, клянусь Зевсом!
ї Значит, горячее ї это иное, чем огонь, и холодное ї иное, чем снег?
ї Да.
ї Но ты, видимо, понимаешь, что никогда снег (как мы сейчас только
говорили), приняв горячее, уже не будет тем, чем был прежде, ї снегом, и
вместе с тем горячим: когда горячее приблизится, он либо отступит перед
ним, либо погибнет.
ї Совершенно верно.
ї Равным образом ты, видимо, понимаешь, что огонь, когда приближается
холодное, либо сходит с его пути, либо же гибнет: он и не хочет и не в
силах, принявши холод, быть тем, чем был прежде, ї огнем, и, вместе,
холодным.
ї Да, это так.
ї Значит, в иных из подобных случаев бывает, что одно и то же название
сохраняется на вечные времена не только за самой идеей, но и за чем-то
иным, что не есть идея, но обладает ее формою во все время своего
существования. Сейчас, я надеюсь, ты яснее поймешь, о чем я говорю.
Нечетное всегда должно носить то имя, каким я его теперь обозначаю, или не
всегда?
ї Разумеется, всегда.
ї Но одно ли оно из всего существующего ї вот что я хочу спросить, ї или же
есть еще что-нибудь: хоть оно и не то же самое, что нечетное, все-таки
кроме своего особого имени должно всегда называться нечетным, ибо по
природе своей неотделимо от нечетного? То, о чем я говорю, видно на многих
примерах, и в частности на примере тройки. Поразмысли-ка над числом "три".
Не кажется ли тебе, что его всегда надо обозначать и своим названием, и
названием нечетного, хотя нечетное и не совпадает с тройкой? Но такова уж
природа и тройки, и пятерки, и вообще половины всех чисел, что каждое из
них всегда нечетно и все же ни одно полностью с нечетным не совпадает.
Соответственно два, четыре и весь другой ряд чисел всегда четны, хотя
полностью с четным ни одно из них не совпадает. Согласен ты со мною или
нет?
ї Как не согласиться! ї отвечал Кебет.
ї Тогда следи внимательнее за тем, что я хочу выяснить. Итак, по-видимому,
не только все эти противоположности не принимают друг друга, но и все то,
что не противоположно друг другу, однако же постоянно несет в себе
противоположности, как видно, не принимает той идеи, которая противоположна
идее, заключенной в нем самом, но, когда она приближается, либо гибнет,
либо отступает перед нею. Разве мы не признаем, что число "три" скорее
погибнет и претерпит все, что угодно, но только не станет, будучи тремя,
чРтным?
ї Несомненно, признаем, ї сказал Кебет.
ї Но между тем два не противоположно трем?
ї Нет, конечно.
ї Стало быть, не только противоположные идеи не выстаивают перед натиском
друг друга, но существует и нечто другое, не выносящее сближения с
противоположным?
ї Совершенно верно.
ї Давай определим, что это такое, если сможем?
ї Очень хорошо.
ї Не то ли это, Кебет, что, овладев вещью, заставляет ее принять не просто
свою собственную идею, но [идею] того, что всегда противоположно тому, [чем
оно овладевает]?
ї Как это?
ї Так, как мы только что говорили. Ты же помнишь, что всякая вещь, которою
овладевает идея троичности, есть непременно и три, и нечетное.
ї Отлично помню.
ї К такой вещи, утверждаем мы, никогда не приблизится идея, противоположная
той форме, которая эту вещь создает.
ї Верно.
ї А создавала ее форма нечетности?
ї Да.
ї И противоположна ей идея четности?
ї Да.
ї Стало быть, к трем идея четности никогда не приблизится.
ї Да, никогда.
ї У трех, скажем мы, нет доли в четности.
ї Нет.
ї Стало быть, три лишено четности.
ї Да.
ї Я говорил, что мы должны определить, что, не будучи противоположным
чему-то иному, все же не принимает этого как противоположного. Вот,
например, тройка: она не противоположна четному и тем не менее не принимает
его, ибо привносит нечто всегда ему противоположное. Равным образом двойка
привносит нечто противоположное нечетности, огонь ї холодному и так далее.
Теперь гляди, не согласишься ли ты со следующим определением: не только
противоположное не принимает противоположного, но и то, что привносит нечто
противоположное в другое, приближаясь к нему, никогда не примет ничего
сугубо противоположного тому, что оно привносит. Вспомни-ка еще разок (в
этом нет вреда ї слушать несколько раз об одном и том же): пять не примет
идеи четности, а десять, удвоенное пять, ї идеи нечетности. Разумеется, это
ї десятка, ї хоть сама и не имеет своей противоположности, вместе с тем
идеи нечетности не примет. Так же ни полтора, ни любая иная дробь того же
рода не примет идеи целого, ни треть, как и все прочие подобные ей дроби.
Надеюсь, ты поспеваешь за мною и разделяешь мой взгляд.
ї Да, ї разделяю, и с величайшей охотой! ї сказал Кебет.
ї Тогда вернемся к началу. Только теперь, пожалуйста, отвечай мне не так,
как я спрашиваю, но подражая мне. Дело в том, что помимо прежнего надежного
ответа я усмотрел по ходу нашего рассуждения еще и другую надежность. Если
бы ты спросил меня, что должно появиться в теле, чтобы оно стало теплым, я
бы уже не дал того надежного, но невежественного ответа, не сказал бы, что
теплота, но, наученный нашим рассуждением, ответил бы потоньше ї что огонь.
И если ты спросишь, от чего тело становится недужным, не скажу, что от
недуга, но ї от горячки. Подобным же образом, если ты спросишь меня, что
должно появиться в числе, чтобы оно сделалось нечетным, я отвечу, что не
нечетность, но единица. Ну и так далее. Теперь ты достаточно ясно
понимаешь, что я имею в виду?
ї Вполне достаточно.
ї Тогда отвечай: что должно появиться в теле, чтобы оно было живым?
ї Душа, ї сказал Кебет.
ї И так бывает всегда.
ї А как может быть иначе? ї спросил тот.
ї Значит, чем бы душа ни овладела, она всегда привносит в это жизнь?
ї Да, верно.
ї А есть ли что-нибудь противоположное жизни или нет?
ї Есть.
ї Что же это?
ї Смерть.
ї Но ї в этом мы уже согласились ї душа никогда не примет противоположного
тому, что всегда привносит сама?
ї Без всякого сомнения! ї отвечал Кебет.
ї Что же выходит? Как мы сейчас назвали то, что не принимает идеи четного?
ї Нечетным.
ї А не принимающее справедливости и то, что никогда не примет искусности?
ї Одно ї неискусным, другое ї несправедливым.
ї Прекрасно. А то, что не примет смерти, как мы назовем?
ї Бессмертным.
ї Но ведь душа не принимает смерти?
ї Нет.
ї Значит, душа бессмертна?
ї Бессмертна, ї сказал Кебет.
ї Прекрасно. Будем считать, что это доказано? Или как по-твоему?
ї Доказано, Сократ, и к тому же вполне достаточно.
ї Пойдем дальше, Кебет. Если бы нечетное должно было быть неуничтожимым,
то, вероятно, было бы неуничтожимо и три.
ї Разумеется.
ї Ну, а если бы и холодному непременно следовало быть неуничтожимым, то,
когда к снегу приблизили бы тепло, он отступил бы целый и нерастаявший, не
так ли? Ведь погибнуть он бы не мог, но не мог бы и принять теплоту,
оставаясь самим собой.
ї Правильно, ї сказал Кебет.
ї Точно так же, я думаю, если бы неуничтожимым было горячее, то, когда к
огню приблизилось бы что-нибудь холодное, он бы не гаснул, не погибал, но
отступал бы невредимым.
ї Непременно.
ї Но не должны ли мы таким же образом рассуждать и о бессмертном? Если
бессмертное неуничтожимо, душа не может погибнуть, когда к ней приблизится
смерть: ведь из всего сказанного следует, что она не примет смерти и не
будет мертвой! Точно так же, как не будет четным ни три, ни [само]
нечетное, как не будет холодным ни огонь, ни теплота в огне! "Что, ї однако
же, препятствует нечетному, ї скажет кто-нибудь, ї не становясь четным,
когда четное приблизится, ї так мы договорились ї погибнуть и уступить свое
место четному?" И мы не были бы вправе решительно настаивать, что нечетное
не погибнет, ї ведь нечетное не обладает неуничтожимостью. Зато если бы
было признано, что оно неуничтожимо, мы без труда отстаивали бы свой
взгляд, что под натиском четного нечетное и три спасаются бегством. То же
самое мы могли бы решительно утверждать об огне и горячем, а равно и обо
всем остальном. Верно?
ї Совершенно верно.
ї Теперь о бессмертном. Если признано, что оно неуничтожимо, то душа не
только бессмертна, но и неуничтожима. Если же нет, потребуется какое-то
новое рассуждение.
ї Нет, нет, ї сказал Кебет, ї ради этого нам нового рассуждения не нужно.
Едва ли что избегнет гибели, если даже бессмертное, будучи вечным, ее
примет.
ї Я полагаю, ї продолжал Сократ, ї что ни бог, ни сама идея жизни, ни все
иное бессмертное никогда не гибнет, ї это, видимо, признано у всех.
ї Да, у всех людей, клянусь Зевсом, и еще больше, мне думается, у богов.
ї Итак, поскольку бессмертное неуничтожимо, душа, если она бессмертна,
должна быть в то же время и неуничтожимой.
ї Бесспорно, должна.
ї И когда к человеку подступает смерть, то смертная его часть, по-видимому,
умирает, а бессмертная отходит целой и невредимой, сторонясь смерти.
ї По-видимому, так.
ї Значит, не остается ни малейших сомнений, Кебет, что душа бессмертна и
неуничтожима. И поистине, наши души будут существовать в Аиде.
ї Что до меня, Сократ, то мне возразить нечего, я полон доверия к нашему
доказательству. Но если Симмий или кто другой хотят что-нибудь сказать,
лучше им не таить свои мысли про себя: ведь другого случая высказаться и
услышать твои разъяснения по этому поводу, пожалуй, не представится, так
что лучше не откладывать.
ї Я тоже, ї заметил Симмий, ї не нахожу, в чем из сказанного я мог бы
усомниться. Но величие самого предмета и недоверие к человеческим силам все
же заставляют меня в глубине души сомневаться в то, что сегодня говорилось.
ї И не только в этом, Симмий, ї отвечал Сократ, ї твои слова надо бы
отнести и к самым первым основаниям. Хоть вы и считаете их достоверными,
всР же надо их рассмотреть более отчетливо. И если вы разберете их
достаточно глубоко, то, думаю я, достигнете в доказательстве результатов,
какие только доступны человеку. В тот миг, когда это станет для вас ясным,
вы прекратите искать.
ї Верно, ї промолвил Симмий.
[Этические выводы из учения о душе]
ї А теперь, друзья, ї продолжал Сократ, ї правильно было бы поразмыслить
еще вот над чем. Если душа бессмертна, она требует заботы не только на
нынешнее время, которое мы называем своей жизнью, но на все времена, и,
если кто не заботится о своей душе, впредь мы будем считать это грозной
опасностью. Если бы смерть была концом всему, она была бы счастливой
находкой для дурных людей: скончавшись, они разом избавлялись бы и от тела,
и ї вместе с душой ї от собственной порочности. Но на самом-то деле, раз
выяснилось, что душа бессмертна, для нее нет, видно, иного прибежища и
спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как
можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания
и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую
пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный
мир.
Рассказывают же об этом так. Когда человек умрет, его гений, который
достался ему на долю еще при жизни, уводит умершего в особое место, где
все, пройдя суд, должны собраться, чтобы отправиться в Аид с тем вожатым,
какому поручено доставить их отсюда туда. Обретя там участь, какую и
должно, и пробывши срок, какой должны пробыть, они возвращаются сюда под
водительством другого вожатого, и так повторяется вновь и вновь через
долгие промежутки времени. Но путь их, конечно, не таков, каким его
изображает Телеф у Эсхила. Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она
представляется и не простою и не единственной: ведь тогда не было бы нужды
в вожатых, потому что никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта
дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по
священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.
Если душа умеренна и разумна, она послушно следует за вожатым, и то, что
окружает ее, ей знакомо. А душа, которая страстно привязана к телу, как я
уже говорил раньше, долго витает около него ї около видимого места, долго
упорствует и много страдает, пока наконец приставленный к ней гений силою
не уведет ее прочь. Но остальные души, когда она к ним присоединится, все
отворачиваются и бегут от нее, не желают быть ей ни спутниками, ни
вожатыми, если окажется, что она нечиста,замарана неправедным убийством или
иным каким-либо из деяний, которые совершают подобные ей души. И блуждает
она одна во всяческой нужде и стеснении, пока не исполнятся времена, по
прошествии коих она силою необходимости водворяется обиталище, коего
заслуживает. А души, которые про вели свою жизнь в чистоте и воздержности,
находят спутников, и вожатых среди богов, и каждая поселяется в подобающем
ей месте. А на Земле, как меня убедили, есть много удивительных мест, и она
совсем иная, чем думают те, кто привык рассуждать о ее размерах и
свойствах.
[Космологические выводы из учения о душе]
ї Тут Симмий прервал его:
ї Как это, Сократ? Я ведь и сам много слышал о Земле, но не знаю, в чем ты
убедился, и охотно послушал бы тебя.
ї Видишь ли, Симмий, просто пересказать, что и как, ї для этого, на мой
взгляд, умения Главка не надо, но доказать, что так именно оно и есть,
никакому Главку, пожалуй, не под силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134