Да, я тебе принес пистолет, возьми, держи при себе, без оружия даже днем никуда не ходи.
Весь день Бено с Сархошевым участвовали в обысках. Каратели залезали в курятники, ухватами из глубины печей вытаскивали глиняные горшки, проверяли, нет ли в них чего-нибудь запрещенного. Каратели бросали в колодцы зажженную бумагу — искали тело пропавшего солдата. Пришли они и во двор старика Бабенко, подошли к дверям подвала, запертого на замок. Солдат ударил сапогом в дверь, прикладом винтовки стал сбивать висевший на двери замок. В это время на крыльцо вышел капитан Шварц, сердито закричал на солдат. Солдаты извинились, ушли. Капитан пристальным, недобрым взглядом проводил Бено.
Во дворе Чегреновых Зина и Коля сажали молоденькие деревца. Неужели они рассчитывают остаться в живых, дождаться, когда эти саженцы дадут плоды? Оставив работу, брат и сестра вслед за солдатами вошли в дом. Мать, дочь и сын молча стояли в углу комнаты, а солдаты делали обыск. Обыск в комнате ничего не дал, каратели спустились в подвал. Вот здесь недавно лежал Аргам, здесь всю ночь пролежал связанным Бено. Сейчас подвал был пуст. В воздухе пахло сыростью, птичьим пометом, гниющим сеном.
Закончив обыск, солдаты направились к воротам. Бено, опустив голову, шел за ними. Он услышал тихие слова Чегреновой:
— Жалко мне тебя, ох как жалко. Он замедлил шаги.
Дочь сердито сказала матери:
— Не твое это дело, мама, воспитать его, что ли, хочешь?
— Есть у парня сердце и совесть, только слабый он, жаль мне его.
Весь день Бено сопровождал немецких солдат, чувствуя на себе ненавидящие взгляды жителей города.
Вечером каратели собрались в комендатуре. Сархошев, бледный, осунувшийся, рассеянно посмотрел на Бено.
— Иди домой, Бено,— сказал Сархошев,— я приду через час.
Но Шароян не пошел в дом Глушко — он побрел к Чегреновым. Чегренова была для него единственным лучом надежды в этом страшном, темном мире.
Галина Чегренова вышла ему навстречу и с грустной улыбкой спросила:
— Что скажешь, кавалер?
— Хочу попросить об одной вещи. Нет ли у вас мужского платья? Пусть будет старое, заплатанное, все равно.
Чегренова долго молча смотрела ему в глаза, потом вынесла старый пиджак мужа, поношенные брюки и полинялую серую рубашку.
— Ботинок нет,— промолвила она,— бери, бери, в час добрый.
Бено взглянул на свои сапоги.
— Ничего, спасибо, дай вам бог счастья. Озираясь, он дошел до дома Глушко. На террасе
он засунул сверток одежды под деревянную тахту.
В доме было нестерпимо душно, жарко.
Старуха спала, Фрося босиком расхаживала по комнате. Увидев Бено, она обрадовалась.
— Не голоден, черненький?
— Подожду, скоро он придет,— ответил Бено.
— А ты его не жди, покушай.
— Не хочу.
— Эх, и чего ты его так боишься?
Сархошев вошел, задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал, что на опушке леса снова загорелся костер. Старая Ксения проснулась, бормотала:
— Все дела его, этого Билика.
— Идем, Бено, в комендатуру, сегодня отдыхать не придется,— сказал Сархошев.
Они вышли на улицу.
Шароян шел следом за Сархошевым, ощупывал рукой пистолет в кармане. Хорошо бы выстрелить в спину Сархошеву. Выстрелить и убежать. Рука похолодела, пальцы задрожали. Куда бежать, куда идти? Идти на восток, пробираться по ночам, днем скрываться в лесах. Прийти на Кавказ, в Ереван, домой. Нет, нет, добраться до своей дивизии, чистосердечно рассказать обо всем, просить прощения.
Эта мысль вызвала в нем ужас. Не простят, расстреляют!
— Что ты отстаешь, иди быстрее! — крикнул Сархошев.
Бено испугался, услышав голос Сархошева, словно тот подслушал его мысли.
Они уже подходили к комендатуре, когда раздались оглушающие, мощные взрывы, и грозное зарево поднялось над вокзалом.
Это был тот взрыв, что застал полковника Фраке и нового коменданта в доме Олеся Бабенко.
По приказу помощника коменданта Сархошев и Шароян присоединились к немецким солдатам, направлявшимся в сторону вокзала.
Чем ближе солдаты подходили к вокзалу, тем больше был страх, охватывавший их. Рвались снаряды, осколки с визгом и воем проносились в воздухе. При каждом новом взрыве солдаты бросались на землю.
— Не отходи от меня, Бено,— крикнул Сархошев,— главное, не бойся.
«Сам больше меня боится, немецкая собака»,— пробормотал Бено.
Вдруг огромное дымное пламя взвилось вверх, казалось, все небо запылало.
Солдаты кинулись бежать в сторону города. Сархошев, бежавший рядом с Шарояном, задыхаясь объяснил:
— Взорвались цистерны с бензином!..
— Кто поджег вокзал?
— Пожар возник случайно.
— А это не партизаны?
— Какие тут партизаны! Не осмелятся они на такое дело, они только в лесу устраивают пионерские костры. А ты боишься их, что ли?
«Будто ты не боишься»,— мысленно усмехнулся Бено.
Лучи прожекторов, прорезав огонь и дым, скрестились высоко в небе, осветили быстрое движение черной точки — самолета. Небо вокруг самолета покрылось вспышками, звездочками — по самолету били зенитные орудия. Самолет вспыхнул, задымил, стал падать. Солдаты радостно закричали.
Теперь Бено понял, отчего загорелись на вокзале вагоны с боеприпасами и цистерны с бензином,— это была работа советских самолетов. Значит, в Вовче есть люди, известившие советскую авиацию о движении воинских составов. Значит, лжет Сархошев, что Красная Армия окончательно разбита. Словно догадываясь о мыслях Бено, Сархошев произнес:
— Самолетов сорок — пятьдесят у большевиков осталось, но их за несколько дней вот так, как этот, посбивают.
«Врешь!» — подумал Бено.
К горевшему вокзалу прибыли из Белгорода немецкие воинские части. Коменданту Шульцу было приказано вернуться с карательной ротой в Вовчу. Рота отправилась патрулировать по ночным улицам городка. Сархошев с Бено вернулись в дом Глушко. Полуголая Фрося встала с постели, зажгла лампу.
Сархошев, войдя в комнату, сразу же направился к шкафчику, достал бутылку водки.
— Выпьем, Бено, раз мы и сегодня живы. Бено отрицательно покачал головой.
— Выпей хоть один, Бено,— проговорил Сархошев тоном просителя,— выпей стаканчик. И ты, Фрося, выпей.
Бено залпом выпил стакан водки и собрал свою постель.
— Куда ты? — спросила Фрося.
— Буду спать на террасе.
— Не надо, опасно.
— Ничего ему не будет, свежий воздух ему прописан врачом,— вмешался Сархошев.— Ворота заперты, да и пистолет при нем. «Хочет остаться с ней,— подумал Бено.— Оставайся, черт вас дери».
Лежа на жесткой тахте, он ждал, пока в доме все заснут — тогда он выйдет со двора и пойдет, пойдет прямо на восток... Из города он выйдет в немецкой форме, а в поле переоденется. Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Решение уже было принято, и Бено больше не колебался.
Луна светила сквозь редкие облака. Интересно, где он будет завтра в это время, будет ли так же ласково смотреть на него луна, улыбнется ли она ему, как старая знакомая?
Наконец голоса в доме Глушко замолкли. Кругом все было тихо. Изможденный ночной тревогой, город спал. Только сверчок негромко стрекотал в саду. Пора. Спеши, Бено, спеши...
Он надел гимнастерку, брюки, туго затянул ремень, вытащил из-под тахты старую одежду, данную ему Чегреновой, стал завязывать ее в узелок. И тут чьи-то руки мягко опустились на плечи Бено.
— Черненький, куда это ты собрался, далеко ли идешь?
Шароян вмиг ослабел, весь обмяк, облился холодным потом.
Фрося затащила его в комнату, верещала:
— Партев, вставай, убегает он от нас! Сархошев в нижнем белье, без сапог подбежал
к Бено.
От грубого окрика Сархошева Шароян пришел в себя, оцепенение, сковавшее его, прошло.
Он выхватил из кармана пистолет и выстрелил. Шароян не видел и не помнил, в кого стрелял он, целился ли он или стрелял в воздух. Он нажимал на спусковой крючок, выстрелы гремели, вспыхивал огонь. Ему запомнилось искаженное страхом лицо Сархошева, в ушах стоял пронзительный крик Фроси. Он мельком заметил, что старуха Глушко сидела на постели, закрыв лицо ладонями.
На улице послышались голоса, крики, очевидно, приближался патруль.
Мысль Шарояна работала в эту минуту быстро, четко. Подхватив сверток с одеждой, он бросился в сад, добежал до высокого забора. За спиной послышались женские голоса. Бено влез на забор и спустился в узкий, глухой переулок. По этому переулку с наступлением темноты не отваживался ходить ни один немецкий солдат.
XVIII
В поле стояла тишина. Откуда-то издалека доносился еле различимый гул самолета, над вокзалом виднелись отблески гаснущего пожара. Луна, безразличная к событиям земной жизни, спокойно, устало улыбалась.
Присев, Бено решал, в какую сторону ему идти. Всей грудью он вдыхал ночной прохладный воздух. Он чувствовал себя свободным. Казалось, он очнулся от кошмарного сна.
Он снял с себя немецкую форму и надел старое платье, данное ему Чегреновой. Жив ли Сархошев, жива ли Фрося?
Вдруг он вспомнил, как после выстрела Сархошев, шатаясь, шагнул вперед, потом кинулся в сторону и упал. Узнают ли обо всем этом Меликян и Аргам? Узнают! Ведь Чегренова держит с ними связь. Какая хорошая женщина эта Чегренова!
Неся под мышкой немецкую одежду, он шел на восток, к утренней звезде, которая сияла над горизонтом. Сначала он шел ровным шагом, потом испугался чего-то и побежал. Заметив в предрассветном сумраке село, он свернул в поле, к узкому оврагу, наполненному белым туманом. Звезда сверкала в небе. Он спустился в овраг. С сырой земли поднимался туман, земля благоухала, слышен был негромкий сонный щебет птиц. Овраг кончился, Бено вышел в степь.
Из-под его ног взлетали перепелки, вдруг зашумел, шарахнулся заяц. «Все боятся за свою жизнь»,— подумал Бено. Он увидел вдалеке черную полосу. Это был лес. К приходу дня надо обязательно добраться до леса и скрыться там, как белка скрывается в темном дупле, дождаться ночи. Шароян ускорил шаги. Лучи солнца осветили его лицо, росистые поля сверкали. Это ясное утро наполнило сердце Шарояна страхом. Но вот и первые деревья, Бено вошел в лесную тень.
Лес проснулся. Дятлы долбили стволы деревьев, медленно двигался груженый муравьиный караван, птицы лукаво перекликались, перелетали с дерева на дерево. Подумав о том, чтобы не заблудиться в лесу, Бено остановился, стал оглядываться. Он увидел перед собой большеносого, небритого крестьянина в поношенной одежде. Это было его отражение в лесной озерной воде. Бено умылся холодной водой, вытер рукавом лицо и уселся под деревом. Он был голоден. День он протерпит, до вечера можно не есть, а как же быть завтра? Почему он потерял близких, друзей, оторвался от армии и сейчас одиноко притаился в лесу? Аргама укрывают добрые женщины, дают ему воду и хлеб, партизаны освободили и увезли Меликяна. Только Бено один, как загнанный зверь.
Снова ему вспомнился Сархошев. Неужели он убил Сархошева? Партев Сархошев больше не будет обыскивать советских людей, не увидит качающихся на виселице партизан. Воскресни он тысячу раз, Бено тысячу раз убил бы его. О, если бы весь мир, все люди узнали о том, что Бено Шароян убил Сархошева! Он должен добраться до своего полка, он обо всем расскажет, он будет просить, чтобы ему дали оружие, он будет воевать против фашистов. Если его убьют в боях,— пусть, чем он лучше других, и лучшие умирают. Люди скажут о нем: «Погиб за советскую Родину...» Советская Родина! Здесь, в этом лесу, в своем волчьем одиночестве Бено понял, что такое советская Родина, понял, чего он лишился. Как проклинал Минас Меликян Сархошева в подвале Мазина! Меликян не боялся смерти, и теперь он свободен! Если бы Бено встретил Меликяна, он поцеловал бы ему руки, плача сказал бы: «Я твой сын, прости меня, я убил того негодяя, он обманул меня». Был бы у Бено такой отец, как Минас Меликян,.. Родной отец Бено не был таким, как Меликян, он ведь судился за воровство. Бедная мать, как она плакала, когда отца арестовали, как она молила сына, чтобы он ходил в школу, не шатался по улицам!
Бено силился вспомнить лицо матери, ее взгляд, улыбку.
Он заплакал. Он плакал, а лучи солнца проникали сквозь листву, пятнали землю тысячами веселых, светлых пятен.
Утренняя прохлада ушла, стало жарко, душно, дремота охватила Бено, мысли его путались.
Ему послышался какой-то негромкий шорох. Бено вскочил: шорох тотчас же прекратился. Страх вполз в его сердце. Неужели его увидели? Бено пошел прямо в ту сторону, откуда ему послышался шум. Если это человек, то, куда бы Бено ни пошел, тот пойдет за ним, лучше уж встретиться лицом к лицу. Он сунул руку в карман, нащупал пистолет. Вдруг из кустарника выбежала маленькая серая собачонка, побежала, скрылась меж деревьев. Ему стало жаль этой одинокой собаки. Бено мог подозвать ее, он бы погладил ее по голове. Он крадучись вышел на опушку леса. На расстоянии километра или полутора от него по дороге двигались подводы, проходили грузовики. Видимо, там пролегало шоссе.
Голод сильно мучил Шарояна. Рядом с лесом он увидел пшеничное поле. Ползком Бено добрался до поля, сел среди высоких колосьев. Разминая колосья меж ладоней, он сыпал себе в рот зерна. Он жевал зерно долго, старательно. Набив зерном карманы, Бено ползком вернулся в лес, там он лег под деревом и сразу же заснул. Когда Шароян проснулся, было уже темно, луна еще не взошла. Но Бено знал, где восток, на каком расстоянии от него находится дорога. Он шел полем, все время следя за синими фарами автомашин. Прожектора ощупывали бесплотными пальцами небо, это было добрым знаком — значит, и здесь немцы боятся советских самолетов.
За ночь он лишь два раза присел отдохнуть. Сначала Бено шел к луне. Луна поднялась, дошла до зенита, стала заходить Шарояну в затылок. Тогда он пошел за своей тенью, а тень бесшумно плыла по земле, постепенно удлинялась. И вот снова появилась утренняя звезда, засияла ярко, как вчера, и, как вчера, звала Бено. Горизонт заалел, с правой стороны стали появляться темные очертания леса. С большим трудом Бено добрался до лесной опушки — сил больше не было. Он лег на землю, глядя в жестокое и равнодушное синее небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101