— Товарищ старший политрук!
Это был Сархошев, один, без роты. Он торопливо стал рассказывать о том, как в Харькове Меликян разыскал своего знакомого, как Сархошев ждал его, как Меликян напился пьяным и Сархошев с великим трудом заставил его прекратить пьянку; как они наткнулись на фашистские танки и Сархошеву с Меликяном пришлось бросать в танки гранаты и отстреливаться из подъездов от автоматчиков. Они убежали через проходной двор и потеряли друг друга.
Сархошев рассказывал об отваге Меликяна: тот стрелял из автомата в упор по немецким солдатам, метнул пять гранат.
— Я не думал, что Меликян так храбр. Если старик убит, то можно сказать, что он с честью умер за родину.
Сархошев был уверен, что Минас убит и уж не сможет опровергнуть его фантастический рассказ.
— Прекрасный был человек, до чего мне жаль его.
— А вы уверены, что ваша рота вышла из города? — спросил Тигран.
— Уверен, товарищ старший политрук, после моей роты десятки воинских частей ушли из города.
— Пошли,— сказал Аршакян.
Стемнело. Огромное зарево стояло в небе. Горел город, горели села и неубранные скирды пшеницы и стога сена, казалось, горело осеннее небо над Украиной. Какая бесконечно длинная дорога отступления в темную осеннюю ночь!
Все затихло, само время как будто остановилось, не спят лишь люди, что идут, идут, ищут и не находят того, что ищут.
Глубокой ночью путники увидели темные силуэты домов и остановились. Каро и Савин пошли разузнать, нет ли в селении военных.
— Как жаль, что до сих пор мы не смогли устроить вам ночлег,— сказал Аршакян женщине и спросил: — Как ваше имя, отчество?
— Не беспокойтесь, мне теперь все безразлично,— устало произнесла женщина.— Зовут меня Клавдией, Клавдией Алексеевной.
Вернулись Савин и Каро и доложили, что они находятся в совхозе «Кутузовка». В совхозе остался лишь старый лесник. Старик говорит, что вечером проехало несколько машин с военными в сторону Старого Салтива и с тех пор по этой дороге никто не проходил и не проезжал.
— Тепло у старика? — спросил Тигран.
— Очень тепло, свет горит,— живо ответил Савин.
— Пошли, надо немного отдохнуть,— сказал Тигран.
Лесник нехотя открыл дверь. При тусклом свете коптилки Аршакян смотрел на усталые лица товарищей. Потом он поглядел на молодую женщину.
— Так нельзя,— сказал Аршакян,— отморозите ноги. Утром что-нибудь сообразим.
— Я вас прошу — не беспокойтесь обо мне,— ответила женщина,— мне все теперь безразлично.
— Вы должны беречь себя. У вас есть дочь. Вы нужны ей, вы ее найдете. Не теряйте веры.
Молодая женщина сказала:
— Вы добрый человек.
Каро развязал вещевой мешок и вытащил пару ботинок.
— Может, подойдут, товарищ старший политрук. Это были новые, еще не надеванные солдатские
ботинки.
— Я взял их с подводы, разбитой бомбежкой,— сказал Каро, словно оправдываясь.
— И хорошо сделал. Вот, Клавдия Алексеевна, прошу. Думали завтра добыть вам обувку, а она уже есть. А портянок нет, ребята?
Савин вытащил из вещевого мешка портянки и протянул их женщине.
— Спасибо, большое спасибо.
Она намотала портянки, надела ботинки.
— Не жмут? — пошутил Аршакян. Сархошев лукаво подмигнул Павлу Иваниди.
Он, прищурившись, оглядывал глазами знатока молодую женщину. «Фотогеничное лицо, фигура неплохая, могла бы сниматься в кино»,— думал он.
Тигран на миг представил ее в кругу своих ереванских знакомых и друзей, наверное, она бы всем понравилась.
Старый лесник, слушая негромкий разговор военных, заснул, прислонясь к печке, похрапывал. А пришедшие в дом лесника люди с наслаждением впитывали в себя тепло очага, покой мирного жилья.
Еще до рассвета Тигран стал поднимать своих товарищей.
Лесник проснулся, встал, чтобы закрыть дверь за своими недолгими постояльцами, дрожащим старческим голосом пробормотал:
— Счастливо вам, сынки, будьте живы-здоровы. Клавдия Алексеевна была рядом с Тиграном.
Шедший за ними Сархошев сказал Иваниди:
— Не ожидал такой прыти от нашего Аршакяна! В тяжелые, трагические дни отступления нашел себе бабу и таскает с собой. Ничего не скажешь, лакомый кусочек.
— Помолчал бы ты, Сархошев,— сказал Иваниди.
Путники прислушались,— издали доносился гул мотора. По невнятному звуку трудно было определить, шумит ли автомашина или танк. Аршакян велел своим спутникам сойти с дороги, стать на обочине.
Иваниди с Савиным пошли вперед. Немного погодя послышался радостный голос Иваниди:
— Товарищ старший политрук, идите, наши! По дороге шел тягач, в кабине рядом с шофером
сидел майор из отдельного артиллерийского полка. Этот полк и дивизия Галунова входили в состав одной армии. Тягач вытаскивал в окрестностях Харькова завязшие в грязи автомашины и сейчас, выполнив задание, разыскивал свою часть.
Аршакян помог своей спутнице взобраться в кузов машины. Все расселись на сиденьях, и тягач, грохоча подобно танку, двинулся на восток.
Шел дождь вперемешку со снегом. Тигран накинул на Клавдию Алексеевну свою плащ-палатку. Вскоре молодая женщина задремала, склонив голову на колени Тиграна. Она иногда тяжело стонала, лицо ее приняло жалкое, беспомощное выражение.
Они проехали мимо деревни, подожженной вражескими бомбардировщиками. Зачем сожгли немцы эту мирную деревню — в ней не было ни одного красноармейца?
Пламя, раздуваемое ветром, неистовствовало, перекидывалось по соломенным крышам с хаты на хату. С треском рушились балки.
— Поехали дальше,— сказал артиллерийский майор Аршакяну,— поехали, тут ничего не сделаешь.
Тигран задремал. Ему приснилось, что он бежит полем, его преследуют вражеские самолеты, танки... И вдруг он очутился у себя в кабинете, горит свет под голубым абажуром. Входит Люсик, Тигран подходит к ней. Как приятно пахнут ее волосы...
Тягач внезапно остановился. Тигран поднял голову, склонившуюся над головой спящей женщины. В предрассветной мгле виднелись неясные очертания железнодорожной станции. По дороге шумели грузовики, тянулись военные обозные подводы. Путники сошли с тягача. Наконец-то они добрались до нового расположения отступающих от Харькова советских войск.
Тягач, грохоча, удалился. Тигран помахал рукой вслед артиллерийскому майору. Станционное здание оказалось разрушенным, и сошедшие с машины люди
молча двинулись к пристанционному поселку. Они вошли в стоящую на краю поселка пустую избу. Сени были завалены пшеничной соломой, в печи еще тлел огонь. Хачикян подкинул в печь соломы. Изба наполнилась едким дымом. И все же хорошо было под крышей, у печки. Люди разулись, стали сушить у огня мокрые портянки. Сархошев куда-то надолго вышел. Он вернулся, держа в руках бутылку водки и ощипанного гуся.
— Где достали? — подозрительно спросил Аршакян. Сархошев ответил, что гуся он купил у колхозницы,
а водку попросил на одной из дивизий, расположенном вблизи станции.
Зажарили гуся, вытащили из мешков сухари.
Женщина печальными глазами смотрела на своих ночных спутников, словно впервые их видела. Тигран улыбнулся ей.
— Выпейте глоточек водки и садитесь поближе к огню, у вас пальцы совсем посинели от холода.
— Какой вы внимательный. Если бы моя девочка встретила таких людей, как все вы...
— Ничего, найдутся и для нее добрые люди,— сказал Савин,— найдете ее и вы.
Сархошев снова вышел и, вскоре вернувшись, сказал, что обнаружил теплый и чистый жилой дом. Можно постелить на полу сухого сена и отдохнуть, а потом уж начать искать свою дивизию.
— Правильное решение,— согласился Аршакян.
В новом доме военные повесили свои шинели и плащ-палатки сушиться на русскую печь. Маленькая дочь хозяев, лет девяти-десяти, серьезно, как заправская хозяйка, взбивала на полу сено, спрашивала, вскипятить ли воды. Она положила на сено пестрое украинское рядно, предложила Клавдии Алексеевне лечь на кровати.
— Ничего не надо, деточка, ничего,— глядя на девочку, проговорила Клавдия Алексеевна и разрыдалась.
И, не сняв пальто, она вышла в сени, сказав, что пойдет на станцию узнать, есть ли возможность добраться до Воронежа, где живут ее родные.
Тиграну не спалось. Кругом была тишина, ставшая для него непривычной, глубокая, спокойная тишина. В доме было жарко. Тигран прислушался к легкому, едва различимому шуму дождевых капель. Проехала по улице машина, и снова все стихло. Аршакян заснул.
Его разбудил Иваниди. Иваниди сообщил, что ему наконец удалось узнать местонахождение штаба дивизии — случайно он увидел на улице машину под номером Г-59-51. Все машины их армии начинались с буквы «Г». «Машина ждет, я ее подогнал к хате».
К Тиграну подошла Клавдия Алексеевна.
— А я еду в Воронеж. До Валуек на паровозе с машинистом, а оттуда уже идут поезда. Спасибо за все, товарищ Аршакян.
Тигран поднялся.
— Доброго пути. Всем сердцем желаю вам отыскать дочь, да все мы хотим вам всего, что только может пожелать друг. Счастливого пути!
XXIII
В политотделе Тиграна встретили радостно, он пожимал десятки дружеских рук, со многими обнимался. Оказалось, что не только он, но и другие работники политотдела и штаба отбились от дивизии, некоторых даже посчитали «пропавшими без вести».
Тигран думал, что после сдачи Харькова люди будут угрюмы и подавлены. Но вот все весело разговаривают, смеются. Это показалось Тиграну странным, нелепым, непонятным. Но в первые же минуты встречи с товарищами он сам начал оживленно, весело рассказывать о своих злоключениях, хотя в рассказе этом не было ничего веселого и смешного. Только потом он понял, в чем дело. Человек не в состоянии выдержать постоянного горя, угрюмого напряжения; это была нервная разрядка после тяжелых событий харьковского отступления.
Начальник политотдела Федосов тоже радостно встретил Тиграна.
— Вы совершенно не изменились, Аршакян: тот же взгляд, так же чисто выбриты. Это хорошо, очень хорошо... пошли ко мне.
Они вошли в хату.
— Как вы оцениваете последние события? — спросил Федосов. Но Аршакян сам начал задавать вопросы.
— Что в Москве, как Ленинград?
— Очень тяжело... Знаете, кажется, Суворов еще сказал: «Если тебе трудно, не думай, что неприятелю легче». Наше положение стабилизируется. Учимся воевать и, убежден, скоро будем драться по-настоящему. Если во время отступления громят неприятеля, берут пленных,— это уже хорошо.
— Бойцов ободрило наше новое оружие,— сказал Аршакян,— действительно, это какое-то чудо.
— Вы это о Марии Ивановне?
— О какой Марии Ивановне?
— Так называют бойцы эти гвардейские минометы.
— Я слышал иначе: «Катюша». Поет, говорят, как «Катюша». Сыграла «Катюша».
— Любопытно,— сказал Федосов, глядя на закопченный потолок сощуренными глазами.— Это имя моей матери и моей дочурки — Катя, Катюша, Екатерина... Сила оружия, конечно, имеет значение, но решает победу сила духа. Дайте самое мощное оружие в руки слабому, и оно ни на что не будет годиться. Одним словом, воюем и побеждаем! Вы чему улыбаетесь, Аршакян? Иногда отступление — одна из форм победы, не всякое отступление — разгром. И до Кутузова знали это, но он возвел принцип отступления в закон победы. Отступая, мы сумели избежать больших потерь. Сначала мы нанесли контрудары, потом крепко прикрыли движение войск и в конце концов оторвались от врага. Вы понимаете, что означает для нападающего не знать, где наново концентрируются силы неприятеля? Каждый боец, дошедший до новых рубежей обороны здоровым и бодрым, смертельно опасен для врага на новом этапе боев! Сейчас полки занимают оборонительные рубежи, организуют разведку. Если враг подойдет — мы его отбросим назад. Если он остановится — мы не дадим ему покоя ни днем ни ночью. А дальнейшее — это уже дело нашего Верховного Главнокомандования. Иногда отступление — путь к победе.
Тигран слушал Федосова с глубокой болью в сердце. «Не будь наших неудач,— думал он,— не говорил бы ты, что отступление путь к победе. Словно мы не отступаем под ударами неприятеля, а с какой-то особой целью оставляем ему нашу землю, обрекаем на муки народ. А Федосов с серьезным видом проповедует какую-то дикую теорию и оправдывает наше несчастье, этот наш позор. Утешает себя и меня. Да и что ему остается делать? Завтра я тоже так буду говорить с бойцами».
Тиграну хотелось высказать все это Федосову, но он заколебался, не решился и промолчал. «Какой в этом толк?» — думал он, утешая самого себя и страдая от своей нерешительности.
Федосов, словно почувствовав, что творится в душе Аршакяна, уже не тоном наставника, а по-товарищески просто спросил:
— Не случалось с вами, Аршакян, такого? Раскроешь душу, скажешь все без утайки и о своих сомнениях, и о своем непонимании, и сразу становится легче... И этим самым рассеиваешь и чужие сомнения и свои собственные. Случалось с вами такое?
— Бывало, конечно.
— Вот так с открытой душой мы должны говорить и с бойцами. А новое оружие, конечно, отличное.
Он вдруг, меняя тему, проговорил:
— А знаете, нашей дивизией командует теперь генерал-майор Яснополянский, Лев Николаевич, между прочим.
— А Галунов?
— Не знаю, где он и чем занимается. Снят. Он нас уже не касается, бог с ним.
Начальник политотдела многозначительно покосился на мазаную стену хаты, и Тигран невольно посмотрел в ту же сторону. На стене ничего интересного не было, стена как стена.
А начальник политотдела изрек:
— Бывает, что и генералы не выдерживают испытаний.
Получив в оперативном отделе план дислокации частей, Тигран принялся разглядывать новые листы карты. Степи, высотки, лощины и овраги, рощи и перелески, Северный Донец с притоками, речушка Неже-голь, города Короча и Вовча. Самый крупный населенный пункт в этом районе — Вовча, линия советской обороны прошла восточнее его, наверно, враг уже занял эту Вовчу.
На пороге оперативного отдела Аршакян столкнулся с незнакомым генералом, которого сопровождал начальник политотдела Федосов. Тигран понял, что это и есть новый командир дивизии Яснополянский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101