Наступал новый год — еще год войны. Что принесет он?
В землянке командира полка Фирсов расставил на трехногом столике роскошное угощение — консервы, колбасу, хлеб и шесть бутылок «Московской особой».
— Ого-го, что это, банкет для послов готовишь? — спросил комиссар.— Откуда столько водки? Это даже не батарея, а гвардейский дивизион!
— Достали, товарищ комиссар,— с достоинством ответил ординарец тоном, означающим: «Фирсов ^ все может, только прикажите!»
— В самом деле, словно для полномочных и чрезвычайных послов. Зачем столько водки? — спросил Тигран.
— Дело хозяйское,— ответил комиссар,— мы тут гости.
Пришел Самвелян. С ним в землянку вошли начальник штаба, секретарь партбюро полка и рослый старший сержант. Этот сержант с огромными черными глазами и орлиным носом был явно в привилегированном положении — это чувствовалось и по его командирской выправке, и по чубу, ниспадавшему на лоб, и по уверенным его движениям. В каждой воинской части найдется такой парень.
— Карунц, а ну-ка, покажи класс, наладь нам как следует радио,— сказал Самвелян сержанту, потом оглядел стол.
— Это что? Роскошный бал в фронтовой землянке? Фирсов, не предчувствуя бури, самодовольно
улыбался.
— Я тебя спрашиваю,— сердито сказал командир полка,— откуда столько водки?
Фирсов смущенно пробормотал:
— Начальник снабжения выдал, узнал, что гости у вас.
Командир полка тут же позвонил по телефону начальнику снабжения.
Выслушав его объяснения, Самвелян сказал Фирсову:
— Возьми три бутылки и сейчас же верни начальнику снабжения. И чтоб я тебя здесь сегодня больше не видел. Живо!
Улыбка сошла с лица Фирсова. Он молча взял опальные поллитровки и вышел. После его ухода с минуту стояла малоприятная, совсем не праздничная тишина.
— Понимаешь, ординарец от моего имени приказы отдает! Погрелся у жестяной печки, будет с него. Ну, Карунц, наладил радио?
— Сейчас, товарищ командир полка. Командиры вполголоса беседовали, поглядывая
на праздничный стол, приготовленный изгнанным Фирсовым. Старший сержант Карунц налаживал радиоприемник. Вдруг сквозь хрипы и треск послышались чистые звуки музыки.
— Москва! — сказали все в один голос.
Москва передавала русские песни. И каждый подумал, что, быть может, эти самые песни сейчас в далеких городах и селах слушают земляки, друзья, родные.
Комиссар взглянул на часы.
— Недолго осталось.
— Прошу, сядем за стол,— пригласил командир полка.
Все уселись вокруг маленького столика. Разговор не вязался: каждый думал о своем. Самвелян спросил Тиграна:
— Не знаешь Карунца? Знаменитый человек, на все руки мастер — парикмахер, фотограф, радиотехник, механик, сапожник, портной... что еще? Ничего не забыл, Карунц?
— Леонардо да Винчи. Универсальный гений,— сказал Аршакян.
Карунц самодовольно улыбнулся.
— Повар,— добавил комиссар Немченко,— бесподобные шашлыки готовит и еще... как его?
— Хаш,— подсказал Карунц.
— А самое главное — певец,— добавил командир полка,— хорошие армянские песни поет.
— Вы откуда родом? — спросил Тигран сержанта.
— Из Хндзореска, спросите обо мне любого зангезурца — все знают Гришу Карунца из Хндзореска.
— Друзья, приближается Новый год,— снова, глядя на часы, промолвил Немченко и налил стаканы.
Прозвенели Кремлевские куранты.
Тигран наклонился к сидевшему рядом сержанту и шепотом сказал ему на ухо несколько слов. Карунц молча кивнул и вышел из землянки. Вскоре он вернулся. Вслед за ним воинским шагом, подтянутый и смущенный вошел Фирсов.
Командиры переглянулись.
Тигран налил стакан водки, протянул Фирсову.
—- Я попросил командира полка простить вас на этот раз. Как-никак Новый год... В следующий раз не своевольничайте! Выпьем за здоровье подполковника и комиссара.
Фирсов посмотрел на командира полка.
— Пей,— сказал Самвелян. Фирсов взял стакан.
— От всей души желаю вам здоровья, товарищ подполковник... И вам, товарищ комиссар, и также вам, товарищ батальонный комиссар, всем присутствующим. Желаю живыми-невредимыми возвратиться после победы домой. И чтобы и я сопровождал вас, товарищ подполковник. Вы мне как отец родной, и я обещаю, что вам больше не придется делать мне замечания. Я ведь думал, как лучше.
— Садись, ефрейтор, вижу, ты хороший парень,— сказал Аршакян,— садись сюда.
Зазвонил телефон. Командир полка взял трубку: генерал Яснополянский и начальник политотдела поздравляли полк с Новым годом.
— Надо было нам самим позвонить начальству, поздравить,— сказал начальник штаба.
Водку выпили быстро. Тиграну хотелось выпить еще, видимо, того же хотелось и остальным. Самвелян делал вид, что не замечает тоскливых взглядов своих гостей.
Немченко запел украинскую песню. Затем Карунц пел армянские песни, простые гусанские песенки, их красоту Тигран словно впервые понял в этот вечер.
Тигран подпевал Карунцу, потом и сам спел.
По просьбе командиров Карунц сплясал. Потом плясал Фирсов, сильно притопывая ногами. С потолка на праздничный стол сыпалась окопная земля.
Пустился в пляс и Тигран. Сев на место, он оглядел пустые бутылки.
— Баграт Карпыч, я не знал, что ты такой строгий.
— Это почему?
— Водки не хватает. А как ты, комиссар?
— Поддерживаю на сей раз.
— Вы не соблазняйте меня, товарищи политработники,— проговорил подполковник,— я ведь тоже человек слабый.
К часу ночи все разошлись. Аршакян остался ночевать в землянке подполковника.
Фирсов разжигал печку, а Тигран, лежа на своей шинели, слушал рассказы Карунца о Зангезуре. «Бойкий ты, из тысячи морей сухим выйдешь»,— думал Тигран о Карунце. Потом он разговорился с ефрейтором Фирсовым. Фирсов до войны рыбачил в Камышине, любил выпить, любил погулять.
— Волгари мы, без этого не можем,— сказал он. На рассвете Тигран уснул.
...Смутные тяжелые сны навалились на него. Уши болели от адского грохота, в горло лезла какая-то тошнотная гадость, вызывала удушье, давила на грудь, не давала дышать.
Он открыл глаза и увидел озабоченные лица Самвеляна и Немченко. Тигран чувствовал жгучую жажду. Немченко погладил его по голове.
Тигран хотел заговорить, но не смог. Самвелян добрыми глазами смотрел на него.
— Держись крепко, молодец Тигран, живым остался. Ничего не случилось с тобой, да быть мне жертвой твоего солнца .
Тигран показал, что хочет пить. Ему принесли стакан, он выпил. Грудь его словно наполнилась огнем, и Тигран понял, что выпил водки.
— Дайте мне воды,— тихо сказал он.
Ему принесли воды, смешанной со снегом.
— Что произошло? — спросил он.
...На рассвете враг совершил огневой артиллерийский налет на штаб полка. Два снаряда попали в землянку, где спал Аршакян. Потерявшего сознание Тиграна вытащил из-под развалин Фирсов. Старшего сержанта Карунца нашли мертвым.
«Вот и начали мы Новый год»,— подумал Тигран. В его ушах беспрерывно гудело; нестройный шум вдруг переходил в пронзительный свист, напоминавший визг снаряда, а затем на миг возникали и исчезали обрывки песни, той самой, что пел в новогоднюю ночь, старший сержант Гриша Карунц.
XV
Каждый человек встречает Новый год по-своему: одни торжественно, другие легко и бездумно, а некоторые с болью и горечью вспоминая прошедшее.
Лев Николаевич Яснополянский, человек характера веселого, живого, всегда грустил под Новый год.
Отчего же он грустил? От недовольства жизнью, от досадных мыслей о некоторых прошлогодних неудачах и неоконченных делах, от сознания приближающейся старости?
По правде говоря, он и сам не знал, отчего становится ему грустно в новогоднюю ночь. Так повелось — генерал под Новый год грустил, но даже самые близкие люди не знали об этом,— Яснополянский скрывал это чувство.
Сын крестьянина Тульской области, он с детских лет познал тяжелый каждодневный труд, но никогда не роптал на жизнь, всегда радовался ей. В детстве он видел Льва Толстого, несколько раз слышал его беседы с крестьянами. Отец, деревенский кузнец, сына назвал не по-деревенски: Львом — в честь Толстого.
Сын кузнеца выучился отцовскому ремеслу, стал работать в сельской кузнице. Весной 1916 года молодого кузнеца призвали в армию. Он служил артиллеристом-наводчиком, через полтора года вернулся домой.
Во время гражданской войны Яснополянский воевал в Донбассе, под Царицыном, был тяжело ранен и после выздоровления получил назначение на работу в ВЧК. Работая в ВЧК, он одно время по поручению Дзержинского занимался организацией детских домов. Война, разруха оставили в России немало сирот.
Много детей осталось в памяти Льва Николаевича, некоторые из них, уже взрослыми людьми, поддерживали с ним связь. Он всю жизнь любил детей, но сложилось так, что сам он не стал отцом.
Жена его, молодой врач, заразившись тифом в инфекционной больнице, умерла. Лев Николаевич в это время был в Средней Азии, участвовал в операциях против басмачей.
Второй раз он женился в 1928 году. Но и эта женитьба не одарила его детьми. Супруги удочерили трехлетнюю девочку, воспитанницу детского дома Верочку.
Яснополянского по службе перевели в Ленинград. Несколько лет спустя Лев Николаевич уже в чине полковника был переведен на Кавказ. Семья осталась в Ленинграде. И вот в седьмой раз он встречает Новый год без семьи. Жена и дочь встречали 1942 год в осажденном Ленинграде.
...Во второй половине дня генерал вернулся из артиллерийского полка. Он снял тулуп, повесил его на стенку и подошел к столу. На столе лежали свежие газеты. Опять нет писем... Генерал рассеянно поглядел в окно. В санях ехал начальник продснабжения дементьевского полка Меликян. Генерал усмехнулся. «Таких энергичных и взбалмошных людей до шестидесяти лет называют — парень»,— подумал он.
Вошел начальник политотдела.
— Прошу, Лев Николаевич, поздравительная телеграмма Военного совета армии!
— Надо ответить,— сказал Яснополянский, прочтя поздравление.
— Я подготовил текст. А как вы думаете, не нагрянет ли к нам Луганской?
— Не думаю, не в его духе. Вот командующий армией, это дело другое, он любит застать врасплох. Сколько лет вам исполняется, Петр Богданович? — вдруг спросил Яснополянский.
— Сорок девять.
— Я думал, вы моложе. Вы, оказывается, на год старше меня.
Генерал, вновь резко меняя тему разговора, сказал:
— Не знаю почему, все вспоминаю одного убитого наводчика орудия. Фамилия его была Сибирцев, кажется, рыжий, моей масти. Он мне сказал: «Товарищ генерал, бойцы все спрашивают, не родственник ли я вам, я на вас похож. А я им говорю: точно, мне генерал родной дядя по матери». И смеется. Вот вам и отвоевал Сибирцев, моя родня. Знаете что? Давайте на Новый год поедем в полк Дементьева, пусть здесь веселятся без нас!
Дементьева очень обрадовало внезапное посещение генерала. А майор Кобуров ликовал по-своему: «Генерал в новогодний праздник выбрал именно наш полк,— все ясно!»
У землянки командира полка остановились генеральские сани. Дементьев по всей форме отрапортовал командиру дивизии. Генерал вышел из саней, стряхнул рукавицами снег с тулупа, сказал стоявшим у землянки бойцам:
— Здравствуйте, товарищи, с наступающим праздником,— и стал здороваться с ними за руку.
Дойдя до Савина, он улыбнулся.
— Что, земляк, бьешь фашистов?
— Как туляк, обыкновенно, товарищ генерал,— ответил обрадованный Савин.
— Что ж, к Новому году немного мы повзрослели,— обращаясь ко всем, сказал генерал,— научились воевать.
— Будем драться как надо, товарищ генерал,— ответил один из бойцов.
Генерал посмотрел на него.
— Как твоя фамилия?
— Ивчук.
— А ты что молчишь, есть особое мнение? — Шутливый вопрос был обращен к сразу смутившемуся Каро Хачикяну.
— Он храбрый боец, товарищ генерал,— ответил Савин.
— Хвалишь товарища, чтобы и он тебя похвалил? Генерал подошел к Каро, снял автомат с его груди,
прищурив глаз, заглянул в дуло.
— Видно, любишь свое оружие, в чистоте содержишь,— сказал Яснополянский и повесил автомат на грудь Каро.— Любовь — большая сила, большое дело, товарищи,— сказал он каким-то домашним, доверительным, не генеральским голосом.— Что такое по сути дела героизм? Та же любовь: любовь к родной земле. Но не на словах любовь, а любовь боевыми делами. А что хвалите друг друга — хорошо. Человек без хороших товарищей, без веры в друзей слаб, одинок.
Генерал и начальник политотдела вошли в землянку командира полка. Савин весело хлопнул Хачикяна по спине.
— Держись, Карапет, генералы тебя знают.
В землянке генерал, сняв полушубок, сел на самодельный табурет, шутя спросил Кобурова:
— Как ваши стратегические планы, майор? Кобуров смущенно улыбнулся и совсем не по-военному развел руками.
Генерал, оглядев смеющимися глазами Мика-беридзе, сказал:
— Когда-нибудь посоревнуемся в лезгинке, комиссар, может быть и сегодня, в зависимости от обстановки.
— Готов, товарищ генерал!
Дементьев и начальник политотдела улыбаясь слушали этот разговор. Генерал сказал:
— Хороший народ у вас. Прямо но глазам видно. Глаза солдата о солдате все расскажут. Если и дальше с такими бойцами будем отступать, то вина наша, командирская. Рядовой вообще редко бывает виноват. Если мерить ответственность за отступление, его доля ничтожная, наша с вами больше. Ну, что ж, давайте карту.
Кобуров раскрыл на столе карту. Генерал склонился над ней, и его рыжые волосы упали на лоб.
— Эта высота обстреливается? — спросил генерал, не поднимая головы.
— Круглые сутки, товарищ генерал,— ответил Дементьев.
— Зачем вы разместили именно здесь батарею? Начальник штаба сказал:
— С этих позиций огонь батареи более эффективный.
Генерал поднял голову, взглянул на Кобурова.
— Очень любите вы эти слова, майор: эффект, дефект...
Генерал спросил комиссара полка:
— Кто у вас в полку самый большой шутник, душа-человек, весельчак?
Комиссар переглянулся с командиром полка и начальником штаба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101