Ничего, устраивайся поудобнее,— улыбнулся раненый.
— А куда мы едем?
— Откуда приехал, туда и едем,— ответил раненый.
Закатное солнце косыми лучами било в глаза. Постепенно толпа беженцев стала редеть, навстречу ехали только военные машины.
Двуколка Дьяченко подъехала к Белому Колодцу. Видны были трубы сахарного завода, знакомые белые дома. Митя часто приходил сюда с бабушкой в гости к бабушкиной сестре.
— Митя, ты хотел остаться в партизанах? — не оборачиваясь к мальчику, вдруг спросил Дьяченко.
— Хочу.
— А где ты хранишь медаль «За отвагу»? Думаешь, я не знаю твои секреты, разведчик?
— У меня нет медали,— ответил мальчик, вспомнив слова генерала.
— Ладно, ладно.
Двуколка остановилась. Навстречу шла другая повозка. В ней сидел секретарь райкома Бондаренко. Секретарь райкома спросил:
— Сколько жертв от бомбежки?
— Семеро убитых, тринадцать раненых. Всех раненых отправили на военных машинах.
Дьяченко взглянул на Митю.
— Иди, Митя, посиди на травке, отдохни чуток.
Сидя на полянке, Митя поглядывал на руководителей района. Вытащив из сумок бумаги и карандаши, они переговаривались, что-то записывали. «Может, решают, кому оставаться в партизанах»,— подумал мальчик.
«А почему бы и мне не вернуться в Вовчу? — и от этой мысли сердце Мити тревожно, весело забилось.— Дедушке скажу, что потерялся в дороге, посердится, посердится дед и перестанет».
...Лишь в полночь, подходя к окраине Вовчи, Митя вышел на дорогу. До этого он шел полем, боясь, что его встретят знакомые и вернут назад. Но как только Митя вышел на дорогу, ему встретились два путника, они появились так внезапно, что мальчик не успел спрятаться.
— Ты кто?
Митя жалобным, дурашливым голосом ответил:
— Это я, дядя, телка у нас пропала, ищу ее. При свете луны Митя сразу узнал обоих прохожих.
Один из них был бухгалтер пивного завода Макавейчук, а другой — сосед Ивчуков, Григорий Мазин, брат предателя Мазина. Митя испугался.
Мазин тоже узнал Митю.
— Какая телка, врешь! — сказал он.
— Верно, врал,— признался Митя.
— Так чего ж ты тут шляешься?
— Я убежал, не хотел идти в эвакуацию. Сейчас иду к дедушке.
— Умный мальчишка. Все равно от германцев не убежишь, нагонят,— сказал Макавейчук.
Митя вспомнил, что видел Макавейчука в колонне беженцев. «Если вернулся, значит изменник»,— подумал Митя.
— Ну, пошли домой,— проговорил Макавейчук.— Конец Советам пришел. Побежали! Танки драпают! У танка на лбу написано «Вперед, на запад», а сами драпают на восток.
«Ох, и мокрица ты»,— подумал Митя. Бабушка открыла Мите дверь и обмерла. От удивления и страха она не могла произнести ни слова.
— А что с мамой, что случилось? — еле выговорила она.
Митя шепотом, чтобы не разбудить дедушку, стал выкладывать заранее придуманный им рассказ.
Когда Митя замолчал, дед неожиданно открыл глаза и сказал:
— А на самом деле как было? Митя смутился.
— Как рассказал, так и было,— пробормотал он.
— Нехорошо говорить неправду, Митя,— сказал дедушка с необычным дружелюбием,— очень плохая вещь — говорить неправду. Ложись спать, завтра поговорим.
Митя долго не мог уснуть, все ворочался в постели. Слова деда были неожиданны и почему-то расстроили его, лучше бы уж дедушка ругался.
А перед глазами мальчика стояла дорога отступления, люди, телеги, машины, танки. Снова выли бомбы, снова видел он залитую кровью девочку, она пронзительно кричала: «Дедушка Артем!..»
Он встал с постели, на цыпочках подошел к кровати дедушки, тихонько позвал:
— Деда, а деда... Ну чего тебе?
— Я тебе скажу секрет: Макавейчук и Мазин — изменники.
— А ты откуда знаешь?
Митя рассказал о встрече на дороге.
— Ладно, иди спать,— сказал дед на этот раз сердито,— не твое это дело, я сказал, спи!
Митя молча поднялся. Равнодушие деда оскорбило его. Но вдруг дед позвал его:
— Митро, иди сюда! Садись около меня.
Дед сидел на постели и большим пальцем приминал махорку в трубке.
— Ты не маленький, Митро, с тобой можно говорить серьезно. Вот что я скажу тебе...— и он заговорил шепотом: — будь осторожным, будь разумным.
Потом Митя снова лег. Приближался рассвет, но Митя и не пытался заснуть.
Не только внук Олеся Бабенко не спал в эту ночь. Все оставшиеся в городе жители томились, замирали от страшных предчувствий, с неспокойной, тяжелой душой ждали зловещего утра.
XIII
Едва рассвело, Митя, забыв о советах деда, оделся и незаметно вышел из дому. Улица была пустынна.
«Пойду позову Кольку Чегренова»,— подумал Митя и свернул в переулок. Звать Чегренова не пришлось — он уже стоял у ворот своего дома.
— Пошли к Донцу,— сказал Митя.
Они вышли из города в поле и остановились, стали смотреть в сторону реки.
Тихо, мирно, спокойно было все кругом. Утро было прохладное, небо безоблачное, синее.
— Может, не придут? — спросил Коля Чегренов.
— Придут. Если наши отступили, то придут, гады. Они уселись на росистую траву и, глядя на высокий
камыш, росший вдоль берега, долго молчали. Митя тронул товарища за плечо.
— Вставай, Колька, чего нам тут сидеть? Чегренов взглянул на Митю.
— Ну что пристал?
Митя увидел слезы в его глазах.
— Ты думаешь, они победят, Колька? Никогда такого не будет! Haс никому не победить.
— Что ты будешь делать, когда придут фашисты? — спросил Коля.
— А ты?
— У меня есть три гранаты, две с деревянной ручкой, одна «лимонка». Зарыл в землю в нашем саду.
Митя снисходительно посмотрел на товарища, повторил ночные слова деда:
— Надо быть осторожным, Колька, понимаешь, очень осторожным.
Мальчики вскочили с мест. К ним подходили два человека в советской военной форме: командир и рядовой.
Всматриваясь в приближавшихся военных, Митя радостно закричал:
— Лейтенант Сархошев! Дядя Сархошев! Рядом с лейтенантом шел Бено Шароян.
— Что вы тут делаете? — не здороваясь, осипшим голосом спросил Сархошев.
— Ничего, просто так, посмотреть пошли,— ответил Митя.
—- Что происходит в городе?
— Вчера была эвакуация,— сказал Митя,— многие ушли. А вы откуда идете, в разведке были?
Лейтенант не ответил.
— Мама твоя дома? — спросил он.
— Она вчера уехала.
Лейтенант заговорил с Шарояном на незнакомом языке.
Коля и Митя вслушивались, переглядывались, но понять не могли ни слова.
Лейтенант сказал:
— Понимаешь, какое дело, мы отстали от части. Потом добавил:
— Пойдем в город, сориентируемся, примем решение.
Все четверо пошли в сторону Вовчи. Митя спросил:
— Дядя, а где наш Тигран Иванович? Лейтенант сердито ответил:
— Тоже удрал, драпанул вместе с твоей мамашей. Шароян бесстыже ухмыльнулся на эти слова. Митя
растерялся. Ему хотелось предупредить лейтенанта, что Макавейчук и Григорий Мазин, по-видимому, предатели, но, обиженный издевательским тоном Сар-хошева, он промолчал. Мальчики отстали от военных. Они издали следили за ними, увидели, что лейтенант остановился перед домом Ксении Глушко и молоточком постучал в ворота.
— К «генеральской невестке» пошли,— сказал Коля.
Вышла Блудная Фроська и бросилась обнимать Сархошева. Лейтенант и боец вошли во двор, ворота за ними закрылись.
...Через два часа немецкие войска подошли к городу. Они шли со стороны окраины, называемой «Заводы». Слышались одиночные выстрелы, скрип колес, изредка раздавалась очередь из автомата.
Это был второй приход немцев в Вовчу. Но этот, нынешний приход совсем не походил на осенний. Тогда около пяти дней в Вовче не было войск, лишь один пехотный немецкий батальон разместился в предместьях города; тогда, осенью, фашистской армии горожане не видели, лишь группы мародеров изредка появлялись на городских улицах. Теперь в город входили регулярные части немецко-фашистской армии.
Стоя на окраинной улице, мальчики глядели в поле. Вдруг Коля вскрикнул:
— Митя, идут!
Шла немецкая пехота. Солдаты держали автоматы на животе. За ними следовали пароконные повозки.
-— Был бы у меня пулемет,— сказал Коля Чегренов.
— Ладно, замолчи,— ответил Митя. Войска вступали в город.
— Идем назад,— сказал Митя.
— Боишься? — насмешливо спросил Коля Чегренов.— Тоже мне, герой.
Немцы, по-видимому, заметили их. Солдат махнул им рукой, подзывая к себе.
Митя с Колей кинулись бежать.
Они забежали в чей-то фруктовый сад.
— Куда это мы бежим? — сказал Митя.— Подождем здесь.
— Думаешь, боюсь я, что ли?
— А что, не боишься?
— Ты сам боишься! — сказал Коля — По лицу видно.
Но, видимо, оба оробели.
Немцы вошли в город. Они свистели, играли на губных гармошках, стреляли в воздух из автоматов.
Солдаты стреляли по окнам, и стекла со звоном сыпались на мостовую, кирпичные стены домов покрывались красными оспинами, следами пуль. Солдаты шли тяжело, ритмично топая подкованными сапогами.
Город затаил дыхание. Все окна и двери в домах были заперты. По улице вне строя шел низенький, толстый человек с ярко-рыжими волосами. Он держал на поводке рослую темно-каштановую собаку, похожую на волка.
Собака настороженно водила острыми ушами, озиралась.
Коля прошептал:
— Какой рыжий, совсем свинья, а собака-то, ого-го.
За пехотой двигался конный обоз. Ржали раскормленные битюги, их гладкие крупы лоснились на солнце. Они тоже, как солдаты, били подкованными копытами по земле. Ездовые посвистывали, смачно сплевывали на мостовую. А за обозом вновь шли солдаты, и вновь тянулись повозки, запряженные толстозадыми лошадьми.
— Пойдем к центру,— сказал Митя.
Мальчики побежали дворами и садами и снова увидели рыжего немца с собакой. Он стоял на тротуаре у дома Папковых; на мостовой остановились две повозки.
Из дома вышел старик Папков. Вслед за ним вышли солдаты с узлами и свертками в руках. На спине старика Папкова был большой мешок, в руках он держал узел. Фашисты что-то крикнули ему. Папков положил мешок и узел на повозку и, отойдя на несколько шагов, вопросительно посмотрел на немцев: «Ну, что еще вы хотите взять из дому Игната Папкова?»
Низенький немец стегнул себя плетью по сапогу и крикнул Папкову:
— Пшёль!
Страшная собака рванулась к старику.
Папков, понурив голову, вернулся к себе в дом.
Митя не знал, что эта собака родилась в питомнике Германа Геринга. Когда нацистская партия стала во главе Германии, Геринг получил десятки должностей — он стал председателем рейхстага, министром внутренних дел, рейхсмаршалом авиации, президентом многих акционерных обществ; помимо всего прочего, Геринг был президентом общества по охране животных. Он организовал собственный собачий питомник.
Собаки из питомника Геринга поступали в армию. Эти животные находились на специальном учете. За их судьбой следили, и, если становилось известно, что с каким-либо питомцем рейхсмаршала дурно обращаются, виновный отвечал головой. Рейхсмаршалу Герингу сообщались данные обо всех его собаках, служивших в немецкой армии, он гордился их подвигами. Собака — помесь овчарки с волком,— прибывшая в Вовчу, также являлась питомицей Геринга.
Немцы с автоматами шагали возле повозок, останавливались у некоторых домов, и тогда повторялось то же, что произошло у дома Папковых. Военные повозки шли, нагруженные домашним скарбом, одеждой, посудой.
Три повозки остановились на улице Гоголя перед беленьким домом Кияненко. Вошедшие в дом автоматчики долго не выходили. Вдруг послышались выстрелы, женские крики, плач детей. Собака заметалась на поводке, стала рваться во двор.
Автоматчики через некоторое время вышли из дома Кияненко, таща мешки и узлы. Один немец волок двух зарезанных поросят. Большой серый кот прыгнул на дерево, оттуда на карниз и испуганно глядел на чужих людей. Солдат поднял автомат, дал очередь. Кот упал с карниза. Собака начала бить раненого кота лапами по голове, схватила его зубами за горло.
Рыжий подошел к зданию исполкома, сорвал со стены объявление и стал его топтать. После этого немцы свернули на улицу Ганны Хоперской. Улицы стояли охваченные немым ужасом.
Митя поднял с земли клочки растоптанного объявления, соединил их и прочел:
«Районное управление приусадебных хозяйств получило семена душистых и декоративных растений. Желающие могут приобрести их по общедоступным ценам в здании горисполкома, первый этаж, пятая комната...»
— Почему он так взбесился? — спросил Коля Чегренов.
— Объявление написала Советская власть,— объяснил ему Митя.
Они побежали дворами следом за рыжим с собакой,— немец дошел до дома Глушко.
Неужели лейтенант и черный большеносый боец все еще там? Что будет с ними?
Мальчики увидели, как из дома вышла, опираясь на палку, старая Ксения Глушко; одна нога ее была обута в туфлю, другая в галошу. Немецкий солдат посмотрел на старуху и невольно сделал шаг назад.
— Мамаш, ти кута итешь?
Старуха остановилась. Она всматривалась в лицо германского автоматчика и вдруг шамкающим глухим голосом произнесла:
— Господи боже мой, пришли наконец, немцы пришли...
Немцы настороженно смотрели на старуху. Один из них, коверкая русские слова, спросил:
— Ти рад, мати, ти рад, что ми пришель? Морщины на лице старухи как будто разгладились,
сутулая спина словно выпрямилась.
— Двадцать пять лет жду вас. Вы по-русски понимаете? Двадцать пять лет жду вас, родные мои, голубчики.
Подойдя к тому солдату, который пытался говорить по-русски, старуха вдруг низко поклонилась и поцеловала ствол немецкого автомата.
— Двадцать пять лет. Наконец-то! Митя и Коля видели эту сцену.
Из ворот вышла Фроська Блудная, за ней Сархошев и Шароян.
Немцы вскинули автоматы, рыжий хрипло крикнул:
— Большевик, большевик!
Фрося, пройдя вперед, уверенно и громко ответила:
— Большевик капут, мы сами фашисты. Автоматчики стали обыскивать Сархошева и Шарояна. Рыжий, крикнув на ощетинившуюся собаку, вплотную подошел к Сархошеву и посмотрел ему в лицо.
Сархошев вдруг быстро заговорил по-немецки, дрожащими пальцами вытащил из потайного внутреннего кармана какую-то бумажку и протянул рыжему.
На бумажке было написано несколько слов, несколько цифр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101