Селларс часто задумывался над безнадежностью своего дела. Но наиболее остро чувствовал это, когда думал о своих помощниках в реальном мире: школьнице, дочери главного охотника за ним, и мальчишке чуть постарше, который годами не имел приюта. Сейчас этот мальчишка отрывал зубами уголок пакета с пудингом из военного пайка, он явно намеревался высосать его через дырочку, как шимпанзе сосет мозговую косточку.
Селларс вздохнул. Он устал, ужасно устал, но скоро грянет беда. Возможно, он уже опоздал. Очки-Сказочники будут подвергнуты исследованию: если кто-то посмотрит на детали, которые Селларс собирал целых два года, тайком манипулируя почтовыми заказами и стирая записи в компьютере базы, они быстро поймут, что зона действия устройства очень-очень ограничена. Даже если Кристабель не сломается под жестким давлением, ее отец и персонал базы поймут, что тот, кто пользовался узконаправленным прибором, находится либо прямо над ними, либо под ними.
Если бы он был трусом, Селларс бы испугался. Опасность исходила также от Якубиана и – отец Кристабель и его подчиненные могли этого и не знать – Братства Грааля. Все закончится в считанные часы, как только будут сделаны выводы. И тогда Селларсу останется лишь убить себя и уничтожить записи, если успеет. Не исключено, что процесс уже пошел.
Он постарался успокоиться, вспоминая свой виртуальный сад с переплетающимися растениями. Все было непросто не только для него, но и для его противников. Нужно просто начать действовать. И объектом действия должен стать отец Кристабель, майор Соренсен. Если бы у Селларса была удивительная операционная система, как у Братства, он мог бы добраться до майора, загипнотизировать его, когда тот выйдет в Сеть, и управлять его сознанием. Можно было бы заставить очки исчезнуть, а воспоминания о них стереть. Конечно, для этого нужно иметь желание вторгаться в сознание человека, рисковать психическим здоровьем отца Кристабель, а может, и его жизнью.
Селларс посмотрел на чумазое лицо Чо-Чо, перепачканное шоколадным пудингом, размазанным по щекам. Есть ли разница в использовании невинной Кристабель или этого мальчика, тоже невинного, по сравнению с самим Селларсом, и ковырянием в мозгу взрослого человека?
– Пора сделать выбор, сеньор Изабаль, – сказал он вслух. – Как говорил мой друг сеньор Йейтс Йейтс, или Йитс (Yeats), Уильям Батлер (1865–1939) – известный ирландский поэт. – Примеч. ред.

:

Старик – ничто, совсем как пыль,
Лишь вешалка для своего пальто.
Когда душа его молчит, и не поет
О каждой дырке на пальто его души.

Пальто ведь не намного более истрепаны, чем мы с тобой?
Чо-Чо уставился на него, машинально вытирая рот, отчего перепачкал еще и руку.
– Что?
– Так, немного поэзии. Мне нужно сделать выбор. Если я сделаю неверный выбор, могут случиться очень неприятные вещи. Если я сделаю правильный выбор, все равно могут случиться неприятные вещи. Тебе приходилось делать такой выбор?
Мальчик смотрел на него сквозь свои густые ресницы, похожий на зверька, готовящегося к защите или драке. Наконец он заговорил:
– Постоянно – и так плохо, и эдак. Тебя все равно в конце концов поймают. Всегда.
Селларс кивнул, а в душе у него была боль.
– Наверное, поймают. А теперь слушай, мой юный друг, я скажу, что ты должен передать девочке.

Казалось, что прошло не четыре часа, а четыре дня с тех пор, как она вернулась из школы. И все это время она думала о том, что сказал ей ужасный мальчик. Она даже не могла быть уверена, что это были слова мистера Селларса. А что, если этот Чо-Чо наврал? Что, если мистер Селларс был действительно болен, а мальчишка просто хотел навредить? Она как-то слышала в сетепередаче, что такие мальчишки не верили в закон, а это значило, что они могут воровать и обижать людей. Он ведь давил на нее, он хочет избавиться от нее.
Ей очень захотелось пойти к мистеру Селларсу и спросить его самого, но мама была рядом, у кухонного стола, и даже, несмотря на это, постоянно оглядывалась через плечо, будто опасалась, что Кристабель может попытаться удрать.
Она делала уроки, но мысли ее постоянно путались, и она никак не могла решить задачки на дроби, никак не могла вспомнить, где числитель, а где знаменатель. Поэтому вставляла цифры наугад, а потом стирала резинкой раз за разом.
– Как, получается, милая? – спросила мама самым ласковым голосом, на какой была способна, но в нем все равно чувствовалось беспокойство, которое не проходило уже много дней.
– Нормально, – ответила Кристабель, хотя все было наоборот.
Она боялась, что папа придет домой вовремя. И она ужасно боялась, что если он придет вовремя, случится что-то страшное, и их жизнь никогда не будет нормальной.
И все равно отец пришел в жутком настроении, он споткнулся о ведро с водой на крыльце, а ведро не должно было там стоять. Мама извинилась, потом папа извинился, но плохое настроение осталось. Он едва сказал «привет» Кристабель, ушел в кабинет и закрыл дверь.
Кристабель посмотрела на настенные часы, висящие над раковиной, и увидела, что осталось две минуты. Девочка налила себе воды в стакан, но пить не стала: она застыла, глядя на картинки на холодильнике, хотя видела их каждый день.
– Я пойду и поговорю с папой, – наконец решила она.
Мама внимательно на нее посмотрела, как она делала, если Кристабель говорила, что неважно себя чувствует.
– Зайка, может, он хочет побыть один?
– Я хочу с ним поговорить. – У нее слезы навернулись на глаза, но нельзя было это показать. – Я всего лишь хочу с ним поговорить, мама.
И совершенно неожиданно – Кристабель чуть не закричала от испуга – мама опустилась на колени и обняла ее.
– Хорошо, зайка. Пойди, постучи в дверь и спроси. Ты же знаешь, как мы тебя любим.
– Конечно. – У Кристабель и так кошки на душе скребли, а после этих слов об их любви стало и того хуже. Она выскользнула из рук матери и пошла к кабинету отца.
Она смогла заставить себя постучать только потому, что знала, осталось совсем мало времени. Дверь кабинета казалась ей входом в пещеру дракона или в дом с привидениями.
– Папа, можно войти?
Он ответил не сразу, а когда ответил, голос его был усталым.
– Конечно, маленькая.
Он налил себе выпить. Хотя было слишком рано для этого. Он сидел в своем вертящемся кресле, а весь настенный экран занимали различные отчеты. Хотя он снова не забывал бриться, лицо отца выглядело старым и печальным. У Кристабель сжалось сердце.
– В чем дело? Пора ужинать?
Кристабель вздохнула. Она попыталась подобрать слова для молитвы, в которой можно было бы попросить бога сделать так, чтобы мистер Селларс в самом деле послал ей весточку, лично, а не через этого мальчишку с гнилыми зубами. Но в голову пришло только «сейчас я отправляюсь ко сну», что явно не подходило.
– Папа, мои Очки-Сказочники все еще у тебя?
Отец медленно повернулся к ней:
– Да, Кристабель.
– Здесь?
Он кивнул.
– Тогда… Тогда… – Было очень трудно решиться. – Тогда тебе лучше надеть их, потому что тот человек, что дал мне их, хочет с тобой поговорить.
Она посмотрела в угол настенного экрана, где высвечивалось время – 18.29.
– Прямо сейчас.
Глаза отца округлились, он начал что-то говорить, но посмотрел на часы и вытащил ключи из кармана пиджака. Он открыл ключом нижний ящик и вытащил черные пластиковые Очки-Сказочники.
– Я должен их надеть? – спросил он.
Он говорил спокойным голосом, но было в нем нечто, что путало, что-то твердое и холодное, как нож под простынкой.
Когда он надел очки, стало еще хуже – она не видела его глаз. Отец стал похож на слепца. Или на жука, а то и пришельца из космоса.
– Я не знаю… – начал он, потом остановился. Долго было тихо. – Кто вы? – наконец сказал он, шипя от злости, как змея.
Поскольку его лицо было повернуто к ней, на мгновение Кристабель показалось, что отец обращается к ней. Вскоре он заговорил уже другим голосом:
– Кристабель, тебе лучше выйти.
– Но, папа…
– Ты меня слышала. Иди скажи маме, что я собираюсь немного поработать.
Кристабель поднялась и пошла к двери. Сначала было тихо, но, закрывая дверь, она услышала голос отца:
– Хорошо. Покажите.
Он не выходил.
Прошел час. Мама Кристабель сначала рассердилась на выходку отца, а потом начала по-настоящему злиться. Она подошла к двери кабинета и постучала, но папа не ответил.
– Майк? – позвала она и потрясла дверь, но та была закрыта. – Кристабель, чем он занимался?
Кристабель показала, что не знает. Она боялась, что если заговорит, то расплачется и не сможет остановиться. Она знала, что произошло, – отвратительный мальчишка что-то сделал с очками. Он убил папу. Кристабель лежала лицом в подушку, а мама шагала взад-вперед по комнате.
– Это просто смешно, – говорила мама. Она снова подошла к двери. – Майк! Ну, прекрати, ты пугаешь меня!
В ее голосе зазвучала какая-то страшная нотка, сначала тихая, потом все громче, как бывает, когда начинаешь рвать бумагу.
– Майк!
Кристабель начала плакать, слезы капали на подушку. Она не хотела поднимать голову. Она хотела, чтобы все кончилось. Она во всем виновата. Во всем виновата…
– Майк! Сейчас же открой дверь, или я позову военную полицию! – Теперь мама уже колотила ногой в дверь, удары были похожи на шаги великана, и Кристабель разрыдалась еще сильней. – Майк, пожалуйста! О господи, Майк!
Что-то щелкнуло. Мама прекратила кричать и пинать дверь. Было очень тихо.
Кристабель села, протирая глаза, слезы и сопли затекали в рот. Папа стоял в проеме двери и держал очки в руках. Он был белый как мел. Будто только что вернулся из космоса или из страны чудовищ.
– Мне… мне очень жаль, – сказал он. – Я… – Он посмотрел на очки – Я… был кое-чем занят.
– Майк, что происходит? – спросила миссис Соренсен. Страх не совсем отпустил ее.
– Расскажу позже. – Он посмотрел на нее, на Кристабель, но никаких признаков гнева на лице не было. Он потер глаза.
– А как же… как же ужин? – засмеялась мама. Смех был натужным, неестественным. – Цыпленок, наверное, весь высох.
– Знаешь, – сказал он, – удивительно, но я не очень голоден.

ГЛАВА 14
СТРАНА БАНДИТОВ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/РАЗВЛЕЧЕНИЯ: Трипорт подает иск но группу.
(изображение: Трипорт навещает детей в больнице)
ГОЛОС: Клементина Трипорт, которую часто называют Святой из Санкт-Петербурга за ее заботу о русских бездомных детях, подает иск в суд на руководителей группы «Как же я смогу вас оплакивать, если вы не сидите в вашей норе?» Она обвиняет их в использовании ее имени и имиджа в релизе «Мясо есть деньги, а дети дешевы», где они предполагают, что мясо уличных детей может с успехом заменять дорогое мясо животных. В релизе упоминается, что ее приют «Золотое Милосердие» торгует детьми как раз с этой целью. Трипорт не дает комментариев для прессы, но адвокат Трипорт говорит, что «ее очень огорчает эта ситуация».
(изображение: Чивак, звукооператор группы КЖЯСВОЕВНСВВН, на фоне рекламного ролика релиза)
ЧИВАК: «Нет, мы откровенны с Клемми. Мы считаем, что она дока в этом. Это как признание, понятно? Она мыслит вперед, мы точно знаем».

Рени билась над головоломкой, которая не давала ей покоя и очень огорчала ее как программиста.
«Как создать доброту?»
Они распрощались с братьями-библиотекарями после короткой ночи без отдыха и раннего завтрака в Трапезной. Рени не могла не удивиться щедрости, проявленной монахами, – явно превышающей компенсацию за их невольную роль в исчезновении Мартины. Очень необычно, что запрограммированные существа так старались угодить пришельцам, и Рени размышляла, как такое могло случиться.
«Это не гнев, который программируется простой враждебной реакцией на любое отступление от нормы, – размышляла она, пожимая руку аббата на прощание. Брат Эпистулус Терциус, стоящий рядом, выглядел несколько удрученным, хотя Рени не сомневалась, что он рад остаться дома. – Дело в том, что доброте даже трудно дать определение, а тем более сделать ее частью ответной реакции не просто на уровне заданных фраз».
Аббат наклонился к ней и сказал:
– Вы ведь позаботитесь о брате Фактуме Квинтусе? Он умен, но… иногда как ребенок. Нам бы не хотелось, чтобы с ним что-нибудь случилось.
– Мы будем заботиться о нем, как о каждом из нас, Приморис.
Аббат кивнул и выпустил ее руку. Все закончили прощание, спутники Рени были несколько печальны, кроме !Ксаббу, который изо всех сил старался казаться обезьяной. Доброта библиотечных братьев была искренне теплой, им редко случалось встретить такую, поэтому так трудно было уйти, хотя Мартина нуждалась в помощи в первую очередь. Только суетливый Фактум Квинтус не участвовал в прощании, он что-то бормотал себе под нос, шагая по комнате взад-вперед, ученый явно хотел побыстрее отправиться в путь.
«Искренняя доброта – опять она. Как она может быть искренней? Ведь эти люди вовсе не реальны, они – программа».
Сеть испытывала разные подходы к нервной системе, пока не нашла подходящий, но как она решила, что доброта – удачный подход? Иногда на доброту отвечают предательством, как Квон Ли, которая воспользовалась гостеприимством братьев для своих целей.
Впервые Рени захотелось добраться до механизма сети Грааля, до этого Иноземья. Изначально она предполагала, что Сеть, созданная Братством на их деньги с их ресурсами, просто больше, изображение сложнее, чем в симуляциях других сетей, – больше деталей, больше выбора, более сложные сюжеты для симуляций. Но теперь она задумалась, а не было ли это чем-то иным и более странным?
«Нет ли чего-нибудь про подобные системы в теории сложности? – Она засмотрелась на золотистую пыль, кружащуюся в столбе света, пытаясь вспомнить далекие годы учебы. – Дело не в том, что они могут плохо получиться, как Синдром Больного Дома, они могут развиваться, могут усложняться, становиться нестабильными и неожиданно перейти в другое состояние одним скачком…»
– Рени? – Флоримель не могла скрыть нетерпение в голосе, но для нее это могло сойти за приветливый вопрос. – Ты же не собираешься торчать тут, созерцая книжные полки, все утро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104