Януш не понимал, в чем дело. Он резко поднялся и вдруг заметил подле себя Неволина. Тот схватил его за руку.
— Сиди,— сказал Валериан,— сейчас что-то произойдет.
— Нет, нет! — кричала Ариадна.— Чтобы такая мерзость, une telle salete, творилась здесь, у тебя, у Виктора Гданского! Я не позволю! Я не позволю!
Януш попытался встать, но почувствовал, что рука Неволина может быть еще тверда, как железо.
— Она совсем пьяна,— сказал Валериан. Виктор тоже кричал, и к тому же очень пискливо:
— Ив аду есть Христос, ты сама это выдумала!
— Бебе, Бебе! — взывала вся толпа.
Юный Леваль встал на перила и застыл там, покачиваясь из стороны в сторону.
Голос Ариадны перекрывал рев толпы:
— Смотри, вот что ты натворил! Это отвратительно, это невозможно! Напоил меня до бесчувствия, а сам... а сам...
— Ариадна, Ариадна, верь мне! — воскликнул Виктор и вдруг упал на колени. Он пытался схватить ее за руки, но они ускользали от него, взмывая вверх, как два голубя.
Неволин уже тащил Януша к выходу, но тот все оглядывался. Голый и пьяный Бебе казался изваянием на фоне темной воды и темного неба, фонари отбрасывали розоватые блики на его набеленное тело. Юноша покачивался, стоя на узкой планке, все вопили, показывали на него пальцами, но никто п не думал спасать его.
Вдруг из толпы энергичным шагом вышла Ганя Эванс, приблизилась к стоявшему на перилах юноше и попыталась стащить его на палубу. Бебе с силой оттолкнул ее и крикнул:
— Свиньи!
И рухнул в воду. Одновременно с плеском раздались свистки фараонов на берегу. Неволин с Янушем стремглав побежали по мосткам, лесенке и очутились на улице, под платанами. Они стали за деревьями, тяжело дыша. Полицейские кинулись на баржу. Свистки заливались уже почти сплошным хором.
— Ну,— сказал Неволин,— теперь идем спать. И не надо
о них беспокоиться. И Виктор, и миссис Эванс настолько богаты,
что им ничего не грозит. Прощай, Мышинский,— добавил он в
заключение по-русски и весьма патетично.
Януш пошел быстро, не оглядываясь.
XV
В Варшаву Януш приехал 11 мая вечером. Заглянул на Брац-кую. Сестры еще не было, по пути домой она остановилась в Вене, где дожидалась гроба с прахом княгини Анны, который медленно следовал на родину. Панна Текла обрадовалась. Алек был робок и в ответ на любой вопрос Януша заливался пурпурным румянцем. Варшава показалась Мышинскому серой, мрачной и мало оживленной, хотя по улицам уже курсировали первые таксомоторы. И все-таки ему было приятно чувствовать себя на родине. Святые огородники, как всегда, пожаловали с холодами, по утрам было свежо, к полудню тучи рассеивались и небо прояснялось. На следующий день по приезде Януш с утра отправился в Лазенковский парк, а затем в «Земянскую» на чашку чая. Его озадачила неуловимая, но вполне определенная атмосфера, царившая здесь: он заметил, что из военных не было никого, только Венява торопливо выпил в палисаднике два стакана черного кофе и вышел, бренча шпорами и многозначительно приветствуя нескольких дам, сидевших за столиками в пустоватом кафе. Около полудня где-то далеко раздались первые выстрелы, и люди, сидевшие за столиками, навострили уши, точно гончие, заслышавшие шум охоты. Выйдя на улицу, Януш заметил, что на Мазовецкой в некоторых магазинах опускают жалюзи и запирают двери. Какой-то паренек опускал решетки на окнах антикварной лавки, насвистывая «Марсельезу». Януша это удивило. Но мысли его были так далеки от Варшавы и он был еще настолько полон парижских впечатлений, что сделать какой-либо определенный вывод из увиденного просто не мог. На Брацкой, недалеко от дома, ему встретился Керубин Колышко.
— Вы словно мотылек,— сказал он Янушу.— То в Париже, то в Варшаве. Какими судьбами вы снова здесь?
— Обыкновенно. Приехал. Я мог бы и вам задать точно такой же вопрос.
— Скука в этом Париже,— поморщился Керубин.— А вы знаете, что у нас тут делается?
— Не имею представления.
— Пилсудский двинулся на Варшаву. Из Сулеювека...
— Вы шутите? — сказал Януш.— Ведь Витое стал премьером.
— Все эти смены кабинетов — игра в бирюльки, милостивый государь. Нам нужно правительство сильной руки.
— Но ведь Пилсудский социалист?
— Ну да. И ППС будет теперь править нами, если, конечно, не победит армия, верная Войцеховскому. Но, пожалуй, ей не победить. Заговоры, как правило, удаются, а нам этот Войцеховский и с Витосом и со Скшинским уже дьявольски надоели. Поляки любят перемены.
Януш пошел дальше и услыхал теперь более отчетливо выстрелы со стороны Вислы. Вдруг два орудия — по четыре лошади в каждой упряжке — с грохотом пронеслись по Брацкой. За ними мчалась толпа уличных мальчишек, которых тщетно отгоняли солдаты, размахивая руками и карабинами.
— Мы идем на войну, на войну...— Четко отбивая шаг, из
подворотни на тротуар вышло четверо малышей.
На этот раз пулеметы затарахтели еще ближе. Толпа на тротуаре становилась все плотнее и, когда стрельба усиливалась, начинала колыхаться из стороны в сторону, но люди явно не собирались разбегаться — напротив, казалось, вот-вот начнется какое-то шествие или манифестация.
Глядя на пушки, катившиеся по улице, Януш вспомнил свои собственные солдатские подвиги и песенку, что пел маленький Собанский, когда они сидели рядом на грохочущем зарядном ящике:
Эх, как весело в солдатах..,
«Я был как одержимый,— подумал он.— Война!»
Войдя в особняк на Брацкой, Януш заметил разбросанные по
комнате открытые чемоданы. С лестницы сбежала бледная Мария
и схватила брата за руки.
— Что случилось? — воскликнула она.— Казн прямо с вокзала куда-то помчался, оставив у меня все свои вещи... Что тут у вас творится?
— Ты хочешь сказать! что тут у нас творится? — сказал Януш.— Да ничего особенного. Un coup d'etat...
— Какой «coup d'etat»? — с отчаянием в голосе спросила Билинская.
— Сам толком не знаю. Пилсудский...
— Это значит социалисты?
Януш увидел стоявшую на ступеньках позади Марии тетку Шафранцеву. Эта особа считала себя знатоком политики. Низким голосом Шафранцева констатировала:
— Пилсудский уже давно перестал быть социалистом.
— Что же из того? — удивилась Мария.
— Я должна идти,— решительно произнесла Шафранцева и спустилась по лестнице.
Текла остановила ее.
— Не ходите, там стреляют.
— Чтобы я и не пошла? Но ведь это же просто восхитительно, как варшавяне рвутся в бой! Вы видели этих людей? Их невозможно отогнать от пушек.
В эту минуту грянул далекий орудийный выстрел из пушки малого калибра, пожалуй, где-то за Вислой. Чуть погодя послышался слабый разрыв.
— Гражданская война — это страшно! — воскликнула Мария.
— Что я вам приготовлю на ужин? — сокрушалась Бесядовская.
— Мы еще не обедали, панна Текла, а вы уже думаете об ужине,— рассердился Януш и пошел к себе наверх.
Всю вторую половину дня он находился в какой-то прострации. Слышал, как внизу, в передней, беспрестанно входили и выходили. В доме Билинской побывало множество людей. Спустившись вечером в гостиную, Януш застал там только рослого, красивого офицера-улана. Поведение Марии и слова ее свидетельствовали о том, что она наслушалась за день неожиданных новостей и ее отношение к событиям резко изменилось. Выстрелы по-прежнему звучали в отдалении. Когда Януш входил в гостиную, у порога его остановил Станислав:
— Говорят, убили пана Ольховича.
— Какого? Редактора? — спросил Януш.
— Не знаю. Дворник говорил, что Ольховича убили.
Красавец офицер что-то горячо доказывал Марии.
— Поверьте, сударыня, завтра Пилсудский очутится в подвале. Мы присягали и останемся верными присяге. Красная зараза нас не сожрет. Мы успешно защитились от нее шесть лет назад, защитимся и теперь.
— Пан Анджей,— спокойно говорила Мария,— вы совершенно превратно судите о создавшемся положении. Вы не отдаете себе отчета в том, что наши подлинные враги — среди приближенных Войцеховского.
Поручик Анджей встал. Голова его доставала до потолка.
— Мы — армия. Мы присягали и останемся верными! Завтра
Пилсудский снова будет сидеть в Цитадели. Придется ему вспомнить прежние времена.
Мария подала офицеру руку. Тот поцеловал ее, согнувшись в глубоком поклоне, потом снова выпрямился — огромный, бряцающий, пестрый, великолепный, и покинул гостиную, не обратив ни малейшего внимания на вошедшего Януша. На пороге офицер обернулся.
— Я иду в Бельведер,— сказал он.
— Будьте осторожны, пан Анджей! — крикнула ему вслед Мария.
Ночь прошла спокойно, выстрелы не приближались. Дворник сказал, что на железной дороге началась забастовка и хорошо, что княгиня приехала, иначе могла бы где-нибудь застрять в пути. Отголоски боя стали доноситься теперь и со стороны аэродрома. В городе были свет и вода, но городской транспорт бездействовал. Несмотря на бои, толпы мальчишек, рабочих, мелких служащих слонялись по улицам. «Имущие» слои отсиживались по домам — берегли добро.
Утром Текла разбудила Януша.
— Пожалуйте вниз,— сказала она,— в саду войска Пилсудского. Как будто собираются пробиваться через наш дом на Брацкую. Лучше сойдите вниз.
— А что, внизу будет меньше пуль? — спросил Януш.
— Не могу знать. Пани Мария просила, чтобы вы сошли вниз.
Спустившись в гостиную, Януш застал там сестру и мадемуазель Потелиос. Они о чем-то оживленно беседовали, но, увидав его, умолкли. Присутствие гречанки крайне поразило Януша, но он ничем не обнаружил своего удивления. Вскоре пришла Текла, ведя за руку Алека. У мальчика пылали уши, и он с тревогой посматривал на дядю.
— Сейчас пойдут,— мрачно сказала Текла.— Говорят, пусть,
мол, никто не боится. Один из них был сейчас в кухне. Молодень
кий такой, лет шестнадцати. Пилсудский, говорит, побеждает.
Билинская ничего не ответила.
Минуту спустя действительно раздались крики. С громким «ура» вояки двинулись из-за особняка, из садика, зажатого высокими стенами домов. Сперва раздались одиночные выстрелы, затем стрельба вдруг усилилась. Со двора донесся громкий топот. Сидевшие в гостиной недоуменно посмотрели друг на друга. Залп разорвал воздух, несколько пуль влетело в комнату, посыпалась известка со стен и потолка. Алек схватил Януша за руку и расплакался.
Панна Текла, которая выглядывала в окно, внезапно обернулась и крикнула:
— На землю, быстро на землю! Будут стрелять в окна! —
И торопливо припала к стене.
Януш потащил за собой Алека, и они скорчились под столом. Он прижимал племянника, чувствуя, как под его рукой тревожно бьется маленькое сердце. Они прижались к полу. Прямо над ними раздался залп, а потом загремели беспорядочные выстрелы, зазвенели оконные стекла, посыпались куски штукатурки. Минуту спустя все смолкло, стук подкованных сапог удалился в сторону Брацкой. Поднявшись с пола, Януш увидел, что Потелиос, обсыпанная известкой, сидит в кресле, повторяя:
— Pourquoi ils tirent sur nous? Pourquoi? Что мы им сделали?
Алек тихо плакал. Януш посадил племянника на диван и машинально гладил его тонкую ручонку. Со двора донеслись какие-то причитания. Вошел Станислав.
— Ступайте во двор,— обратился он к Текле.— Сына дворничихи подстрелили. Неизвестно, будет ли жив.
Текла быстро вышла, за нею Станислав. В наступившей тишине раздавались новые выстрелы, отдаляющиеся по Брацкой в сторону Трех Крестов. Мария сидела у стола, сжимая виски руками. И вдруг глаза ее, устремленные к входным дверям, просветлели: на пороге стоял Спыхала.
— Ну,— сказал он радостным голосом,— эта часть Варшавы
уже наша. Солдаты атакую! военное училище. Там еще держатся
войцеховцы. Верные присяге! — добавил он с иронией.
Мария поднялась и быстро подошла к Спыхале.
— Я беспокоилась,— сказала она.— Ты так сразу бросился
в этот водоворот.
Тут в гостиную вбежала Бесядовская и сообщила, что сын дворничихи Юрек убит, пуля попала ему прямо в темя. Потелиос расчувствовалась, готовая снова задать свое «Pourquoi?». Но Спыхала пожал плечами:
— Что же мы тут можем поделать? Лес рубят — щепки
летят.
Пришел и Шушкевич. Он уже знал о прибытии Потелиос и не стал, как и другие, спрашивать, какими средствами передвижения она пользовалась. Он поцеловал ей руку и сказал, поглаживая усы:
— Очень рад. Квартира готова.
Януш, усталый, отправился наверх. Обед он велел подать к себе в комнату. Только поздно вечером, когда Януш лежал на кровати в полудреме, к нему пришла Текла с работой. Выстрелы уже не были слышны. Текла рассказала, что улицы оживлены, почти как обычно.
— Paris se repeuple,— пробормотал Януш.
За окнами было серо, ветер гнул два старых тополя у стены, и, судя по тучам на небе, заметно похолодало.
Пришел и Станислав. Стал у дверей в учтивой позе и спросил Януша о своем сыне.
— Он писал мне,— сказал старик,— что вы, пан граф, были
у него. Неужто вам не жаль было тратить время в Париже!
Януш засмеялся.
— Очень приятный человек этот ваш Янек,— сказал он.—
И жена у него милая. Такая спокойная, красивая... И так забав
но говорит. Хочет в Польшу вернуться.
Тут снова донеслись далекие выстрелы. Станислав показал рукой на окно:
— Зачем возвращаться? В такую Польшу! Текла, занятая штопкой, встрепенулась.
— Постыдились бы, Стапислав,— сказала она.
— Кто знает? — промолвил Януш.— Если в нее вернутся лучшие люди, то, может, она и станет лучше.
— Может,— неуверенно поддакнул Станислав,— но этого дворничихиного Юрека уже ничто не воскресит. Зачем его убили?
Текла положила на колени красный носок Януша и вздохнула, глядя на абажур неяркой лампы, горевшей перед ней.
— Это правда,— произнесла она низким голосом.— Зачем
убили Юрека? Неужели нужны были кровавые жертвы ради этого... ради этого...
Януш махнул рукой.
— Вы хотите видеть в этом мире слишком много смысла, ну
а его маловато...
— Поживем маленько, пан граф,— сказал Станислав,— может, и этот смысл увидим. Но, уж конечно, не в том, что пан
Пилсудский подрался с паном Войцеховским.
Текла снова принялась за штопку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86