— А не кажется ли вам, что когда-нибудь настанет время выбирать? — спросил Януш, серьезно посмотрев на него.
Условившись с Виктором встретиться через неделю, Януш улизнул, ни с кем не попрощавшись.
II
Ариадна, видимо, забеспокоилась, так как на другой же день позвонила Янушу в гостиницу. На этот раз Януш был не очень вежлив, не пытался скрыть усталость и скуку. И почувствовал, что Ариадна задета этим. Она сказала, что тоже придет к Виктору повидаться. Януш положил трубку так, будто откладывал в сторону орудие пытки. Ему уже казалось, что он обрел покой, что все можно считать простым недоразумением, и вдруг его бывшую подругу, видимо, охватило какое-то беспокойство. Сколько воды утекло за эти восемь, нет, даже двенадцать лет. Чего еще мог он ожидать от Ариадны?
Билинская остановилась в отеле «Риц» на Вандомской площади. Януш старался как можно реже встречаться с ней, но как раз в этот день он пообещал ей позавтракать вместе, и пора было ехать. Он сел в метро на станции Сен-Мишель. Линия метро проходила под Сеной, и у Януша каждый раз, когда он проезжал здесь, появлялось странное чувство, будто река течет прямо над его головой. На следующей станции — Шатле он пересел на другую линию и поехал в сторону Порт-Майо. Особой толкотни в эти часы не было, тем не менее в вагоне набралось много людей. Когда резко захлопнулись автоматические двери и поезд, пронзительно свистнул два раза, задребезжал и тронулся, Януш услышал за спиной польскую речь:
— Мы едем до самого конца,— сказал мужчина.
— До этих смешных лошадей? — спросил женский голос.
Януш улыбнулся и осторожно оглянулся. Сзади стоял молодой человек загорелый, улыбающийся, а рядом с ним — молодая толстушка в светло-сером костюме и красной шляпке, которые совсем не шли ей. Молодой человек очень внимательно посмотрел на Януша. Тот отвернулся. Станции мелькали быстро, и Януш уже собрался выйти на площади Согласия, когда почувствовал, что кто-то коснулся его плеча.
— Простите,— сказал молодой поляк,— вы пан Мышйнский?
— Да,— ответил Януш.— С кем имею удовольствие?
— Вы не помните меня? Янек, сын Станислава, ну, этого, что у старой княгини Билинской.
Януш помнил, правда очень смутно, парнишку, который изредка проходил через кухню, направляясь к старому слуге, жившему под лестницей.
— А что вы здесь делаете?
— Я? Живу... Это моя жена. Януш протянул ей руку.
— Это граф Мышинский,— объяснил Янек жене,— брат молодой княгини. Она знает,— сказал он Янушу,— я ей обо всем рассказываю
Поезд затормозил у перрона с таблицей «Площадь Согласия».
— Где вы живете? — спросил Януш, неожиданно почувствовав симпатию к молодому человеку, который «все рассказывает» своей жене.
— На Сенполе . Заходите к нам, запишите адрес.
— Я и так запомню,— сказал Януш. Янек назвал улицу и номер дома.
— Приду обязательно.
— Знаете, княгиня тяжело больна, отец писал мне,— бросил ему вдогонку молодой человек.
Но у Януша уже не оставалось времени для расспросов. Он выскочил почти на ходу, нарвавшись на строгое замечание кондуктора, быстро поднялся наверх и зашагал по улице Риволи к Вандомской площади.
Сестру застал в некотором смятении. Она тоже получила известие о болезни княгини. Хотела ехать в Палермо, но Спыхала, который в это время большими шагами ходил по коврам в ее комнате, отговаривал ее от этой поездки. Янушу показалось, что перед его приходом они даже ссорились. Спыхала убеждал Марию, что нет никакого смысла пускаться в такое утомительное и дорогое путешествие, не узнав поточнее, каково состояние больной. В конце концов Януш уговорил сестру послать телеграмму мадемуазель Потелиос, находившейся вместе с княгиней в Палермо, и таким способом выяснить истинное положение.
После завтрака, наспех съеденного внизу, у Рица, Билинская заявила Янушу, что берет его с собой на вечер в посольство. Януш сделал недовольную мину, но так как ему все равно следовало побывать там, он решил, что лучше пойти с сестрой, чем одному. Когда они выходили из ресторана, Спыхала сказал Билпнской:
— Об этом деле мы еще поговорим с тобой. Ты ведь не уедешь в Палермо?
При Януше они не стесняясь называли друг друга по имени. А в обществе переходили на «вы», но часто сбивались, и это давало пищу для многочисленных острот. Януш удивлялся, как может Спыхала мириться с таким двусмысленным положением.
Вечера на авеню Токио проходили нудно. За большим овальным столом распоряжалась супруга посла. Поздоровавшись с ней, полагалось садиться на свободное место обычно рядом с незнакомыми людьми и обмениваться с ними банальными фразами, пока наконец не нащупывалась тема, интересная обоим собеседникам. Януш не был создан для такого общения с людьми. Хозяйка дома усадила Билинскую неподалеку от себя, между княгиней Дудовиль, урожденной Радзивилл, и какой-то дамой, вырядившейся в яркие перья и кружева. Янушу было указано место рядом с двумя девочками-подростками, одна из которых оказалась чрезмерно болтливой. Барышня сразу же атаковала Януша вопросами, где он играет в теннис и занимается ли греблей на озере в Булонском лесу. Рассеянно отвечая ей, Януш рассматривал собравшихся за столом. Очень забавный старичок в серой визитке и белоснежном пластроне с большим изумрудом объяснял что-то даме в огромной черной шляпе с дорогими перьями. Дама в шляпе была очень красива, к тому же лицо ее показалось Янушу знакомым. Оно выделялось на фоне невыразительных лиц какой-то игрой страстей и интеллекта.
— Вы смотрите на того господина? — спросила болтливая соседка Януша.— Правда, забавный? Это Вони де Кастеляне, известный мот, пустивший на ветер не только свое состояние, но и состояние своей жены, американки из богатой семьи Гульдов. Недавно он написал книгу «L'art d'etre pauvre».
— Нет, нет,— сказал Януш,— я смотрю на соседку. Кто она такая?
— Это миссис Эванс, американка. Поет в кабаре под именем Ганны Вольской.
— Вольская? — повторил Януш.— Полька?
— Кажется. Не то полька, не то русская. Потрясенный Януш разглядывал даму в черной шляпе. «Конечно же, это Ганя Вольская,— думал он.— Но как она
изменилась за эти девять лет!»
«Что с ней стало, боже мой»,— с жалостью думал Януш, словно перед ним была не красивая, цветущая женщина. Мысленно он видел маленькую Ганю, тайком приходившую к Шиллерам, чтобы поучиться у Эльжуни. Он уже не слышал, о чем спрашивает соседка, несколько раз ответил ей совершенно невпопад, и та отвернулась к пышной даме, сидевшей слева.
Марыся Билинская явно скучала, окруженная дамами в перьях и кружевах. Она бросала выразительные взгляды на брата, пытаясь втянуть его в беседу, но сама односложно отвечала на вопросы своих соседок. Наконец Марыся встала.
— Вы, конечно, будете на концерте Падеревского? — спросила ее супруга посла.
У Билинской было такое выражение лица, будто она впервые слышит фамилию Падеревского.
— Mais certainement...
Дама в черной шляпе тоже поднялась.
— Good bye, missis Evans,— холодно процедила хозяйка дома.
— До свиданья, пани,— ответила ей по-польски Ганна Вольская, и в этом «до свиданья» прозвучало все: оттенок раздражения, презрение, превосходство, но вместе с тем и какая-то грусть. Януш в эту минуту оказался рядом с ней. Выходя, мисс Эванс наткнулась на него, увидела и вдруг улыбнулась совсем простодушно.
— И вы здесь, пан Януш? Попались! А что с Шиллерами? Супруга посла удрученно смотрела, как Януш совершенно запросто целует руку американской миллионерше, певице кабаре.
— Не думала, что твой брат знаком с миссис Эванс,— сказала она, прощаясь с Билинской.— До встречи на концерте.
Януш представил миссис Эванс своей сестре.
— Я отвезу вас,— сказала Гаына.— Вы где остановились?
— Мне надо к себе, в «Риц»,— ответила Билинская.
— Ну, проедусь немного с вами. Я живу на улице Любек. А вы? — спросила она у Януша.
— Лучше не спрашивайте,— рассмеялся он.— Где-то на бульваре Сен-Мишель.
— Отлично. Вот и пойдемте.
На лестнице посольства они встретили Спыхалу. Билинская на минутку задержалась.
— Отвезем вашу сестру,— говорила тем временем миссис Эванс,— а потом поедем куда-нибудь обедать. Мне нужно так много рассказать вам.
— Еще бы,— живо ответил Януш, вдруг почувствовавший себя совсем другим человеком.
Они вышли из дома посольства. Приближались сумерки, солнце опускалось в густые оранжевые облака, освещая верхние этажи домов. Когда Януш садился в автомобиль, ему показалось, что на крыльцо посольства поднимается Ариадна. Желтая тень стеклянного навеса над парадным входом теплым светом окутала ее фигурку. Но Янушу некогда было раздумывать, она ли это.
Они сидели рядом в шикарном ресторане, куда привезла его Ганя на своем «роллс-ройсе», ситуация начинала забавлять Януша. Он никак не мог представить себе, что сидит бок о бок с дочерью одесского дворника. Невозможно было ухватить нить, которая связывала ту Ганю с нынешней миссис Эванс. Нет, просто он неожиданно оказался в ресторане за одним столом с совершенно незнакомой, обворожительной женщиной, которая к тому же изливала перед ним душу, рассказывая о всей своей жизни.
Этот рассказ мог бы и заменить ту связующую нить, которую попытался найти Януш. Но нет, слова не заменили живых впечатлений. И чем больше рассказывала Ганя, тем расплывчатее становился ее образ в воспоминаниях Януша об Одессе. По правде говоря, он не обращал тогда внимания на эту скромную девушку. Только позже, перед самым концом, когда он по дороге из Винницы в Киев заехал на несколько дней в Одессу, он заметил, что Ганя стала лучше одеваться, а Ройская рассказала ему, что девушка теперь поет в каком-то кафешантане. Он слышал также краем уха, что в нее влюблен Валерек. Но даже попытка мысленно представить себе такого заурядного юношу, как Валерек, рядом с блестящей американской миллионершей, могла вызвать лишь улыбку.
— Вы любуетесь моими изумрудами? — спросила миссис Эванс.
— Да, они восхитительны.
В ушах у Гани сверкали круглые кабошоны из великолепных изумрудов.
— Никогда не видел изумрудов, отшлифованных без граней,— сказал Януш, вспоминая драгоценности сестры, которые пошли на покупку Коморова и... видимо, на что-то еще.
— У меня самая большая в мире коллекция изумрудов,— словно между прочим заметила миссис Эванс.— Мое увлечение ими привело к тому, что в последнее время цена на эти камни поднялась. Я была неосторожна,— улыбнулась она,— и покупала их сама, а не через подставных лиц.
— Чем занимается ваш муж?
— Мой нынешний муж, Эванс,— улыбнулась в ответ Ганя,— промышленник. Наверно, слышали — жнейки и молотилки Эван-са? Наши заводы в Петербурге производят...
— И много мужей у вас было?
— Эванс — третий. Вы, наверно, знаете, что из Одессы я выехала в Константинополь с Каликстом Душаном. Там я вышла замуж за врача американского посольства Смита, и с ним мы отправились в Нью-Йорк. Доктор Смит был человек весьма почтенный, уже в летах, он умер через два года, оставив мне очень приличное состояние. Это было только начало...— Она улыбнулась очаровательно и беспомощно, будто хотела подчеркнуть, что судьба оказалась сильнее ее.— В Америке я опять начала петь, пользовалась успехом... Выпьем?
Шампанское уже подействовало на Януша, он тоже улыбался, и притом, как ему казалось, глуповато.
— Конечно,— ответил он.
— Через два года...
— Это уже вторые два года из восьми...
— Но надо же отсчитать какое-то время на Константинополь...
— И что?..
— Итак, через два года на мне женился театральный антрепренер Кохрейн. Мы выехали в свадебное путешествие в Европу. На корабле я познакомилась с Эвансом.
— И что?...
— Эванс направился прямо в Швейцарию, где отдыхала его жена... Поехал... за разводом.
— А вы?
— Что же оставалось делать? И вот уже три года, как я — миссис Эванс.
— Что вы делаете в Париже?
— Купила здесь один из театров... и хочу петь.
— Боже мой! А Эльжуню вы помните?
— Ах, вы и не знаете, ведь она совсем потеряла голос... С тех пор как стала женой этого противного Рубинштейна... Я слышала ее недавно. В Метрополитен-опера.
Януш насторожился и мельком взглянул на свою соседку. Она скромно поджала губки.
«Что-то здесь не так»,— подумал Януш,
— Но если она пела в Метрополитен...— начал он.
— Ах, все это за деньги Рубинштейна. Вы ведь знаете, за деньги можно добиться всего.
В этих словах, однако, прозвучала тревожная и неуверенная нотка, которую уловил Януш.
— Вы так думаете? — быстро спросил он.
Ганя не ответила. Она отпила небольшой глоток вина из бокала, как показалось Янушу, умышленно, чтобы скрыть горькую улыбку. Это его заинтересовало.
Вдруг она подняла голову и вопросительно посмотрела на него.
— Поедем ко мне,— сказала Ганя,— я спою что-нибудь для вас.
Не закончив обеда, они расплатились и вышли. Когда они приехали на улицу Любек, Вольская вынула из блестящей чешуйчатой сумочки серебряный ключик и открыла высокие, тяжелые двери довольно мрачного особняка. Внутри было совсем темно, огромные и пустынные залы и комнаты казались необитаемыми. Ганя зажгла свет в холле, где они бросили свои пальто прямо на стулья, а затем пошла вверх по спиральной мраморной лестнице, поочередно зажигая лампы. Темнота расступалась перед ней, но пустота оставалась. На втором этаже они пересекли несколько гостиных, в которых висели лампы и затянутые муслином картины и стояла громоздкая мебель. В крайней комнате несколько белых бра освещали салатного цвета ковер на полу, хрупкую мебель, обитую зеленым кретоном в белые цветочки, и блестящий черный рояль, на котором в круглой вазе из матового стекла стоял огромный букет лиловых тюльпанов.
На звук их шагов вышла невысокая, худая, смуглая женщина средних лет, с растрепанными волосами цвета воронова крыла и крючковатым носом. На руках она держала маленького лохматого песика, белого как снег. Миссис Эванс представила ее Янушу:
— Моя секретарша мисс Зилберстайн.
Песик хрипло залаял. Миссис Эванс засуетилась, зажигая хрустальные светильники на стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86