Он подтянул вслед за Владеком печальный мотив, потом нагнулся к уху Юзека:
— Помнишь?
Юзек поднял голову, взглянул на звезды и ничего не сказал. Ящик то грохотал по ухабам, то, покачиваясь, проваливался в мягкий грунт дороги, ездовые кричали на лошадей, от орудий время от времени раздавался окрик: «Стон, дьявол, куда едешь?» А затем вдоль всего обоза неслось: «Стоять! Стоять!» Владек пел теперь песню сватов.
Но Януш знал, что Юзек помнит.
XIV
В Гнивани все пошло совсем по-другому. Солдат разместили в помещении сахарного завода, на квартирах служащих, в крестьянских избах. Если в Виннице хоть немного еще соблюдалась дисциплина, то здесь она полностью отсутствовала. Наступили теплые, солнечные, совсем летние дни, хотя деревья еще стояли голые. Жизнь была почти дачная. Януш, Юзек, Владек и тот солдат, что подсел к ним тогда на ящик, поселились в белой хате на краю городишка. Солдата звали Стасек Чиж, был он из Киева, хотя родом из Королевства Польского. Сразу за хатой начинались луга, чуть подальше блестела серебряная лента Буга. Они ходили туда мыться, а Стась даже плавал, хотя река здесь была неглубокой.
Хуже обстояло дело с питанием. Как-то Януш и Юзек попытались пробраться в офицерскую столовую, устроенную в доме кассира. В Гнивани сосредоточилось довольно много воинских частей, и офицеров было порядочно. Януш и Юзек недурно пообедали, не обращая внимания на косые взгляды. Впрочем, никто не сделал им замечания. Когда они уже выходили, к ним подошел высокий военный в мундире ротмистра конной артиллерии. Это был Спыхала.
Не входя ни в какие объяснения, он сразу начал:
— Вот что, друзья, все очень хорошо, но питаться в офицерской столовой вам не положено, вы простые солдаты.
Юзек только пожал плечами. Януш стал было оправдываться.
— Подождите меня у ворот,— сказал Спыхала,— я сейчас к вам выйду, провожу вас, посмотрю, как вы живете.
Они вышли и стали на солнцепеке у калитки. Юзек носком ботинка водил по песку, поднимая облачко пыли.
— Что он здесь делает? — спросил Януш.
— Черт его знает,— лениво отозвался Юзек.— И откуда у него эти три звездочки?
— Я всегда говорил тебе...
Наконец появился Спыхала. Пошли все вместе. Спыхала знал, что они в Виннице, ждал их, но все никак не мог выбрать времени разыскать.
— Знаешь,— обратился он к Янушу,— твоя сестра уехала в Варшаву.
— Уже? — равнодушно спросил Януш.
— Да, с Алеком и Бесядовской. Пани Шиллер тяжело больна, и Эдгару не пришлось ехать в Вену, как он хотел.
— А Валерек? — спросил Януш.
— А Валерек там, у тех... в Одессе...— хмуро сказал Спыхала. В эту минуту, когда они были уже почти у своей хаты, их
обогнал верховой в запыленном солдатском мундире. По его лицу, покрытому слоем грязи, черному от пыли, струйками стекал пот. Лошадь была в пене. В нескольких шагах за ним ехал верхом другой солдат. В первом всаднике Януш узнал своего соседа по Маньковке, молодого Конрада Кицкого, и весело махнул ему рукой. Но Кицкий не улыбнулся в ответ, только сделал жест рукой, будто от мухи отмахнулся, и понесся галопом дальше, по направлению к штабу, разместившемуся в квартире директора сахарного завода.
Спыхала остановился и посмотрел вслед удалявшимся кавалеристам.
— Ого,— сказал он, подняв бровь,— что-то случилось. Теперь Юзек обратился к нему прямо:
— Послушай, Казек, мы здесь уже две недели, но ничего не понимаем. Объясни ты нам.
Спыхала все еще стоял на тропинке.
— Кажется, на это уже нет времени. Поговорим после,— сказал он и тоже направился к штабу.
Вскоре в хату ввалился Владек с криком:
— Сбор! Сбор!
На сборе было объявлено, что отряды украинских националистов под Немировом схватили нескольких улан из только что сформированного польского полка, вырезали у них на теле погоны и лампасы и, привязав их колючей проволокой к деревьям, жестоко замучили. Уланы, которых в Немирове была только горстка, двинулись в Гнивань на соединение с формирующимся корпусом, но они уже не чувствовали себя в безопасности. Надо было немедленно выйти им навстречу. Полковник, командир соединения, отдал приказ выступить в поход.
Пока проходил сбор, пока кое-как выкатили пушки и запрягли лошадей, наступил пленительный предвечерний час, какой бывает только весной. Тепло было, как в июне, над подольской равниной еще струилось солнечное марево, а голая земля, вся в ожидании, лежала под безоблачным голубым небом.
И снова на снарядном ящике сидели четверо: Януш, Юзек, Владек и Стась Чиж. Ехали как на прогулку. Артиллерия, снарядные ящики, пехота, обоз — все это длинной змеей ползло вдоль By га на Сутыск и Тывров, в сторону Печар. Широкая дорога была обсажена дубами, каждая верста обозначалась — как и во всех прежних владениях Потоцких — тремя стройными тополями, стремящимися ввысь, словно фонтаны. На этот раз военные песни распевали вчетвером, и Юзек отстукивал такт каблуками по ящику.
Поручик Келишек научил их обслуживать пушку, они уже умели подавать снаряды к орудию. Все четверо они были назначены в один орудийный расчет.
Солнце уже опускалось за Буг, но песни жаворонков в небе не умолкали.
— Посмотри,— сказал Юзек,— какая прекрасная дорога. Старые развесистые дубы с остатками сухой прошлогодней
листвы в самом деле были очень красивы.
Тут же, не останавливаясь, парни съели рыбные консервы с куском хлеба. Соленый томатный соус жег обветренные губы.
— Всюду следы нашей культуры,— продолжал Юзек.— Эта дорога...
Януш печально улыбнулся.
— Ты забываешь, куда мы едем.
— Это ты о чем? — спросил Юзек.— Не понимаю.
— Плохая, видно, культура, если привела к таким результатам.
— А ты чего хотел бы? — спросил Юзек с вызовом.
— Не знаю. Я и сам не понимаю.
— Спыхала нам объяснит.
— Спыхала? Он тоже ничего не знает. Он не из этих мест. Чтобы понять, надо было долго жить здесь.
— Нас хотят выгнать отсюда,— угрюмо сказал Юзек. Януш пожал плечами.
— Уже выгнали. Разве ты не видишь, что все это означает грандиозный провал. Мы пошли в армию для того лишь, чтобы вернуться в Варшаву. Три века напрасных усилий, и вот возвращаемся, ощипанные, к исходному положению. Тут что-то неладно.
— Ты большевик,— сказал Юзек,— слишком долго был в компании с Володей и Ариадной...
Услышав это имя, Януш внезапно замолчал.
Солнце уже клонилось к закату, глазам не больно было на него смотреть. На западе ползли по небу две лиловые тучи... «Пробиться в Варшаву,— подумал Януш,— это ведь значит пробиться к Ариадне. На запад,— думал он, глядя на солнце,— туда, где заходит это светило...»
— Боже мой,— вздохнул он,— тебе, Юзек, не грех бы хоть немного задуматься, прежде чем называть все большевизмом. Ничего не видишь дальше собственного носа. Хоть бы у матери своей поучился.
— Мамуся всегда была социалисткой,— пробормотав Юзек.
— Еще бы,— заметил Януш.— Ведь она разрешала мужикам по воскресеньям гулять в молинецком парке!
— Очень это помогло! — буркнул Юзек.— Парк все равно уничтожили, как и в других поместьях.
— Видно, не такой уж это был верный способ,— засмеялся Януш и повернулся к Чижу.
Ставь с увлечением насвистывал что-то, старательно вытягивая губы.
— Вы из Киева? — спросил его Януш.
— Да,— оторвавшись от своего занятия, сказал Чиж,— но родом я из-под Лодзи. Отец только служит в Киеве — в отделении Варшавского страхового общества.
Чиж нравился Янушу. Он был моложе их всех — совсем еще мальчик.
— Мой брат, поручик, тоже здесь,— не ожидая вопросов, продолжал Чиж.— Остался в Гнивани с частью гарнизона. Нам бы хотелось в Варшаву...
При этих словах Юзек поморщился, но промолчал. К вечеру въехали в Тывров и расквартировались там. Януш и Юзек устроились у какого-то богатого еврея, где им уступили «салон» с узкой и неудобной кушеткой. Они легли прямо на полу, расстелив полушубок, но заснуть не могли. Подъем был назначен на пять часов. Старик хозяин дал им чаю и немного поболтал с ними на отвлеченные темы. При этом он и сам ничего не рассказывал и вопросов не задавал. Их называл панычами. «А панычи не голодны? А панычи не из Одессы?..» — вот и все его вопросы.
Лежа на полу на полушубке, юноши заговорили о том, что не давало им покоя.
— Знаешь,— начал первым Юзек,— я по-прежнему не понимаю, что с нами происходит.
— По-моему,— сказал Януш,— лучше и не стараться понять. Ничего из этого не выйдет.
— Тебе не кажется, что мы впутались во что-то бесполезное?
— Может быть, и так.
— Хотя нет, бесполезным это быть не может,— сказал Юзек.—- Видишь ли, я знаю, что я глупый...
Януш что-то протестующе пробормотал.
— Но ведь правда, нельзя же было дальше сидеть в этой Одессе. Надо было что-то делать. Знаешь, будь я русским, может, присоединился бы к Володе...
Януш рассмеялся.
— Ты большевик...
— Да ну тебя! Но ведь должны же мы что-то делать для Польши!
— Поэтому завтра мы будем стрелять в украинских крестьян.
— Вот именно. Тут что-то не так.
— Не нашего ума дело,— вздохнул Януш,— мы ничего изменить не можем.
— Неужели всегда надо плыть по течению?
— Если не хватает силы сопротивляться...
Но когда в пять часов утра заиграли побудку, юноши забыли все свои сомнения. Было чудесное весеннее утро. Над городишком высоко возносилась кремовая башня костела, а вода Буга была гладкая, словно из стекла.
В приоткрытой двери своего дома стоял ксендз, недоверчиво поглядывая на солдат, шныряющих по рыночной площади.
Взяв два орудия с ящиками, поручик Келишек двинулся из Тыврова в сторону, противоположную Гнивани. Пушки легко катились, несмотря на то, что дорога теперь была истинно «польская» — с выбоинами и колдобинами. В лучах мягкого весеннего солнца сверкала роса на полях, жаворонки то взлетали, то стремительно падали с высоты. Владек беспрерывно напевал:
Эх, как весело в солдатах...
Выехав на ровное поле, зеленеющее нежной озимью, поручик Келишек велел все развернуть. Километрах в двух от них, за пологим лесистым холмом, виднелась деревня и впереди несколько белых хат. В утренней тишине издали казалось, что там все еще спит.
Поручик навел прицел на белую хату на краю села. Дрожащими руками Януш подал снаряд в ложе. Орудие вздрогнуло, отдало назад, выстрел оглушил Януша, в ушах зазвенело пронзительно и нестерпимо. Раздался свист летящего снаряда, и Януш увидел, как белая хата словно подпрыгнула, потом крыша с нее слетела и рассыпалась на куски. И сразу же взвился вверх высокий столб огня. Потом выстрелила другая пушка. Подавая новый снаряд, Януш увидел, как по холму, будто муравьи, убегают из деревни люди: где-то там, на самом краю поля, шевелились черные точки. Поручик Келишек дал команду:
— По бегущим шрапнелью!
Януш подал шрапнель. Она разорвалась небольшим темным облаком, что-то блеснуло над холмом, над черными точками.
Среди солдат, стоявших у пушек, Януш вдруг заметил какое-то беспокойство. Сержант подошел к поручику и что-то сказал ему. Поручик схватил бинокль, навел его на рощицу, подступающую к полю, на котором стояли пушки. И Януш увидел: то здесь, то там, в некотором отдалении от пушек, взлетают маленькие облачка пыли, словно какие-то насекомые вспархивают с сухой земли. И тут же растворяются в ясном, тихом утре. Юзек толкнул Януша, показывая в ту сторону:
— Нас обстреливают.
Януша взглянул на поручика Келишека. Тот опустил бинокль. Он был бледен, но спокойным голосом приказал батарее отступать. Юноши вскочили на ящики. Вдруг Стась вскрикнул и схватился за ухо. Когда он отнял руку, она была вся в крови.
— Меня ранило! — закричал он.
Поручик Келишек, увидев окровавленного Стася Чижа, крикнул:
— Рядовой Ройский, доставить раненого в санитарку. Санитарная повозка осталась на дороге. Юзек взял Стася под
руку и повел его к повозке самым коротким путем — через поле.
Тем временем пушки, описав круг, уже откатывались на дорогу. Когда Януш отвел взгляд от Юзека, идущего через поле, и повернулся к зарядному ящику, то увидел, что он открыт, что Владек один возится с лотками и никак не может задвинуть их в гнезда. Ездовой нетерпеливо поглядывал на него. Над головами пронесся звенящий, чистый звук лопнувшей струны.
«Пуля»,— догадался Януш.
Он начал торопливо помогать Владеку, но последний лоток втолкнуть не удавалось. Януш с отчаянием взглянул на Владека, тот весь в поту, сдвинув фуражку на затылок и высунув язык, словно ребенок над трудным рисунком, изо всех сил запихивал лоток.
Януш схватил его за руку.
— Погоди, тут силой не возьмешь.
Пули свистели все чаще, облачка возникали все ближе среди зеленого руна озими.
Пушки удалялись по дороге, они со своим зарядным ящиком остались в поле одни.
Януш спокойно вытащил неподдающийся лоток, затем медленно и старательно задвинул его в ящик. Владек сопел возле пего, ездовой покрикивал. Наконец лоток был на месте. Януш промерил, хорошо ли он сидит в гнезде, и захлопнул крышку.
До Тыврова они доехали быстро. Там им не дали остановиться, было приказано сразу двинуться на противоположный берег. Тывров был со всех сторон окружен отрядами украинцев.
С холма, на котором пришлось стоять до полудня, поручик Келишек наугад обстреливал окрестности городка.
Вчерашние лиловые облачка разрослись на горизонте в огромные грозовые тучи. На их темном фоне разрывы шрапнели вспыхивали красными огоньками и белыми клочьями рассеивались в воздухе.
Когда расстреляли весь ящик, приказано было отъехать за холм. Юзек п Стась еще не вернулись. Януш с Владеком не отходили от орудия почти весь день и были голодны. У Владека нашлась в кармане шинели коробка консервов и кусок хлеба, и он поделился с Янушем.
Мимо стоящего на дороге зарядного ящика проходил отряд улан. Видимо, они пробились сюда из Немирова. В первой тройке ехал красавец Конрад Кицкий; заметно было, как дрожала у него челюсть, стянутая ремешком каски. Повернув к Янушу бледное, без улыбки лицо, он чуть наклонил древко бело-красного флажка.
Выражение безнадежности на его лице вызвало у Януша чувство протеста.
— Не бойся, Конрад,— крикнул он,— все будет хорошо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86