Мама всегда
говорила, что Алёнка - самое дорогое, что есть у неё в жизни.
Иногда, когда мама пораньше возвращалась домой, а Аленка заканчивала
делать уроки - мама гордилась её самостоятельностью - они включали
проигрыватель, усаживались у окна и под чарующие звуки негромкой небесной
музыки смотрели на закат, на огромный золотисто-оранжевый солнечный шар,
который сиял, струился, переливался неуловимо-неповторимыми красками. И
Алёнка чувствовала, как хорошо, как уютно, когда рядышком мама. Она
ощущала, как бьётся мамино сердце, ощущала тёплое мамино дыхание, нежное
касание маминой ладони на своей голове, и вся переполнялась чувствами
радости и любви. Хотелось, чтобы солнце никогда не садилось, а музыка не
стихала. Хотелось, чтобы так было всегда: огромный солнечный шар, ласковая
мелодия и теплое мамино дыхание.
А летом они с мамой поехали на юг. Алена впервые увидела море. Раньше
она думала, что море синее-синее. Хоть и называется Чёрным. А оказалось, что
море совершенно разное. Оно бывало голубым и зелёным, свинцово-серым и
тёмно-синим. Волны то тихонечко ластились у ног, то обжигали солёными
холодными брызгами, а море словно дышало - то глубоко и прерывисто, когда
сердилось, то легко и беззвучно, когда замирало. Мама так и говорила: "Море
сердится","море замерло".
Отец не смог поехать с ними, так как был занят на работе. Целыми вечерами
вызванивал он то Москву, то Николаев, что-то там утрясал, о чём-то дого-
варивался. Алена не вслушивалась в телефонные разговоры родителей, но слова
"командировка", "поставки", "заказчик" так часто повторялись, что она узнавала
их, как старых знакомых. Вообще. Алена понимала уже, что слова всегда
что-нибудь означают,что-то такое, что не исчерпывается их простым, бук-
вальным значением. Например, Алена понимала, что отец вовсе не строгий,
хотя мог говорить очень строго и требовательно. И, наоборот, с некоторыми
людьми (он называл их "руководство") отец мог разговаривать на редкость
вежливо и непринуждённо, но Алена замечала, что его лицо и глаза становились
напряжёнными, а смех, хотя звучал весело и приветливо, утомлял его. И после
подобных бесед отец проводил ладонью по лицу, словно разглаживая морщины,
которых прибавили ему эти служебные разговоры.
Итак, отец не смог поехать с ними и, когда поезд тронулся, он шёл ещё
некоторое время рядом с вагоном, что-то говорил маме, улыбался и махал рукой.
А потом вагон поехал быстрее и быстрее, и вот уже остался позади вокзал, а
поезд уже грохотал по мосту над Днепром, а дальше уже начинались леса и
поля... Утром, когда Алена проснулась и припала к вагонному окну, она даже
отодвинулась от неожиданности: поезд шёл словно по самому морю, по самой
кромке берега, лишь тонкая полоска земли отделяла вагон от воды. "Не
волнуйся, это ещё не море," - засмеялась мама. "Этот пролив называется Сиваш.
А к морю нам еще ехать и ехать. Сначала троллейбусом, потом катером". Так
оно и было. Всё происходило именно так, как говорила мама.
Они приехали в Симферополь. Там сели на тролейбус и доехали до Ялты. А
уже от Ялты до Мисхора плыли на морском катере. Дух захватывало! Чайки
летают, кричат. Катер плавно покачивается на волнах. С одной стороны -
бескрайнее море с другой - изумрудный берег.
Всегда, когда Алена вспоминает то лето, она вспоминает именно эту, первую
поездку, точнее, плаванье на катере. Она смотрела вокруг, смотрела на счаст-
ливое мамино лицо и думала: "Как я люблю мамочку! И лето! И папочку!"
В пансионате, где они поселились, жили родители с детьми. Всё было, как
в сказке. Утром на море. Потом - обед и тихий час. Потом - игры на площадке
и снова - море. А кукольный театр! А экскурсии в Ботанический сад! А праздник
Нептуна! Каждый вечер, пока Алена укладывалась спать, мама ходила на
вечерние окунания. Она рассказывала Алене, как серебристая лунная дорожка
разбивается на хрустальные звёздочки, и как мерцающий шлейф сияющих
подводных пузырьков захватывает пловца в свои щекотливые объятья. Они
спали с открытыми окнами, и спокойное, мирное дыхание моря убаюкивало
девочку.
Алена не помнит, когда они познакомились с дядей Юрой. Кажется, на
пляже. А, может, на прогулке в парке? Дядя Юра был совсем не такой, как
папины знакомые. Всегда спокойный, не суетливый, он и говорил как-то иначе:
неспешно, негромко и очень мало. Алена заметила, что и слова, произносимые
дядей Юрой, почти не касались всего того, о чём говорила мама с отцом: еды,
одежды, денег, отношений со знакомыми и друзьями. Дядя Юра не задавал
фальшиво-вежливых вопросов, которые обычно задают взрослые: "Как ты
учишься?", "Маму слушаешься?" Зато дядя Юра чудесно плавал. Он мог бы
заплыть далеко-далеко, но не хотел нарушать правил. И сильный, стройный,
нырял в прибрежные волны, а выныривал где-то почти у самого красного буйка.
И ещё: он не курил. Алёнка вначале даже удивлялась: взрослый дядя, а не курит.
А однажды, когда он поднял Алену на руки, а затем закружил её вокруг себя
так, что сердце вначале поднялось и замерло, а затем опустилось, Аленка
почувствовала, как вначале вспыхнувшая радость сменилась неясной тревогой.
Ей почему-то вспомнился всегда озабоченный отец, его усталое лицо, запах
сигаретного дымка от его рук. "Мама а мы скоро домой поедем?" - спросила
она тогда. "Скоро, дочка, скоро", - ответила мама, и Алена заметила, как
мамины глаза погрустнели, а уголки губ едва заметно опустились. "Тебе не
хочется домой ?" - удивилась тогда Алёнка. "Не хочется? С чего ты взяла?" -
переспросила мама. И посмотрела на дядю Юру каким-то незнакомым Алене
взглядом. Алена вдруг обратила внимание на то, что мама и дядя Юра держатся
за руки, как мальчик и девочка. Она схватила маму за руку и отчего-то
закапризничала: "Хочу к папе!". А вечером, когда мама, как всегда, собралась на
вечернее купание, Алена сказала: "Мам, я не хочу, чтоб ты сегодня купалась".
"Почему?" - удивилась мама. "Так, не хочу и всё", - ответила Алёна."Вот ещё
глупости!" - вспыхнула мама. - Будешь ещё мне капризничать! Сейчас же марш
спать! Я скоро приду". - И закрыла за собой дверь. Алена помнит, что именно
тогда, когда она услышала удаляющиеся шаги матери, ей впервые в жизни стало
одиноко и как-то жутко на душе, и она заплакала. Вскоре после этого начались
сборы в дорогу, обычная беготня по магазинам, базарчикам, и тревога забылась.
Но когда дядя Юра ехал с ними на автобусе, затем усаживал их в поезд, и,
прощаясь, поцеловал Алену и маму в щёчку, Алена снова почувствовала тревогу
и боль за отца. Ведь дядя Юра провожал их так, как будто он был их папой. Он
нёс чемодан, держал за руку Алёнку, теперь он стоял на перроне, пока не
тронулся поезд. А мама, улыбаясь ему, беспокойно комкала в руках носовой
платочек, то и дело поднося его к глазам.
В вагоне мама с Аленой разговаривали мало. На остановках они ели вкусную
варёную кукурузу, слегка посыпая её солью, мама доставала душистые красные
помидоры, хрусткие в пупырышках огурчики, тоненькими ломтиками нарезала
свежий белый хлеб. А когда утром сквозь вагонное окно Аленка увидела
знакомые купола Лавры, Днепр, родные киевские холмистые берега, снова в
душе проснулись чувства радости и счастья. И солнечные зайчики в купе,
прыгавшие со стенки на стенку, и весело заглядывавшие в глаза, и лёгенький
ветерок, залетавший в приоткрытое окно, и красивый бронзовый загар на
мамином лице, - всё было таким родным, таким домашним и уютным, что
Алёнка даже засмеялась, когда вдруг открыла, что выстукивают вагонные колёса.
- Ты чего? - улыбнулась мама.
- А вот, послушай, - подняла пальчик Алёнка.
- Слышишь? Колёса стучат: "до-мой, до-мой, до-мой, до-мой".
И они обе рассмеялись радостно и беззаботно.
На вокзале их встречал счастливый отец. Как они соскучились друг по другу!
Отец подхватил Алёнку на руки и поднял её высоко-высоко, как маленькую. Он
расцеловал Алёнку и маму. А потом закружил Алёнку, - и вновь её сердце
вначале поднялось и замерло, а потом опустилось, как тогда, с дядей Юрой. Но
это чувство возникло лишь на какое-то мгновение, и пропало, исчезло, развея-
лось в суете вокзала, в толпе метро, на залитых солнцем улицах. А дома - дома
их ждал сюрприз: огромный красно-оранжевый арбуз! "Привёз прямо из Хер-
сона", - рассказывал отец. У него был несколько утомлённый, но довольный
вид. Как поняла Алёнка, удалось заключить выгодный контракт с большим
кораблестроительным заводом. Отец рассказывал, что на огромных океанских
кораблях теперь будут стоять его приборы, те самые, которые помогают кораблю
плыть в тумане. Длёнка не совсем понимала как они работают, но то, что
папкины приборы лучше импортных, потому что в них впервые использовались
искусственные кристаллы вместо транзисторов, - это она запомнила.
Дальше потекли обычные августовские дни. Алёнка ходила с мамой на базар,
они варили варенья, повидло. А ещё позже Алёнку увлекли приготовления к
школе. Ведь она шла уже в четвёртый класс. Подумать только! Через год придется
прощаться с Аллой Ивановной. Но это будет через год. А пока ужасно хотелось
увидеться с Оксанкой, Маришкой, рассказать о море.
Когда вдруг зазвонил телефон, Алёнка подбежала к аппарату и, услышав своё
имя, громко переспросила: "Папа, это ты?" Но это был не отец. Звонил дядя
Юра. "А мамы нету дома", - ответила Алёнка. - Она в магазин пошла". Дядя
Юра извинился и положил трубку. Собственно говоря, он и не представлялся.
Алёнка узнала его по голосу. Вскоре возвратилась мама. Она принесла картошки,
сыра, сметаны и всякой всячины. "Скоро папа придёт, а у нас уже будет готов
обед. И борщ я сварю, и молоденькой картошечки с укропчиком", - пригова-
ривала мама. Она переоделась, повязала красный фартушек, украшенный
золотистыми петушками, и приступила к делу. Алёнка сидела рядышком за
столом, положив голову на руки. "Мама, - спросила она, - А ты папу любишь?"
Мама внимательно посмотрела на неё и спокойно ответила: "Конечно, люблю.
А почему ты спрашиваешь?" Так просто, - сказала Алёнка. - Тебе дядя Юра
звонил. "Дядя Юра?" - словно легкая тень пробежала по маминому лицу. И тут
зазвонил телефон. Аленка подхватилась. "Постой, постой! Я сама", - мама
быстро вышла из кухни и подошла к телефону. Подняв трубку, она прошла в
комнату и прикрыла за собой дверь. Разговора Алёнка не слышала, лишь тон
маминого голоса, то более звонкий, то приглушённый, да изредка лёгкий смех.
Возвратилась мама улыбающейся. Она нарезала капусту, почистила картофель
и скоро на всех четырех конфорках варился обед, наполняя небольшую кухню
запахами лета и огорода. Вскоре еда была готова. А тут и отец пришёл. Алёнка
вымыла руки, помогла маме накрыть на стол и, слушая оживлённый разговор
отца, чувствовала себя, как на иголках. Весёлый мамин голос, радостное лицо
тревожили Алёнку. Она чувствовала, как словно бы какой-то маленький
червячок заполз куда-то всерёдку, и там, под ложечкой, высасывал из неё
радость и покой.
Оказалось, что отец купил мороженое. И теперь, на десерт, мама раскла-
дывала его в маленькие кофейные чашки, украшала нарезанными абрикосовыми
ломтиками и вишнёвым соком, и Алёнка медленно слизывала малюсенькие
капельки мороженного с самого кончика кофейной ложечки. Тут разговор зашёл
о новом учебном годе, об учебниках, о форме, и отец сказал:
- Ты уже, наверное, соскучилась по школе. Я сегодня встретил вашу Аллу
Ивановну. Она спрашивала, как ты отдыхала. Я сказал, что с мамой ездили к
морю.
Алёнка лакомилась вкусным мороженым и ничего не ответила отцу.
- Алёнка! - вмешалась мама. - Ведь папа к тебе обращается!
Алёнка взглянула прямо в мамины глаза и ответила, пожав плечами:
- По школе я не соскучилась. Да и вообще... Всё равно ведь придется туда
идти.
Родители переглянулись.
- Что это у Вас произошло здесь без меня? - спросил отец. - Вы что,
поругались?
- Ничего у нас не произошло, - спокойно ответила мама.
При этих словах Алёнка почувствовала, как червячок, который тихонько
шевелился внутри, вдруг больно укусил её, и она схватилась рукой за живот.
- Ой, болит вот тут! - пожаловалась Алёнка, и встревоженные родители
принялись щупать ей живот, трогать голову, заглядывать в глаза, смотреть на
язык. Наконец, через несколько минут, когда Алену уложили на кровать и
попросили подогнуть ножки, отец высказал предположение: "Не дай Бог,
аппендицит. Или, может, съела что-нибудь немытое". Поставив подмышку
термометр, отец стал вызывать врача, а мама села рядом с Алёнкой и положила
ладонь ей на лоб.
- Головка болит? - спрашивала она.
- Нет, не болит.
- А где, что болит?
- Нигде не болит.
- А животик болит? - снова спрашивала мама.
- Не болит, - отвечала дочка.
Вскоре пришла врач, Галина Петровна. Она внимательно осмотрела Алёнку,
ощупала живот и успокоила родителей. Аппендицита нет, на инфекцию не
похоже. Ни температуры, ни других признаков заболевания нет. На всякий
случай врач выписала направление на анализ в бактериологическую лаборато-
рию и, ещё раз успокоив родителей, ушла.
Незаметно подступили сумерки. Огромный золотистый шар солнца пылал,
разбрызгивая над горизонтом золотую пыль огненного сияния. Настоянное за
день синее небо медленно изменяло цвет на сиреневый. Отца вызвали на работу.
Мама, принарядившись возле зеркала, поцеловав Алёнку и, сказав, что скоро
вернётся, вышла из дому.
В квартире царила тишина. Такая, что звенело в ушах. Откуда-то с улицы
доносились голоса летнего вечера.
И вот именно в эти минуты Алёнку охватило чувство такого одиночества,
такой заброшенности, такой обиды, что горячие слёзы сами собой брызнули из
глаз и покатились по щекам, сквозь пальцы на подушку. Алёнка лежала,
уткнувшись лицом в ладони, и плакала, плакала...
Моя встреча с Алёнкой произошла многими годами позже, когда оча-
ровательная молодая женщина пришла на консультацию в связи с трудностями
в воспитании десятилетнего сына. Миша раньше был живым, послушным
мальчиком, покладистым, доброжелательным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48