Как Вам это объяснить? Все это - не я. Просто
приняли меня в дружную компанию. Ну, а там - закрутилось. А потом - она...
Мне, собственно, что непонятно? Я, в принципе, могу позволить себе купить
ту любовь, что за деньги продаётся, я доступно выражаюсь? Ну, вот. А эта... Эта
меня насквозь просветила и увидела меня... Да, что там... Я сам себя в этом свете
увидел таким, каким, в общем-то, я был и есть... Ничтожеством... Понимаете,
что мучает? Я наворотил на себя кучу обязанностей, забот, дел, отношений...
зачем? Знаете, что она сказала? "Ты, - говорит, - хочешь казаться значитель-
ным. Из денег, говорит, набивные мышцы себе приделал". Да, дело, в общем,
и не в этом тоже, - продолжал Владислав. - Сколько стоит любовь моей жены,
мне давно уже ясно. Несколько сотен долларов в месяц - и её любовь
обеспечена. И забота, и приветливость, и ласка. Любовница - чуть дороже, как
водится. Но, сами понимаете, это - не принципиально. А здесь - он долго
молчал, затем вынул сигарету и, не зажигая, продолжал тихо и раздумчиво, -
а здесь... Здесь - совсем другое. Здесь, я почувствовал это, - как будто что-то
живое и и по живому прошло. Понимаете, по-живому. И больно, и сладко. И
- невозможно одновременно. Страшно подумать, что этого могло бы не
произойти. Я просто жил бы и не догадывался, что такое бывает... Вы
спрашиваете, что беспокоит больше всего. Как жить дальше - вот что
беспокоит. Как? Мне страшно, понимаете? Я стал бояться, что жизнь даром
пройдет, ни для кого. Я ясно выражаюсь? - он смотрел на меня широко
открытыми глазами, в расширенных зрачках отражались горящие по углам
комнаты светильники. Белело лицо, покрывшееся матовой бледностью. - Тоска
заедает. Ничто, буквально ничто не мило... Чувствуете, как заговорил? - он
виновато усмехнулся. - Такое ощущение, что сейчас не я, а оно, нутро моё с
вами говорит. Не поверите, даже плакал по ночам. Проснусь, лежу, думаю, а
тут как подопрёт - слёзы так и душат. И, главное, никому не расскажешь -
засмеют же... Козлы... - последние слова он выговорил с такой ненавистью и
горечью,что у меня ёкнуло сердце. Человеческая боль, в какой бы форме она
ни проявлялась, время от времени пробивает любое профессиональное
отстранение.
- Что делать, шеф? - вопрос Владислава, тот, которого я подспудно ждал,
прозвучал всё же неожиданно. Так уж повелось у нас, что с лёгкой руки то ли
революционных демократов, то ли малообразованных талантов-самородков мы
привыкли тяжёлые, непереносимые вопросы бытия, его смысла и содержания
переиначивать в простые. И вместо ужасного "чем жить?" задаваться ложно-
спасительным "что делать?" А вместо честного библейского "куда идёшь?"
подыскивать извинительное "кто виноват?" Вот и сейчас. Что ответить этому
тридцатичетырёхлетнему человеку? Что в таком состоянии делать что-либо
бессмысленно? Что надо задаваться не этим вопросом, а тем, который на самом
деле его мучает - чем жить? Что он далеко не сразу сможет найти, если вообще
станет искать, ответ на этот, действительно роковой вопрос. Как сказать ему,
что в любом случае плата за выбор судьбы столь высока, что самое простое -
это не делать ничего и продолжить свой путь по накатанной колее, отнесясь к
посетившему его чувству как к простой эмоциональной травме?
- Что делать, - сказал я, - это не ваш вопрос. Это мой вопрос. Ваша
проблема - в другом. Какую жизнь Вы хотите прожить, кем стать, с кем жить.
У Вас сейчас есть шанс. Как и каждый шанс, ваш ничем не обеспечен и
мимолётен. Это - мгновение вашего бытия. Давайте с вами договоримся так.
Идите и подумайте, что для Вас, в сущности, наиболее важно: семья, бизнес,
любовь, поиски вашего подлинного "Я", эта женщина, или то чем и для чего
лично Вы хотите жить. Решитесь сделать свой выбор. И я тогда берусь помочь
Вам на Вашем пути, каким бы ваш выбор ни был. Если Вы решите, что надо
жить прежней жизнью, я Вас поддержу, если Вы решитесь переменить жизнь,
я помогу Вам в вашем саморазвитии. Если Вы не решитесь ни на что, я избавлю
Вас, по крайней мере на первое время, от острого страдания. Если Вы, наконец,
соберётесь с духом, чтобы разобраться в себе самом, можете на меня рас-
считывать. Но только решитесь.
На этом мы попрощались. Больше ко мне он так и не пришёл.
Вопросы для самостоятельной работы
В описанном случае не вполне очевидна сущность переживаний клиента:
подлинный ли это ценностный конфликт, минутная ли слабость, или прояв-
ление жизненного кризиса.
- Изложите ваше понимание действий психолога в описанной ситуации: в
начале и в завершении встречи.
- Изложите ваше понимание проблемы клиента.
- Какие психотерапевтические парадигмы и техники угадываются за реп-
ликами психолога?
- Какие личностные проблемы психолога угадываются за течением его
мыслей по поводу ситуации?
- Насколько, на ваш взгляд, профессионально целесообразен заключитель-
ный монолог психолога? Каковы его возможные отрицательные последствия?
- Отчего, на ваш взгляд, Владик так и не пришёл больше к психологу?
ДОЧКИ-МАТЕРИ
Когда Стелла Филипповна вошла в кабинет, нарумяненная, с высокой
причёской в стиле 50-х годов, с каракулевой муфтой в руках, невольно поду-
малось о её возрасте. Словно читая мои мысли, Стелла Филипповна начала
беседу именно с того, о чём, обычно, женщины говорить избегают.
- Мне 65 лет. Я на пенсии. Недавно вот, полгода примерно, вышла замуж.
Я спокойни и внимательно смотрел на клиентку. Интеллигентное лицо,
искусно подкрашенные волосы, добротная, со вкусом подобранная одежда,
красивые и ухоженные руки с изысканным маникюром. Шестидесяти пяти лет
этой даме никак нельзя было дать. Даже едва заметная полнота шла ей,
подчёркивая женственность и свежесть кожи лица.
- Не скажешь, что Вам шестьдесят пять, - не удержался я от от компли-
мента.
- Благодарю Вас. Я знаю, - спокойно и по-деловому ответила Стелла
Филипповна. - Так вот, я продолжаю. - Чувствовалось что она знает себе цену,
привычна повелевать и не склонна к лишним разговорам и сентиментальностям.
- Полгода тому я вышла замуж. Вторично за своего первого супруга, с
которым мы развелись около тридцати лет тому. К Вам у меня вот какое дело...
Видите ли, он у меня вызывает такое раздражение, что временами я готова его...
- она помолчала, но пальцы рук слегка сжались, очевидно рефлекторно. В этот
момент мы оба, вероятно, подумали о том, какого слова она не произнесла.
- Понимаете, меня раздражает в нём всё: выражение лица, походка, жесты,
то, как он выдавливает пасту из тюбика; как он говорит, ест. Вы понимаете -
всё! Иногда это раздражение настолько переполняет меня, что я чувствую: не
могу идти домой. Ну, просто ноги не идут, как вспомню, что он дома - и всё.
К тому же он курит. Но это всё эмоции. Дело же в том, что мне необходимо с
ним жить. Он любит меня. А я - я материально обеспечена, благодаря нашему
браку - и, как говорится, дай Бог! К тому же у нас есть дочь, наша с ним. Таким
образом, я пришла к Вам как заказчица. Мой заказ вот какой: сделайте со мной,
ради Бога, что-нибудь такое, чтоб он, по крайней мере, меня не раздражал.
Чтобы я могла спокойно, понимаете, совершенно спокойно, индифферентно к
нему относится. Короче говоря, чтобы я могла позволить себе сосуществовать
с этим человеком.
Она помолчала.
-Я бы не хотела вдаваться в подробности, это моё личное дело, зачем мне
нужен этот брак. Я всё обдумала. Знающие люди посоветовали обратиться к
Вам. И вот я пришла. Я знаю что такая психологическая операция дело не
дешёвое. Поверьте, деньги для меня значения не имеют, - её губы дрогнули.
И после небольшой паузы она завершила монолог:
- Главное - сделать дело. Ну, что скажете? - она взглянула на меня
оценивающим взглядом тёмных глаз и нервно стиснула пальцы. - Не буду Вам
рассказывать, к кому я обращалась. Повторяю, всё это - моё личное дело. Но
должна Вам сразу же сказать: гипноз меня не берет.
Она поднялась с кресла и подошла к окну. Энергичная, целеустремлённая.
Раньше, особенно весной и летом, когда окно в моём кабинете было растворено
и кто-нибудь из клиентов внезапно подходил к нему, я поневоле подхватывался
с места, сердце начинало стучать. Иногда даже нарочно закрывал окно. Всё же
девятый этаж. В конце концов попросил столяра сделать так, чтобы створка
окна открывалась лишь на четверть оконницы. И сейчас я просто проводил
взглядом Стеллу Филипповну. Она некоторое время оглядывала предзимний
город, который начал уже погружаться в ранние декабрьские сумерки, потом,
глубоко вздохнув, повернулась ко мне и снова взглянула на меня. В её глазах
стояли слёзы.
Я предложил клиентке сесть и задумался. Проблематика психологической
помощи предстала сейчас передо мной во всей её многосложности и глубине.
Вспомнились мудрые слова моего московского коллеги и друга, тонкого пси-
холога и психотерапевта Федора Василюка о том, что психолог - вовсе не
специалист по житейским ситуациям. Больше того, психолог-психотерапевт
должен уметь подчинять непосредственные этические и эмоциональные реак-
ции профессиональным установкам, а не потакать любым желаниям клиентов,
поскольку за формулировками просьб, суждений, притязаний могут таиться
неведомые неосознанные факторы, не только не полезные, но и просто вредные
и опасные и для клиента, и для его близких. Вот и теперь: одно дело - то, что
говорит Стелла Филипповна. Другое - то, что она думает. А совсем иное - что
она при этом чувствует. И уж вовсе неясное дело - неосознаваемые желания,
мотивы, влечения и потаённые смыслы. Было над чем задуматься. Ведь моя
профессиональная компетентность, между прочим, предполагает в том числе и
умения избегать вовлечения в неоговариваемые психологические игры кли-
ентов, потакания их манипуляциям с другими людьми и с самими собой. Просто
услышать сказанное и понять его подлинный смысл - вовсе не одно и то же.
Так же как понять: что говорит человек - далеко не всегда тождественно
пониманию самого человека в его сущности, то ли выраженной, то ли укрытой
произнесёнными словами.
Всё обдумав, я вынужден был сказать самому себе, что не вполне понимал
клиентку. Я видел, чувствовал, осознавал, что ей плохо. Что она по-своему
страдает, но мне было непонятно, ради чего она обрекала себя, как мне
показалось, совершенно сознательно, на все эти мучения, - неужели только
ради денег? Непонятно. А ведь подлинные мотивы очень часто скрывают в себе
движущие силы переживаний.
Глядя клиентке прямо в глаза, я честно сознался:
- Боюсь, я Вас не вполне понял. Вот что я от Вас услышал: Вы хотите жить
с человеком, которого Вы не хотите. Это так?
Стелла Филипповна ответила вопросом.
- Прошу прощения, сколько Вам лет?
Я оставался совершенно серьёзным:
- Вы считаете меня недостаточно взрослым для обсуждения жизненно
важных вопросов?
Стелла Филипповна некоторое время о чём-то размышляла. Затем сказала:
- Хорошо. Попытаюсь быть более откровенной.
Я кивнул головой в знак понимания и согласия.
- Не знаю, с чего начать, - дама явно колебалась.
В такие минуты следует поддержать клиента в его стремлении быть открытым
с самим собой. И весьма немаловажно при этом делать акцент на том, что в
установлении честных, бескомпромиссных отношений с самим собой не может
быть никакого принуждения, никакого давления. Мне думается, важно помочь
осознать клиенту одну простую вещь: наиболее полезной личностной позицией
в подобных ситуациях может явиться позиция свидетеля. Именно так: не
прокурора и не адвоката, а свидетеля. Возможно, свидетель и не всегда ясно
понимает, что происходит у него на глазах. Ведь истинные причины и смысл
событий могут быть скрыты. Но и просто увидеть, так сказать, открытыми
очень немало для того, чтобы потом, отстранившись от непосредственного
созерцания событий, уяснить их динамику, разглядеть то, что скрыто за внеш-
ними эффектами, и, возможно, составить представление о возможных дви-
жущих причинах событий.
Ощущая и понимая борьбу мотивов клиентки, и в то же время пытаясь
помочь ей избежать ненужного обострения защитных механизмов сопротив-
ления, которые именно на начальных этапах консультативной и психотера-
певтической работы могут весьма осложнить её течение, я высказался примерно
так:
- Стелла Филипповна, поскольку с первого взгляда почти никогда не-
возможно определить, что в самом деле главное, что менее важно, а что, в
сущности, совсем неважно, не имеет никакого значения, с чего именно Вы
начнёте. Это как распутывание клубка. Вначале ведь совершенно неважно, за
какую ниточку потянешь. Это потом уже проясняется, что к чему.
Клиентка благодарно улыбнулась.
- Ладно. Тогда я и начну с того, что очень не люблю вязать. Хотя вяжу
прекрасно. Это у меня с детства. От мамы. Кстати, мама моя была, - всё это,
конечно, до революции ещё происходило, да ... Так вот мама была одной из
лучших портних в Киеве. Как тогда говорили, модисток. Своей мастерской у
неё не было, но люди знали, какой она была мастерицей и приносили ей заказы
на дом. А мама не только на удивление чудесно шила, по самым модным тогда
выкройкам, - тогда ведь, кстати, пошить платье было совсем не то, что теперь.
Очень сложные модели - вытачки разные, всякие там сборки, манжеты... Она
также прекрасно вязала. Я помню её "Зингер", дореволюционные журналы мод,
тончайшие, просто удивительные кружева, которые она вязала. Потом, после
гражданской войны, когда я уже родилась, - а я у мамы была четвёртой дочерью,
- мама, конечно, не могла уже работать, как раньше. Сами понимаете, советская
власть, дом отобрали, оставили комнату и кухню. Один ребёнок умер от тифа,
другая сестра потом, в голодовку погибла. А там - отца забрали...
Но я знаю одно: выжили мы только благодаря маме. На её иголочке. Не на
тех фабричных заработках и пайках, что иногда давали ей, а на её бессонных
ночах, на воспалённых от постоянного напряжения глазах мы выжили. Стре-
котание её "Зингера" я помню и в тридцать третьем году, и в тридцать седьмом,
и в сорок третьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48