-- Босиком -- это лишнее, оденься. Но если будешь еще вякать попусту,
вот как сейчас, -- то рано или поздно -- не то что босиком -- с оторванными
ногами побежишь! Энди мне про тебя рассказывал (Точно! Про "Малька" --
доложил Энди. Как я упустил из виду?...), привык там, понимаешь, на
малолетке основным расхаживать! А здесь подождать придется. Все. Кыш. --
Дядя Джеймс кивком показал Патрику следовать за собой и ушел наверх.
Гек смыл кровь с лица, быстро оделся, проверил в карманах деньги, ключи
от комнатенки, ключи от точки дежурства и вышел на улицу. До конца смены и
до послезавтра оставалась еще бездна времени и Геку было о чем подумать.
Дядя Джеймс осваивал новые территории не торопясь, основательно и
осторожно. Трехэтажный особняк на Низком, дом 19, находился в совсем другом
районе, в сфере влияния сицилийцев, быстро набирающих силы мерзавцев. Идея
разместить там бордель по своей силе была близка к гениальной: у Дяди
Джеймса появлялся в перспективном старом городе высокодоходный форпост.
Кроме того, криминализированный по самой своей природе бизнес привлекал
внимание полиции, с ее мелочным вымогательством и дурацкими придирками, но и
он же позволял заводить с полицейскими тесные и теплые, как кошелек
пенсионерки, отношения. А грехи и грешки клиентов и обитательниц -покрывали
куда более серьезные дела, вершащиеся в недрах веселого дома. Именно отсюда
осуществлялась мелкооптовая поставка героина уличным толкачам, именно здесь
проворачивались операции с контрабандным золотом и крадеными автомобилями.
Дядя Джеймс, кроме небольшого армейского арсенала, в штабе на Старогаванской
никакого криминала не держал, там был его офис, его гнездо. Здесь же, на
отлете, вдалеке от его безусловных и всем известных владений, проще стало
проворачивать горячие дела. Полиция -- другой район, другие люди. Им было
легче не подозревать ни в чем особо отвратительном нечистоплотных, но в
общем-то безвредных торговцев женскими гениталиями.
Местные плохо организованные преступные группировки попытались было
прижать мамочку Марго, но Дядя Джеймс прислал с десяток буйных ребят, а для
пущей остроты ощущений придал им Патрика. Тот самолично казнил двух
строптивых и самых жадных до денег бандитов. Их прищучили в биллиардной, где
они держали нечто вроде притона и точки по розничной продаже героина. Патрик
насадил каждого из них на биллиардный кий, как на вертел, так, чтобы острый
конец торчал изо рта запрокинутой головы, и сделал это на глазах у своей
команды, для назидания и опыта.
Больше смертей и не понадобилось: фотографии в газетах, страшные слухи
среди районного дна, подкрепленные щедрым мордобоем деморализованных
аборигенов в злачных местах -- все это сделало свое дело, поползновения
прекратились. Дядя Джеймс не обольщался легким успехом и решил подождать с
полгодика, прежде чем продолжить экспансию. Детективы легко получили своего
преступника, мелкого букмекера с запущенным раком желудка: тому надо было
хоть как-то обеспечить будущую вдову с тремя детьми, а Герман, по поручению
Дяди Джеймса загрузил семью того сотней тысяч сразу и еще двумя после суда.
В пересчете на доллары(а Дядя Джеймс, постоянно имея дело с "импортной"
наличкой, привык все считать в долларах) получилось почти шестьдесят тысяч,
но по крайней мере сорок процентов от этой суммы удалось компенсировать
трофеями, оставшимися после братишек Мосластых, казненных владельцев
биллиардной. Суд присяжных, после ознакомления с биографией убитых, якобы
гнусно шантажировавших семью будущего "убийцы", признал бедолагу виновным,
но при этом смертную казнь применять -- наотрез отказался: 10 лет, из них
три года крытки -- таков был приговор. "Сухарь" отсидел из них четыре с
половиной недели, не считая двух месяцев до суда, и умер, все-таки прилично
обеспечив свою семью на несколько лет.
Кто-то из недовольных, не решаясь отныне выступить в открытую, решил
сделать мелкую пакость и настучал в городскую префектуру с надуманным
доносом. (Расчет был на авось.) Оттуда спустили оперативный циркуляр с
приказом немедленно проверить. Приказ поступил утром, в участке
контролировался ревизором, так что старший инспектор не смог предупредить
своего финансового побратима Дядю Джеймса о готовящейся облаве. Штраф за
запертые двери -- накладывал с тайным удовольствием, как бы оправдываясь
частично перед своей совестью.
В тот день, кстати, Дядя Джеймс и его люди сортировали "розницу" --
деньги собранные с мелких распространителей наркоты. Там были талеры,
доллары, иногда аргентинские песо, реже английские фунты. и все это --
мелкими купюрами. Лягавые надорвались бы приделывать серьезную статью по
такому поводу, но деньги, до объяснения источников происхождения их
владельцем (и владельца еще назначать!), конфискуют, в смысле арестуют, что
почти одно и то же. А двести тысяч в пересчете на доллары на дороге не
валяются! Так что когда прозвучал сигнал тревоги, на втором этаже, в
"спортзале", поднялась суета: разложенные на десятки кучек деньги без счета
опять запихивали в чемодан, а они, растребушенные из пачек, туда не лезли, а
за ребятами глаз да глаз, чтобы по карманам не разбежалось...
-- Смотри по дорогу, морда! -- гаркнул дядя Джеймс своему водиле, по
прозвищу Мазила. -- Не дрова везешь!
На улице мела поземка, давно уже стемнело -- восьмой час. Дядя Джеймс
возвращался в контору, где его ждала бумажная работа, минимум на два часа,
телефонные звонки и встреча с Франком, корсиканцем-наркоторговцем, его
закадычным дружком-партнером. Дядя Джеймс выбился в тот день из рабочего
графика, а все из-за нелепой облавы, и устал больше обычного. Он знавал
ребят, которые, сколотив приличную команду и получив статус "Дяди", начинали
брезговать черновой работой, прицепляли бабочку, заводили смокинг,
разъезжали с телками по ночным клубам... Где они теперь? Вопрос риторический
-- либо парашу нюхают, либо прорастают из под могильных плит в виде
незабудок.
Дядя Джеймс хорошо знал все детали в своем огромном механизме,
именуемом некоторыми "бандой", и тщательно следил, чтобы все колесики и
винтики действовали как положено. Он инспектировал "охранников", работающих
на рынке, выслушивал отчеты по сбору дани с подшефных магазинов, проверял
химический анализ качества "товара" на узловой "точке", разбирал свару между
"лбами"... С усердием, прямо скажем, трудились немногие, а мозги -- так
вообще были в большом дефиците: Герман, да Червончик, ну Патрик еще в своей
области. Боцман еще -- борозды не испортит. Но и глубоко не вспашет. Менять
бы его пора, если по уму, да где замену-то взять? Вот и приходится самому
крутиться с утра до ночи, как проклятому! А тут еще Мазила, урод, по
колдобинам скачет!
Мазила очумел уже за сегодняшний день: ни за что днем схлопотал по
хоботу, да и теперь рычит, идиот: под снегом-то не видно -- колдобина там
или что... Патрик сидит еще -- черт его мысли знает! Решит, что Дудя отмашку
дал на "воспитание" -- опять в зале мучить будет -- хоть бы убил его кто,
черта рыжего! А то что их целый день по гололеду не жрамши возить -- это
как? Хоть бы кто слово доброе сказал -- ждать устанешь!
-- Ты чего там сопишь? Недовольный чем?
-- С чего довольным-то быть? За весь день маковой росинки во рту не
было.
-- Правильно. Ты за сегодня и на хлеб не наработал. А сейчас вот --
побил бы мотор -- за свой счет бы и восстанавливал. Ну-ка, тормозни, поближе
к тротуару. Слышь, Мазила, а где ты был вчера с часу до трех?
У Мазилы душа ухнула глубоко вниз, к промежности поближе: он задвинул
на паях с Боцманом шестьдесят два грамма "левого" героина и вчера ездил
снимать деньги со сделки. Мазиле отламывалась с этого доля. Предполагалось,
что Дудя об этом не знает. Но он назвал его не Питом, а Мазилой: это
серьезно, дальше некуда...
-- Да, там, Боцману кое-что помог сделать, с деньгами связано.
-- А что именно?
-- Хрен его знает. Это Боцман в курсе и Вы, а мое дело маленькое:
деньги взять да передать.
-- Врать ты здоров. Что сказал почти правду сейчас -- молодец, через то
и жив остался. А что юлил да хитрил, да отначивал -- плохо. Патрик, всю
неделю потренируешь его особо, чтобы уши вспотели! Еще повторишь такой финт
-- вместо назначения и маковой росинки запихну тебе в пасть что-нибудь иное.
Посмертно. -- Дядя Джеймс засмеялся, но коротко и без задора, видно было,
что притомился.
Мазила не чуял рук и ног, вытаращил глаза на дорогу и жал на газ --
торопился. Он знал, что ему крепко повезло: раз Дядя Джеймс "вскрыл" его,
значит -- не будет убивать, а это самое ценное. Хорошо -- деньги были уже у
Боцмана, паскуды! Патрика он перетерпит, а Боцману-иуде запомнит. Есть
расхотелось...
Франк еще не подъехал. Дядя Джеймс управился с звонками, против
ожидания -- раскидал за пять минут бумаги, немногочисленные сегодня и
предложил Патрику попить с ним чаю. Патрик понял, что сейчас пойдет разговор
и кивнул.
-- Не знаю, что с этим парнишкой делать...
-- С сегодняшним? А что тебе с ним делать? Почему ты о нем речь ведешь?
-- Новые люди нам нужны. Толковых ребят всегда нехватка, а этот --
толковый.
-- Сидел зато. Он же замазан, на учете состоит. И сопляк к тому же.
-- Я тоже сидел и тоже на учете. Одним словом -- берем его к нам. Я
решил.
Патрик подумал, что разговор закончен, кивнул и повернулся было к
телевизору.
-- ... А отвечать за него будешь ты!
-- Как это -- я?
-- Молча. Он переходит в твое непосредственное ведение и подчинение.
-- Джеймс, ты обалдел, что ли? На хрен он мне сдался!
-- Возьмешь. Мне он и сам не очень то приятен -- больно прыткий,
гаденыш. Но сметка у него есть и характер есть. Что кадрами-то
разбрасываться, не я -- другой подберет.
-- Ну, так сам и воспитай, у тебя, небось, лучше выйдет.
-- Нет. Я, видишь ли, гнул его сегодня не по уму. Не сразу породу
рассек. Он на меня сердце теперь держит и надолго. Вот я дал сегодня Мазиле
в рыло -- он утерся и все. Потому что -- за дело и потому что Мазила прямой
парень, без чуланов внутри. А этот...
-- Что -- этот? Такой же, как все, только сопливый.
-- Патрик, я не могу сказать, что ты во всем дурак... Но...
-- Ясное дело, Джеймс, ты самый умный. Но в таком случае -- зачем тебе
змею на груди обогревать -- прогнал и все недолго.
-- И вся недолга... Вырастет -- поумнеет, поймет... А не поймет --
тогда... Тогда и поглядим. Да я не столько за него хлопочу, сколько о тебе
думаю. Ребята опять стали жаловаться на тебя -- мучаешь ты их, ломаешь на
тренировках.
-- Что я кому сломал? И кто жалуется? Оливер?
-- Не только. Ты что, в натуре, садист?
-- Причем тут садист, если они слов не понимают и вообще тупые. И
причем тут Малек, парнишка этот?
-- При том, что он будет твой человек. Других ребят, моих, тебе не
жалко, а здесь ответственность на тебе будет. И если ничего специально
плохого от него не изойдет -- в течение полугода -- он должен быть жив и
здоров и он будет у тебя учиться. Ты понял?
-- Не очень.
-- Повторяю, специально для дебилов: я отдаю его тебе в ученики, в
подручные, если угодно, на полгода. Посмотрим, на что он способен, а
главное, на что ты способен, как педагог. Это тебе не ребят избивать почем
зря.
-- Да ты же сам мне велел Мазилу пропесочить -- час назад!
-- Это другое дело, это ему на пользу будет. а здесь воспитание
подрастающего поколения. Глядишь -- и ты с пьянками завяжешь, несолидно
воспитателю под заборами валяться.
-- Джеймс, не свисти. Когда это я под заборами валялся?... Ну скажи
толком: зачем мне этот мальчишка?
-- Пригодится, я сказал. Баста... Стоп... Точно, Франк приехал. Патрик,
ты мне сегодня не нужен больше, двигай домой. Завтра тоже, так что занимайся
своими проблемами. В случае чего -- Герман на делах, а я отдыхаю.
Франк был хорошим и надежным партнером Дяде Джеймсу и незаменимым
товарищем, когда дело касалось жеребячьих утех с лучшими телками Бабилона.
Сегодня вечером Франк обещал познакомить Дядю Джеймса с белокурой пухлогубой
манекенщицей, длинноногой, почти с него ростом, (ну, не почти, но метр
восемьдесят шесть в ней было) в пленительном для Джеймса стиле вамп.
Патрик редко водил машину -- считал, что она отвлекает от наблюдения за
оперативной ситуацией. Вот и сейчас -- он не стал пользоваться услугами
охраны Дяди Джеймса, а просто взял такси. Утром он планировал, что на ночь
заедет к мамочке Марго, но теперь передумал и поехал домой, на Восьмую
Президентскую, дом десять, хотелось поразмыслить, а еще лучше -- напиться в
дым от расстройства. Так он и сделал. И всю неделю, дома, завивал он горе
веревочкой, изредка делая вылазки за виски и едой в ближайший магазинчик.
Дядя Джеймс знал за Патриком эту слабость: трижды или четырежды в год
тот пускался в недельный загул, игнорируя дела любой важности. Дядя Джеймс
относил это на распущенность и странности характера Патрика, не предполагая,
что это всего лишь одна из разновидностей алкоголизма. Сам Дядя Джеймс любил
глотнуть иной раз пивка, предпочитая всем сортам "Будвайзер", не чурался и
чего покрепче, но ему и в голову не могло прийти выпить в ущерб делу, или
просто перебрать норму. А уж что такое утреннее похмелье и головная боль --
знать он этого не знал, ни в молодости, ни сейчас. Но в свои сорок три года
он многое повидал, многое научился принимать таким, какое оно есть. Есть
люди жадные, есть и глупые. Есть трусливые, пьющие, неграмотные, глухие,
вороватые и недалекие -- разные. Приходится жить среди них и
приспосабливаться. Если среди помощников и работников выискивать сплошь
Архимедов и святых -- можно всю жизнь прожить вожаком-одиночкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54