Злоба и гнев
бушевали в изношенном стариковском сердце, однако он не дал воли своим
эмоциям: объективно Тони не виноват -- душой не кривил, не подлаживался и не
поддавался, чтобы угодить своему патрону. С той поры повелось у них играть
не больше одной партии, причем в поддавки, где Гек был не сильнее дона
Паоло.
Игра шла вяло, с большими перерывами, и сегодня говорил дон.
-- Ты что-нибудь слышал про "Счастливый квартет"?
-- Нет, дон Паоло.
-- А про Счастливчика?
-- Боюсь соврать... Это американец, по-моему?
-- Всему миру он был известен как американец, но родом он из наших.
-- Да, я читал что-то. Его в аэропорту отравили лет десять тому назад?
-- Тринадцать лет. Да только никто его не травил, свалил Счастливчика
инфаркт. Но это действительно случилось, когда он ждал рейс из Штатов, в
Неаполе. Я там был и видел все своими глазами. " Так проходит земная слава",
-- теперь его никто не помнит! А ведь я никогда более не встречал человека,
которого уважал бы так глубоко и искренне, как дона Сальваторе, успокой
господь его душу, даже сравнивая его с нашими великими стариками. И он, ты
знаешь, терпеть не мог, когда его так называли: "дон Сальваторе",
предпочитал "мистер Лучано", или Чарли -- для друзей. Только что-то я не
припомню, чтобы здесь кто-нибудь из местных назвал его Чарли. Доны наши
звали его Сальваторе, а он их Калоджеро, Джузеппе... Ох, я помню вертелся,
как змея под колесом: протягивает мне руку -- дело было вскоре после войны,
я был еще молодой, но постарше тебя, -- говорит:
-- Приветствую друзей! -- Я беру протянутую руку, вижу -- перстень-то
-- на другой руке! А я был тогда -- деревня-деревней, с важными особами
редко доводилось беседовать, да-а... Ну тут-то я и отмочил: скособочился
возле руки и громко так:
" Целую ваши ручки, дон мистер Луканиа!" -- Настоящая-то фамилия у него
Луканиа была... Он как засмеется: " Кум Пепе, какие у тебя ребята чудные, да
с юмором! Как зовут тебя, добрый молодец?" "Паолино" -- говорю чуть ли не
шепотом, горло от волнения перехватило, а сам вижу, как дон Пепе кровью
налился и меня взглядом буровит. У меня душа в пятки...
-- Павлин!?
-- Паолино, дон... мистер..., -- и уже не столько страшно, сколько
стыдно. Одна была в тот момент мечта: провалиться сквозь землю до самого ада
и немедленно...
-- Паолино... А то я было ослышался, извини... На слух легко
перепутать. Ну-ну, мы оба ошиблись и вместе исправимся. Я буду звать тебя
Паоло, а ты зови... зови меня дон Чарли. Уговорились?
-- Да, дон Чарли, -- говорю. -- Простите меня за неловкость...
-- Уже простил. Пепе, ну что ты надулся, ей богу, все уладилось. Не
ругай парня, он не виноват, что у нас в Штатах иные порядки, нежели у вас...
И, кстати, искать больше никого не надо, он мне вполне подходит, пусть
этот Паолино при мне побудет, О`кей?...
Вот так мы с ним познакомились. И доном Чарли звал его только я
один на всей Сицилии! И меня с тех пор почти никто не зовет Паолино. И дон
Пепе жив до сих пор, но очень стар, все время болеет и давно отошел от дел.
Но нахлобучку все же он мне тогда устроил...
Время шло. Дон Чарли занялся "порошком", возглавил это дело, а мы долго
еще, как говаривал дон Пепе, грызли другую кость, по старинке горбатились.
потом наши тоже подключились, но к тому моменту судьба нас развела, мы
двигались в одном направлении, но пути наши не пересекались. Изредка
встречались мы как партнеры, я всегда радовался этим встречам, но что
поделать -- у меня был другой "босс", а у него другие помощники. К ним-то я
и подвожу свой рассказ, Тони... Знаешь ли ты дона Анджело?
-- Это который здесь же сидит, в очках?
-- Сидит он не в очках, он их носит. Так ты его знаешь?
-- Я знаю, о ком вы говорите, дон Паоло, но лично не знаком. При нем
еще пара мордоворотов отирается.?
-- Их сейчас перевели в другое место... Так вот, Тони, он один из тех,
кто ходил под доном Чарли, успокой господь его душу. Когда дон Чарли был
жив, все катилось как по маслу. И места на всех хватало и денег. А когда он
умер, его ребята оказались в затруднительном положении, поскольку обрушились
мосты и связи международные. А бизнес, как ты понимаешь, не терпит
остановок; ну и отодвинули в сторону, Анджело с братцем, еще кое-кого --
весь квартет счастливый. А эти орлы не придумали ничего лучшего, как с
помощью динамита и машин-ганов урвать себе кусок чужого пирога. Заварилась
такая поганая каша -- вспоминать тошно... Многие достойные люди погибли, из
тех кого я знал и с кем дружбу водил... Сам я в те годы уже кое-что значил,
меня уважали. К тому времени заимел небольшую фабричку стекольную, с
депутатами свел знакомства... Мне эти войны -- как покойнику зубные протезы,
но и в стороне не отсидишься! Одним словом, этот дон Анджело оказался
выродком. А когда еще и братец его бесследно исчез, тут уж он совсем с цепи
сорвался. Мы и доныне расхлебываем плоды его ублюдочных претензий.
И покуда эта падаль дышит одним с нами воздухом, Тони, множество
честных, нормальных людей обречены жить в тревоге за свое благополучие и
благополучие родных и близких. Что ты на это скажешь, Тони?
-- Дон Паоло, вы лучше меня разбираетесь в людях, но клянусь вам, что
мне он с первого взгляда, даже чисто физически был неприятен. Его взгляд,
голос, манеры -- все, вместе и по отдельности...
-- Опять "клянусь"! Не заставляй меня повторяться и учить тебя хорошим
манерам, Тони. Это проявляет тебя отнюдь не с лучшей стороны... Так что бы
ты мог мне посоветовать в сложившейся ситуации?
-- Не знаю. Но я во всем готов следовать вашим советам, дон Паоло.
-- Ну а сам то что думаешь, до моих советов?
-- Дон Паоло, если вы скажете, чтобы я его охранял, -- то я с него
пылинки сдувать буду, что бы при этом я не думал...
-- Ты, наверное, воображаешь о себе, что очень хитрый, да? Ох,
смотри...
-- Дон Паоло, какое бы решение вы не приняли -- я не могу..., ну не мне
его оспаривать, а уж тем более -- забегать вперед. Это не от хитрости, дон
Паоло, кл... поверьте мне!
-- Ну так что бы ты мне посоветовал?
-- Убить. Убить дона Анджело.
Старика передернуло от открыто произнесенного, да еще и повторенного
слова "убить". Крови он не боялся никогда, сам убивал многажды, но вековые
традиции, выучка и опыт, диктующие осторожность во всем, вычеркнули из
профессионального лексикона дона Паоло и его коллег слова, прямо
обозначающие деяния, жестко преследуемые законом. Он конечно понял тайное
возмущение своего ординарца, намеренно нагло нарушившего табу на неприятный
термин, но не рассердился. Он оценил уважительную ловкость и деликатность, с
которой Тони, ведя свою часть разговора, пытался уйти от ответственности за
принятое не им решение. И выдержки не потерял, и огрызнулся даже, мерзавец
сопливый! Но придраться не к чему. Он специально загнал парня в угол и
теперь с некоторым удовлетворением признал про себя: у парнишки есть
характер.
-- Быть по сему. Но уж если ты все решил, так может и исполнителей
назначишь?
-- Я ни на что не претендую, дон Паоло, но я вижу: вы сердитесь на
меня. Скажите за что, я постараюсь загладить свои ошибки!
-- Лучше я дам тебе один совет, Тони. Он пригодится тебе на всю жизнь,
сколько бы она не продлилась: никогда не вставай на цыпочки, равновесие
потеряешь... Ладно, я не сержусь, перейдем к делу. Я заранее проведал о
твоем решении и подготовил тебе в помощь двоих ребят...
Дона Анджело зарезали в коридоре тюремной больницы. Все было в крови:
стены, пол, носилки. По обыкновению никто ничего не видел. И если бы Гек и
те, кто были с ним, догадались бы оставить на месте происшествия нож... Кто
знает -- вдруг это сам дон Анджело, будучи не в силах терпеть страдания
из-за больных почек, наложил на себя руки!...
-- А-а, Тони! Рад тебя видеть, сынок. Как поживает твой аппендикс?
-- Ложная тревога, дон Паоло. Приступ прошел и резать не стали.
-- Я слышал, что камешек сам вытряхнулся из башмака?
-- Да, дон Паоло. Видимо он очень многим растер ноги.
-- Угу. Ну, садись: сыграем. Фу, от тебя лекарствами разит за
километр...
И все. И как будто ничего не случилось. Разве что с десяток бульварных
газет попытались вдохнуть сенсацию в сообщения о смерти опального главаря
одной из самых свирепых и своевольных преступных группировок. Каждая из
газет строила собственные версии убийства. Дон Анджело, вопреки своему
имени, слыл отнюдь не ангелом по обе стороны океана, хотя в Штатах о нем
знали только из прессы. Но во время большой войны шестидесятых он сумел
противопоставить себя всем: новым ребятам из восточного Палермо,
традиционным донам старых времен, традиционным донам из молодой поросли,
гангстерам из Штатов и даже своему заместителю по собственной "семье". Даже
известный нью-йоркский раскольник Боннано, своего рода аналог дона Анджело в
Штатах, и тот хотел его крови. Где уж тут было выжить.
Престиж дона Паоло, и до этого незыблемый, еще более укрепился: отныне
в пределах тюрьмы не было узников, не зависящих от его воли и
благорасположения. Друзья поспешили в очередной раз продемонстрировать ему
свое уважение: резко возрос поток посетителей с улыбками, подарками и
цветами. Сам начальник тюрьмы стал искателен и вежлив как никогда, хотя и
ранее у дона Паоло не было ни малейшего повода, чтобы упрекнуть его в
нелюбезности и черствости к нуждам почтенного пожилого синьора, томящегося в
неволе. Кое-что перепало и Геку: теперь он питался куда вкуснее, имел больше
свободного времени. Кроме того, дон Паоло организовал для молодых людей из
своей свиты, включая Гека, свидания с проститутками тут же в тюрьме, в
специально обустроенных камерах. Он даже взял на себя все расходы, так что
раз в неделю юные холостяки предавались развлечениям, бесплатным и в то же
время бесценным по тюремным меркам. Дон Паоло слыл моралистом и добрым
католиком: он не содержал любовниц, никогда не пользовался услугами шлюх, но
он знал жизнь и с пониманием относился к потребностям молодежи и так уже
лишенной самой желанной и сладостной ценности в жизни: свободы. Гек
сориентировался быстро: он выбрал двадцатилетнюю мулатку, крепко сбитую и
выносливую, и отводил душу только с ней. Лайза слабо понимала по-итальянски,
это вполне его устраивало.
Гек полюбил читать. Тюрьма располагала довольно сносной библиотекой и
Гек, пользуясь отблеском привилегий своего дона, погрузился в мир
напечатанных грез. Читал он бессистемно и жадно -- что под руку попадется.
Постепенно определился круг его интересов: он остался совершенно равнодушен
к детективам, терпеть не мог мелодрам, но полюбил мемуары, сказки-фэнтэзи и
авантюрные псевдоисторические романы. Занимали его и специальные монографии
в самых различных областях человеческого бытия, но здесь увлекался его
разум, сердце же билось ровно. А вот трилогия Дюма о мушкетерах буквально
потрясла его. Сначала он было взялся за "ХХ лет спустя", но вскоре
догадался, что есть начало, вернулся, наспех проглотил " Три мушкетера", а
потом уже погнал дальше. Две недели он ходил как угорелый, даже во сне живя
и споря со своими героями.
Дон Паоло (сам он ничего не читал, кроме Библии, да и то -- под
настроение, перед сном) обмолвился однажды с неодобрением, что книги, мол,
только средство
обменять свои деньги на чужие бредни. Но поскольку Гек безукоризненно
выполнял возложенные на него обязанности, дон поначалу снисходительно
отнесся к слабости, недостойной зрелого мужчины, но простительной для юноши,
не умеющего отделять главное от второстепенного.
...Гека несколько раздражало чрезмерное обилие случайностей в сюжете,
то встающих препятствиями на пути у мушкетеров, то (и гораздо чаще)
помогающих им в трудную минуту. Атос -- тот вообще был полное фуфло: упрямый
и спесивый болван, способный лишь гордиться своей родословной, где только
мог -- ставил остальных ребят в трудное положение. И сына -- ни воспитать,
ни сберечь не сумел...
Портос -- ну что Портос... Гек понимал, почему его любили остальные:
дурак, но за друга -- жизни не пожалел. Хорошо иметь такого друга,
по-настоящему хорошо -- к такому спиной повернуться не страшно. Арамис --
это да! Супер-пупер во всех отношениях, не ведающий преград! Гек ревниво
сравнивал качества Арамиса и Д`Артаньяна и переживал, если сравнение
оказывалось не в пользу Д`Артаньяна. Когда же Д`Артаньяну пришла пора
умирать -- Гек едва не плакал: сволочь Дюма, лучше бы он завалил Арамиса, а
Д`Артаньяна оставил бы в живых, ну что ему стоило...
Не умел автор и с хронологией обращаться: по одним данным две недели
прошло, а по другим -- месяца три. Но в целом романчик -- блеск!
Первый "запой" прошел и Гектор стал разборчивее; постепенно он перешел
к мемуарной литературе, к трудам древних, увлекся энциклопедическими
словарями. Но поделиться впечатлениями о прочитанном не представлялось
возможным с кем бы то ни было: книги и то, что в них написано, попросту
никого не интересовали. А с другой стороны и Гектору не приходила в голову
мысль что либо обсуждать с посторонними.
Наконец старому дону надоело видеть витающего в мире дурацких грез
названного сынка:
-- Что на этот раз читаешь?
-- Макиавелли -- "Государь".
-- "Дон Паоло"!
-- Извините, дон Паоло! -- Гек поспешно вскочил, книжица шлепнулась на
пол.
-- Ты, я вижу, скоро совсем свихнешься на книгах своих! Этот твой
Макиавелли подох лет сто тому назад и ничего того, что нужно для жизни на
Сицилии в конце столетия нынешнего, он не сообщит, даже если ты сожрешь всю
книгу, страница за страницей!...
-- Старый ты козел!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54