-- Губастый -- кряква, это первое. Вас
пасет служба безопасности -- синепогонники. Губастый про чай вдул, а я на
дурака косил, -- этот-то -- поверил! Вот уж не думал, что в Службе такие
дубари сидят. В кино-то по другому показывают. Меня не следак, а майор из
Службы допрашивал...
-- Сядь, успокойся. Урка никогда мельтешить не должен. Мы этих губастых
много уже насмотрелись. Сейчас конец квартала, им нужно протоколами и
статистикой закрываться, ну они и шлют своих бобиков. Суббота таких с
закрытым глазом, по одному запаху раскроет.
-- Точно. У этого, слышь, Малек, и запах-то не тюремный был. -- И видя,
что Гек недоверчиво воспринимает насчет запаха, добавил:
-- Ты что, на табачную фабрику с экскурсией ездил? Табаком от тебя
давит, аккурат из правого кармана...
Гек с вытаращенными глазами добыл из кармана пачку с сигаретами,
протянул ее Субботе:
-- Это я специально для тебя достал, у майора выпросил... И вот еще
одна -- стрельнул у работяги. Нюх у тебя. как у... у... -- Гек замолчал и
покраснел.
-- Как у кого? -- подключился к разговору Варлак, с абсолютно серьезным
выражением лица. -- Ну-ка, скажи ему, Малек.
-- Как у бабочек, -- нашелся Гек. -- Нам училка рассказывала, что они
за километр чуют друг друга.
Все трое дружно рассмеялись: старики добродушно, а Гек облегченно --
чуть было косяка не спорол. Не то чтобы "ваны" придали бы обмолвке большое
значение, но самому неудобно глупость демонстрировать. Гек пошел было за
ватой, огонь нашаркать, но Суббота уже его опередил и стал катать жгут по
нарам с такой сноровкой, что не прошло и двух минут, как вата задымилась и
затлела. Суббота сунул сигарету, ту что без фильтра, себе за ухо, вытряхнул
из пачки "бабилонскую", костяным изломанным ногтем сколупнул фильтр,
прикурил, сел на корточки у стены и откинулся на нее спиной. Любой, кто бы
видел его в этот миг, мог бы с чистой совестью сказать: "Этот человек
счастлив".
-- Ух, елки-моталки! Так по шарам дало, как от "дури"! -- Суббота на
мгновение приоткрыл единственный глаз, делясь впечатлениями с сокамерниками,
и вновь блаженно зажмурился.
Варлак тем временем усадил Гека перед собой и стал "допрашивать" его с
неумолимой тщательностью: все имело значение -- размеры кабинета, возраст
майора, почерк, весь разговор дословно...
-- Бекон ломтями или нарезанный ломтями? -- подал голос оклемавшийся
Суббота.
-- Нарезанный ломтями, -- уверенно вспомнил Гек. -- Нарезанный, а что?
-- Под карцер сватают, -- пояснил ему Варлак. -- Раз нарезанный, значит
ножик есть, что запрещено и трюмом карается. Да все это дурь собачья. Нас
уже с год, как выдернули из одиночек карцерного типа и держат вместе здесь,
"на курорте". Зачем держат -- непонятно. То грозят невнятно неведомыми
карами, то уродов подсаживают, вроде Губастого. То тебя вот определили к
нам. Смотри-ка: и бацилла, и сахарок, и курево сразу появилось. Спроста ли?
Гек похолодел. Он с тревогой встретил взгляд Варлака, обернулся на
Субботу:
-- Что же, вы меня за подсадного считаете? -- Губы у него задрожали и
он не мог больше добавить ни единого слова, боясь расплакаться.
В комнате нависло тяжелое молчание. Суббота, кряхтя, поднялся и подсел
к столу:
-- Господь с тобой, Гек. Стали бы мы из с тобой из одной миски кушать,
если бы подозревали тебя в гадстве. Ты малыш еще и очень безогляден. Весь
мир кишит предателями и оборотнями. Гадов, говорю, очень много на земле.
Хочешь ли ты жизнь закончить, как я ее заканчиваю, или Варлак? То-то, что
нет. Поэтому ты не должон повторять наших ошибок. Может быть, напрасно ты
идешь урочьим путем? Еще не поздно, освободишься, станешь трудилой, семью
заведешь...
-- Я не умею... Я не знаю, как они там на воле живут, не задумывался.
Самогон, что ли, гнать, как папаша?
-- Твой папаша первый кандидат на нож и своей смертью не умрет, не
будем о нем больше. Твой выбор -- твой ответ перед жизнью, тебе решать,
Малек.
-- Ты правильный парнишка, деликатный. Наш путь выберешь, аль мужицкий
-- мы от тебя не отвернемся, пока знаемся с тобой. Но сутки тебе на
размышление даем... -- Варлак положил ему руку на плечо. -- Ты воровать
умеешь?
-- Нет.
-- Это плохо...
-- А ты что ли умеешь? -- засмеялся Суббота. -- Тебя же на первом
шипере повязали и с тех пор ты здесь... С небольшими перерывами...
Я -- это я, не надо путать... Вик, не встревай не по теме, взрослый
ведь человек... Веришь в бога?
-- Нет.
-- Напрасно. Мой бог -- Аллах. У Субботы -- Христос. Должен быть бог в
человеке, не то -- страшно под конец жизни, непосильно... Впрочем, твое
дело. Сутки на размышление, загляни к себе в душу, посоветуйся с собой, с
совестью своею. Потом еще потолкуем...
Так, говоришь, не было никого, в красных-то погонах? А этот майор,
стало быть, про тебя не знал, что ты одной ногой на воле уже?...
На черезследующий день Гека дернули якобы на допрос, но никто его не
допрашивал, посадили на скамейку возле закрытого кабинета и оставили ждать
под присмотром дежурного надзирателя, сидящего за столом неподалеку. Вот и
ждал Гек неизвестно чего, вздыхая и почесываясь. Тут-то ему и вспомнить бы
совет Варлака, пораскинуть умом о своей судьбе и о жизни вообще, по крайней
мере скучно бы не было. Но нет, разве будет четырнадцатилетний ребенок
забивать себе голову абстрактными проблемами на голодный желудок... Соседний
кабинет заняли рабочие-ремонтники, надзиратель то отвечал на звонки, то
отходил с бумагами на короткое время, а про Гека забыли. Его бы это и не
слишком доставало, но близилось время обеда, он беспокоился, что его забудут
и баланда остынет. А ведь уже май стоял на дворе, хотелось горяченького; в
камере еще было довольно тепло, а на прогулке ноги и спину прихватывало:
одежка была неважнецкая, подогнанная по фигуре, но не по сезону. Рабочие
побросали инструменты и пошли на обеденный перерыв, надзиратель опять
отлучился вглубь коридора, исчез из поля зрения. Гек немедленно
воспользовался этим и с любопытством заглянул в ремонтируемую комнату, по
всей видимости -- будущий кабинет очередной канцелярской крысы. Что он там
рассчитывал увидеть -- неизвестно, но привлек его внимание вскрытый ящик с
гвоздями-двухсотками. Не долго думая Гек схватил один и поспешил вернуться
на место -- вот-вот должен был появиться надзиратель к трещащему телефону.
Гек с большей радостью тяпнул бы спички, но не увидел их вовремя
лихорадочного осмотра ремонтируемой комнаты. Если бы во время досмотра,
перед водворением в камеру, у Гека нашли злополучный гвоздь, не миновать бы
ему дополнительного срока -- минимум в год. А могли подболтать и на
полтора-два малолетских года. Но никто не предполагал, что практически
размотавший свой срок сиделец будет так глупо рисковать. Хотя, конечно, в
опытных руках такой гвоздь -- ценное приобретение для камеры... Так прошел
целый день. Обедал и ужинал Гек тут же, перед дверью, что вообще уже не
лезло ни в какие ворота. Дважды выводили на оправку в туалет. Гека не
обыскивали и он благополучно вернулся в камеру, пряча гвоздь в рукаве.
Что-то не так шло в обычной тюремной жизни, постоянные сбои и огрехи видны
были даже Геку, который отнюдь не был специалистом по "крытому" режиму. А в
камере во время его отсутствия произошли фатальные перемены: появился новый
сиделец.
Первое, что увидел Гек, войдя в камеру -- сухари и сахар на столе перед
здоровенным бугаистым парнем, лет двадцати трех -- двадцати пяти.
Надзиратель окинул взглядом камеру и, видимо заранее проинструктированный,
не заметил ничего предосудительного. Ни Варлак, сидящий на своей шконке с
разбитым лицом, ни постельные принадлежности Субботы, в том числе его
роскошная желто-зеленая подушка, лежащая на матраце, сброшенном на цементный
пол, ни сам Суббота, как обычно сидящий у стены, только не на корточках, на
заднице, с поникшей головой и бессильно откинутыми руками, -- не привлекли
внимания представителя тюремной администрации. Он, как показалось Геку,
сочувственно глянул на него и молча вышел.
Гек все еще не мог, точнее не хотел поверить очевидному: голодных,
немощных стариков решили трамбовать, как в прежние, далекие времена, только
за то, что они до сих пор, на исходе жизни, держались за свои блатные
принципы. Тут Варлак тяжело поднялся и проковылял к параше. Там он долго
возился с ширинкой, потом стал тихонько, по стариковски мочиться. Гек понял,
что Варлак действует так странно в знак презрения к чавкающему новичку, а
Геку "телеграфирует" соответствующим образом ситуацию: вновь пришедший -- не
человек.
Гек стоял у дверей и обозревал раскинувшуюся картину, не произнося ни
слова.
-- Эй, шакаленок, что стоишь, проходи -- гостем будешь. Бутылку ставь
на стол -- хозяин будешь! Парень загоготал своей замшелой шутке, приподнялся
с места и дал пинка Варлаку, отходящему от умывальника. Много ли старику
надо -- тот взмахнул неловко руками и упал, успев все же подставить полу бок
и плечо. Варлак с трудом перевернулся на спину и приподнялся на локтях.
Кровь залила почти все лицо, видимо повреждены были и глаза -- белки также в
крови.
Гек, не выбирая места, рванул рубашку у себя на животе, выдранный
лоскут смочил водой из умывальника и сел перед Варлаком. Варлак узнал его,
улыбнулся слабо и одними губами проговорил: "Сучья шерсть". Гек кивнул, в
знак того, что понял и принялся аккуратно промакивать кровь с рассеченного
лба. Нет, с глазами, похоже, все было нормально, просто кровь попала. Варлак
уцепился за его ладонь своею и Гек смутно поразился -- стариковская рука
была теплой и почти упругой...
-- Да брось ты его, он все равно уже падаль... Брось, я сказал!
Гек прижал тряпку к ранке на лбу, тьфу-тьфу -- с лицом все было не так
опасно, как выглядело поначалу -- и молча посмотрел на "сушера".
-- Хочешь сахарку, крошка?
-- Хочу.
-- Ну так иди сюда, я угощаю...
-- С удовольствием бы, да не могу -- все это зашкварено.
-- Как зашкварено! Кем?
-- Да тобою и зашкварено, пидарюга!... Не подходи... Не подходи! Чичи
выбью, сука!
Гек выставил перед собою кулак левой руки, пригнулся и стал отступать к
стене...
Проблема выбора между жизнью и смертью может коснуться каждого человека
и, как правило, застает его врасплох. Быть или не быть? Масштаб подобной
перспективы настолько отличается от колебаний при покупке нового кресла, к
примеру, что обыватель теряет голову. Он, в пиковых случаях , в отличие от
Гамлета с его абстракциями, весь отдается во власть живота и спинного мозга.
Труслив и жалок он в этот момент, дрябл совестью и честью... Случаются и
герои. Но кто трус, кто герой -- определяет только жизнь и только задним
числом. Повторится ситуация выбора -- и герой и амеба вновь окажутся на
равных стартовых позициях (герои знают об этом).
Гек очень долго прожил на свете: четырнадцать лет -- солидный возраст в
животном мире, а чем его жизнь отличалось от жизни зверя? Опыт -- горький,
бесценный опыт зверька предостерегал его от резких телодвижений: свобода
придет не сегодня-завтра, а тюрьма, с ее ритуалами и условностями, растает
за спиной, чтобы никогда больше (или неопределенно долго) не напоминать о
себе. Так пусть они там сами между собою разбираются! Но Гек для этого
слишком мало прожил на свете, ведь он был человеческий ребенок :
сострадание, сыновья привязанность, жажда справедливости, милосердие -- все
это еще не увяло в его сердце и он, не задумываясь долее о последствиях
своего душевного поступка, встал на сторону слабых и беззащитных.
... -- Не подходи, хуже будет!
Сушер, спровоцированный оскорбительными выкриками тщедушного Гека и его
отступлением, не имея страха, потерял и осторожность. Он выбрался из-за
стола и двинулся к нему, дожевывая на ходу. Гек сделал быстрый выпад, попал
ему в скулу и отпрыгнул. Удар оказался резким и чувствительным, так что
сушер даже охнул от неожиданности. Он рванулся вперед, вплотную к Геку,
левой рукой ухватил того за грудки, а правой перехватил левую руку, с явным
намерением сломать ее для начала. Теперь щенок был целиком в его власти и
можно было проучить его на всю оставшуюся жизнь. Но и Гек , закаленный и
умудренный сотнями отчаянных драк, получил то, на что рассчитывал -- шанс:
близкий контакт и надежный упор. Легким поворотом кисти он высвободил из
рукава огромный гвоздь и резко, снизу-вверх вогнал ему гвоздь в
горло-гортань. Сушер конвульсивно стиснул левую руку -- ткань бушлата
затрещала, правой же схватился за горло, в котором гвоздь торчал почти по
шляпку. Он застыл на месте, не падая и не вопя, мозг его, видимо задетый
гвоздем, казалось, не в силах был поверить сообщениям периферийных нервных
центров о том, что он убит. Вдруг его и Гека сильно тряхнуло: это Суббота
подкрался к ним и выставив перед собой как топор сложенные в замок кисти
рук, всем своим костлявым телом обрушился на левую руку сушера. Хилая ткань
не выдержала и здоровый лоскут остался у того в кулаке, а сам он опрокинулся
навзничь, кувыркнувшись через Варлака, поднырнувшего к нему под коленки. Гек
все еще стоял, оглушенный сознанием того, что он только что совершил
убийство и, таким образом, раскрутился на новый срок. Прощай, воля, лет
шесть дадут, а то и больше... Оба старика навалились на бьющееся в
конвульсиях тело, Варлак зажал ему рот и ноздри, чтобы избежать лишнего
шума, но сушер был уже окончательно мертв и затих естественным путем.
Гек очнулся и, повинуясь знаку Субботы, закрыл спиной волчок в двери.
Покойника быстро обыскали, но брать -- не взяли ничего. Таковы были тонкости
зонно-тюремного этикета:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54