У Пауля не хватило духу приставать с просьбами к усталому человеку. Ему только и оставалось, что ждать утра.
Кристина оказалась душевным человеком, она предложила гостю остаться на ночь. Пауль, разумеется, был ей очень благодарен за то, что с него сняли хотя бы заботу о ночлеге.
Потчуя гостя хлебом и молоком и устраивая ему постель, старая женщина сообщила ему, что два мальчугана, спавшие рядом на кровати в углу, приходятся ей внуками. Самого сына сейчас нет, его место свободно, зимой он нанимается рубить лес, а летом берется за всякую работу, какая ни случится, ведь с их клочка земли не проживешь. С той поры, как умерла невестка, и ей, старухе, нелегко приходится. Пришлось поступить на работу в маслобойню. Так вот и живут, голодновато и бедновато, да что толку жаловаться, хорошо, что не хуже...
Пауль признался, что представлял себе Кристину совсем другой, он думал, что Кристина — это та самая молоденькая девушка, с которой он вчера говорил по телефону.
— Говорили-то вы с хозяйской дочкой, она из города.
— Вертушка, как видно?
— Чего уж там, дело молодое... — с едва заметной улыбкой ответила Кристина и перевела разговор на другое: — Нечем мне угостить вас, только хлеб да молоко. Берите, ешьте досыта...
— А что это за женщина с сердитым голосом, которая мне даже двери не открыла?
— Хозяйка. Не такая уж она сердитая... Просто со сна, видно...
Старуха, как видно, не любила говорить плохое о других людях. А может, она побаивалась хозяев ? Но нет, Пауль заметил, что Кристина и ни о ком другом не обронила худого словечка. Видно, она была такой же доброй душой, как и покойная мать Пауля. Странно, мягкосердечных мужчин Пауль не любил, его раздражало то, что им, беспомощным и неумелым, всегда доставалось от жизни: другое дело — добросердечные женщины с чуткой и отзывчивой .душой, от них
словно исходил солнечный свет, рядом с ними было хорошо и спокойно. Он вспомнил о матери, о Рут, о Пюви... Впрочем, Рут не совсем этой породы, она умела быть непримиримой, настойчивой и резкой и, когда надо, выпускать коготки...
Ребята бормотали во сне. В соседней комнате, куда ушла Кристина, пиликал сверчок. То ли от духоты, то ли от мучившей его тревоги Пауль всю ночь ворочался с боку на бок и уснул лишь под самое утро. Хозяйка уже принялась за хлопоты, уже принесла дров и воды, разожгла плиту, накрыла на стол, но все не решалась потревожить гостя. Наконец она собралась с духом и разбудила его. Ей было пора на работу. Пауль быстро вскочил, привел себя в порядок и пошел с ней.
Дождь перестал. Пауль чувствовал себя бодро и радостно: через несколько минут он наконец получит свой многострадальный пакет!
Но радость оказалась преждевременной: пакета не было! Только что на маслобойню заглянул местный констебль, он потребовал пакет, привязал его к багажнику своего велосипеда и укатил в город!
Только бы теперь вернуться в город поскорее, до того, как они начнут рыться в свертке!
К счастью, автобус еще не приходил. Предстоял час ожидания — целая вечность. Стрелки карманных часов ползли ужасно медленно. Люди привязывали к коновязи лошадей, не спеша вносили бидоны с молоком, времени у всех было вдоволь. Один Пауль нервничал. Хозяйка кормила кур, а ее дочь, завитая и похожая на куклу, стояла в коротенькой зеленой юбке наверху лестницы. С обеими Пауль разговаривал, с одной - по телефону, с другой — через дверь, но сейчас он не чувствовал к ним ни малейшего интереса. Он пошел по шоссе поглядеть, не идет ли автобус... Вот констебль уже въезжает в город на своем велосипеде, вот они уже разглядывают пакет: что бы там могло быть, в самом ли деле белье? Сомнительно. Надо проверить... «Ого, смотрите-ка, газеты! «Коммунист»... Прямо-таки образцовая беспечность, ничего не скажешь! Попалась птичка! Но нет, надо сперва посмотреть, что он будет делать с этими газетами, кто ему помогает...»
В конце концов автобус все-таки прибыл и захватил Пауля.
Просто чудо, что дома все было по-старому и что никто не спрашивал Пауля. Только и оставалось, что самому отправиться в львиное логово — и чем скорее, тем лучше. Но бессознательно он все медлил, то под предлогом уборки, то чистки одежды. Надо бы написать несколько слов Рут и Таммемяги.
Внезапно он услышал чьи-то шаги за дверью. Ага, идут!
Пауль вскочил, разорвал начатое письмо и выбросил обрывки. Пусть входят, он ко всему готов!
— Войдите!
Вошел полицейский чиновник, маленький, тощий, тот самый, с которым Пауль вчера разговаривал, и с веселым видом протянул Паулю злополучный пакет.
— Сам принес. Подумал: может, вам к спеху... Вчера вечером я еще раз позвонил констеблю, и, как видите, помогло.
Паулю не верилось, что эти слова искренни. Его, разумеется, хотят как-нибудь подвести. Он поблагодарил скорее вежливо, чем сердечно, небрежно бросил пакет на пол и запихнул под кровать, чтоб он не мозолил глаза.
— Вы говорите, что там бельевая материя? — заговорил чиновник.
— Так что же? — сердито отрезал Пауль.
— Ничего... просто так... — улыбнулся чиновник.
Сердце Пауля застучало так громко, что казалось — и посетитель непременно услышит этот стук. Руки его зачесались, он с удовольствием накинулся бы на этого типа, пришедшего насмехаться, схватил бы его за шиворот и вышвырнул бы за дверь. Но чиновник, стыдливо опустив глаза, сказал:
— Я только хотел сказать, что если вам придет охота заказывать белье, так моя жена может вам сшить. В последнее время у нее очень мало работы... Семья у нас большая, моего жалованья на жизнь не хватает... Лишь недавно нам удалось купить в рассрочку «Зингер»... Не очень-то он был нам нужен, но агент пристал: купи да купи... А теперь, изволь, плати... Попробуй, каково это... Так что прошу не забывать...
— Не забуду! Ни в коем случае, ни в коем случае! — воскликнул Пауль.
Он пообещал в ближайшее время заказать белье и, выражая благодарность, с лихвой возместил задним числом то, что недодал сначала. Чиновник ушел от него довольный.
Пауль вытащил пакет из-под кровати. Его и в самом деле не вскрывали. Пауль распаковал газеты, запер дверь и начал читать. Вечером он беспрепятственно переправил пакет куда следовало.
Как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Однако Пауля, хоть он и выполнил свое задание, продолжали мучить угрызения совести за непозволительную беспечность. А поговорить по душам не с кем было, рядом не находилось друзей, которым он решился бы довериться.
В четверг он, как всегда, явился в полицейский участок. Его тотчас направили в кабинет комиссара. Там за столом сидел средних лет человек с широким и грубым лицом. Не
выпуская из зубов папиросы, он карандашом указал Паулю на стул, приглашая сесть.
— Вы, конечно, читали последний номер «Коммуниста»?
— «Коммуниста»? Какого «Коммуниста»? — удивленно спросил Пауль.
— Ну-ну-ну, не притворяйтесь таким наивным. Вы не заставите меня поверить, что не читали и не видели этой газеты! Вы ничего не находили сегодня утром в своем почтовом ящике?
— Нет. У нас в квартире общий почтовый ящик. Если б кто-нибудь обнаружил в нем что-либо подобное, то вряд ли утаил бы.
— По-вашему, он должен был показать газету всем на свете? — сердито произнес комиссар. — А не разорвать в клочки, не сжечь, не принести в полицию?
— Сами знаете, запретный плод сладок.
Комиссар пропустил это замечание мимо ушей и, стукнув карандашом по столу, спросил:
— Так вы утверждаете, что не получали этой газеты?
— А зачем бы мне скрывать это?
— Странно, что они вас пропустили! Насколько мне известно, газету подсунули под каждую дверь, опустили во все почтовые ящики... А вы ее даже не видели!
— А вы сами?
Вопрос не понравился комиссару, и, оставив его без ответа, он достал из папки номер газеты.
— Видите?!
Пауль схватил газету и принялся читать ее так жадно, словно он годами не видел печатного слова. Комиссар впился взглядом в лицо Пауля, чтобы проверить, не притворяется ли он. Но Пауль недаром был актером. Он так углубился в чтение, что комиссару пришлось вырвать из его рук газету. — Ну, что вы обо всем этом скажете? — спросил комиссар, и его следовательский взгляд встретился со взглядом Пауля.
— Я нашел несколько опечаток. Если б вы не отняли газету, обнаружил бы их еще больше.
Такой ответ рассердил комиссара, и он побагровел.
— Должен сказать вам, — объяснил Пауль, — что я долго работал в газете корректором и что у меня нюх на опечатки, как у собаки на зайца. Из-за одной опечатки я даже вылетел с работы. Разве такое не запоминается на всю жизнь?
Это объяснение не удовлетворило комиссара. Он всячески пытался выудить кое-что из Пауля, чтобы, ухватив ниточку, распутать весь клубок. Напрасный труд! Однако нельзя было допустить, чтоб у него под носом безнаказанно творились такие дела.
— Так вы, значит, не хотите ни в чем признаваться? Ладно, ладно, Вы еще пожалеете, уверяю вас, пожалеете. От нас ничто не укроется. Мы всех выведем на чистую воду. Или вы думаете, что нам только и остается, что признать себя банкротами? Наверно, этого-то вы и хотите?
— Наверно.
— Вот как, вот как!.. Можете идти! Запомните, нам еще не раз придется встретиться! А являться сюда вы будете ежедневно! Понятно? Ежедневно. Ступайте!
В коридоре Пауль встретил знакомого чиновника.
— Ну, что старик хотел от вас?
— Ничего особенного. Только теперь придется являться сюда ежедневно, не то вы соскучитесь.
— Не принимайте этого всерьез. Раз в неделю — куда больше! Я ведь могу отмечать, будто вы ходите каждый день. Ненужная формальность, но старик у нас отчаянный педант. — И он добавил почти шепотом: — Старик побаивается... Раньше не боялся, а теперь боится. Сегодня утром собрал нас в кабинете и сказал, что пока наше правительство еще держится, каждый из нас должен до конца выполнять свой долг. Но к чему он заговорил об этом?
— Чего же он боится?
— Не знаю. Сказал, что сейчас за коммунистами стоит большая сила, а наше правительство, дескать, всеми покинуто, словно лодка в бурном море...
— А вы что думаете об этом?
Чиновник пожал плечами.
— Где уж таким, как мы, думать? Но в воздухе чем-то запахло. Впрочем, вам ведь лучше знать, а?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Тайные вдохновители Прибалтийского военного союза всячески стремились укрепить сотрудничество трех государств и связи между ними. Они пропагандировали, поощряли и расширяли это сотрудничество, как могли, чтобы создать впечатление, будто все более широкие массы поддерживают их замыслы.
В последние полгода с особым усердием созывались всевозможные конференции, совещания и съезды. Военные руководители наносили друг другу визиты вежливости чаще, чем когда-либо раньше.
В целях массовой демонстрации взаимной дружбы было решено провести в середине июня небывалое по размаху мероприятие — Прибалтийскую неделю, в ходе которой предполагалось организовать ряд совещаний по самым разным отраслям.
Как-то летним утром поезд привез в столицу Эстонии гостей из Латвии и Литвы.
С этим поездом прибыл и Пийбер, получивший приглашение принять участие в Прибалтийской неделе. Он принадлежал к числу тех наивных людей, которые не понимали скрытого смысла всей этой затеи. Он спешил на открытие недели с верой в благородство ее целей.
Еще в вагоне он познакомился с латышскими и литовскими журналистами. Глядя в окно вагона, он знакомил их с природой своей страны, а при въезде в Таллин — с достопримечательностями столицы. Смотрите, вон там — Тоомпеа, вот Длинный Герман, собор Олевисте, ратуша, а там, за ними, синеет море...
Поезд быстро обогнул город и с медлительной важностью подошел к вокзалу, украшенному венками и разноцветными флагами;
Грянул оркестр, и трубы весело засверкали на солнце. Девушки в национальных костюмах приветствовали прибывших гостей, протягивая им букеты цветов. Грудь Пийбера также украсилась ландышами. Разговаривали вперемежку на нескольких языках, даже на эсперанто.
Обо всем позаботились: о гостиницах, об экскурсиях,- завтраках и обедах. Состоялось торжественное собрание, за которым должны были последовать разные частные совещания. В шесть часов в белохМ зале «Эстонии» был устроен обед для избранных.
Вокруг длинного стола, на котором, точно паруса на регате, выстроились ряды салфеток, суетились кельнеры. Метрдотель окинул стол последним испытующим взглядом, кое-где передвинул стулья, кое-где переставил бокалы и переложил вилки. Так, все готово.
В соседнем зале люди стояли в ожидании, курили и болтали. Одной из последних появилась чета Китсов. Виллему долго пришлось искать в гостинице зеркало, в котором Белла могла бы обозреть свое вечернее платье. Это было белое, до полу платье с длинными рукавами, с вышивкой того же цвета, широкой полосой, опоясывавшей грудь и бедра. Пропущенные сквозь вышивку ленты кофейного цвета обозначали самые деликатные места женского тела.
Среди гостей было мало дам, и по наружности никто не мог соперничать с Беллой. Большинство мужчин были в летних костюмах. Виллема в его смокинге едва не приняли за кельнера.
— Это скорее скромная вечеринка, чем торжественный банкет, - разочарованно сказала Белла. — Ну что ж, можно помириться и на этом, лишь бы удалось встретить интересных людей и завязать полезные знакомства...
— Смотри, и Пийбер здесь! - негодуя, дернула Белла Виллема за рукав. — Он-то почему приглашен?
— Знает литовский язык, наверно, поэтому, — ответил Биллем.
— Мог бы хоть брюки отутюжить, — заметила Белла. Вообще ей все это общество показалось несколько мужицким. Белла ожидала большей элегантности.
Настроение ее смягчилось лишь за столом, где ее усадили между двумя интересными мужчинами. Один из них был крупным чиновником министерства иностранных дел, и через него Белла надеялась познакомиться с самим министром, а другой — каким-то латышским ученым. Белле весьма понравилось выражение английского сплина на эстонском лице дипломата, импонировало ей и невнимание, равнодушие соседа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56