Она решила неожиданно нагрянуть к нему в новогодний вечер. А дома сказала, что едет на несколько дней в деревню к знакомой студентке.
В девять утра, как было условлено, у парадного остановился грузовик с полным кузовом товаров. Рут схватила чемоданчик и бросилась на улицу. Мать побежала за ней, стараясь всучить дочери одеяло, чтоб та укутала в пути ноги. Будто в кабине водителя можно замерзнуть! Но матерей не переспоришь, когда дело касается холода.
Грузовик должен был прибыть на место уже к обеду, но в дороге произошло несколько задержек. То машина застревала в снегу, который приходилось разгребать, то что-то портилось в моторе и на исправление уходило время. К тому же приходилось сдавать товары в лавки, попадавшиеся по дороге, что было тоже не таким уж минутным делом. В довершение ко всему лопнула шина и понадобилось сменить ее.
Однако и новая продержалась недолго. Снова застряли, и, казалось, основательно. Водитель облегчил душу несколькими замысловатыми ругательствами. На вопрос Рут, что случилось, он ничего не ответил, а выскочил из кабины, с треском захлопнув дверцу, подбоченился и, с яростью поглядев на колесо, дважды ударил его ногой. Потом разыскал домкрат и полез с ним под машину. Некоторое время слышался скрип
и чувствовалось, как грузовик вздрагивает, потом все затихло. Рут выглянула. Стемнело, и никого не было видно. Рут, затаив дыхание, прислушалась. Было удивительно странно после долгого, еще ощущаемого всем телом тарахтения мотора оказаться вдруг посреди мертвого ледяного молчания.
У Рут уже начали мерзнуть нош, когда наконец послышались мягкие шаги водителя, обутого в валенки. Он сбросил на землю охапку хвороста, облил ее керосином и поджег. Тотчас взвилось высокое пламя, бросившее отблески на большие заснеженные ели по обеим сторонам дороги.
Тогда и Рут вылезла из кабины, чтоб размяться после долгого сидения и погреться у костра. Ей захотелось есть, и она было полезла за бутербродами. Но неловко приниматься за еду на глазах у человека, занятого тяжелой работой. Нет> пусть он сначала покончит со своим делом.
Ремонт шины отнял пропасть времени. Мало того, что Рут сама боялась опоздать, она еще почему-то чувствовала себя виноватой перед водителем, выражавшим досаду, что не сумеет поспеть к встрече Нового года.
Наконец шину починили, и они поехали дальше. Теперь можно было и бутерброды предложить. Водитель все прибавлял скорости и не успокоился до тех пор, пока не замелькали первые дома городской окраины.
Но теперь, перед долгожданным свиданием, настала очередь Рут волноваться. Как Пауль ее встретит? Вдруг он даже и не обрадуется? Да и дома ли он? Ведь все встречают Новый год.
Попетляв по городу, машина остановилась наконец перед низеньким домом.
Ах, вот где живет Пауль! Наверно, сердце ему подскажет, что я здесь, что я совсем рядом...
Рут спрыгнула с машины, взяла поданный чемодан и рассчиталась. Окна дома, выходившие на улицу, были темны. И ни одного человека поблизости.
Рут дернула за ручку звонка. Заскрежетала проволока, и за дверью послышался надтреснутый звон маленького колокольчика. Прошло время, прежде чем дверь дрогнула и из-за нее послышался голос:
— Кто там?
— Здесь живет Пауль Риухкранд?
— Да, живет, но его нет дома.
— Я... — «Господи, что же сказать?» - Я его сестра... В гости к нему приехала... С вещами... Не впустите ли вы меня?
Дверь открылась, и Рут вошла в кухню, которую освещала керосиновая лампочка, висевшая на стене,
— Сестра, значит? — обратилась к ней жена портного. Да-да, он о вас говорил... Проходите сюда, в его комнату.
Хозяйка взяла с плиты спички и зажгла в комнате настольную лампу с зеленым абажуром.
— На грузовике приехали? То-то слышно было, как он тут остановился. Ох, и продрогли же вы, наверно! Чего же вы стоите, снимайте пальто, печка, кажется, еще теплая. Да, брата вашего нет, пошел куда-то встречать Новый год. Не думаю, чтоб он скоро вернулся.
«Вот тебе и раз! Весь день быть в дороге и думать только об этой минуте... И что же? Он и думать обо мне забыл! Развлекается!»
Рут стояла посреди комнаты, ничего не видя и не слыша, к горлу подступали слезы. Но вот снова приоткрылась дверь, и, держась, за нее, в комнату прошмыгнула маленькая девочка. Детские глаза, большие и темные, уставились на приезжую, а затем на ее чемодан.
— Здравствуй, Майя! Ну, дай мне руку! Ведь тебя зовут Майей?
Майя не двинулась с места и ничего не ответила, но когда Рут опустилась перед чемоданом на корточки и пообещала что-то достать для нее, девочка перестала дичиться. Она подошла поближе, взяла плитку шоколада и, прижав ее к груди, стала ждать, не появится ли из чемодана еще что-нибудь.
Они быстро подружились, и Майя тут же принялась рассказывать о подарках, полученных ею на рождество.
Дядя Пауль подарил ей пестрый мяч и куклу. Кукле она сама сошьет новое платье. А если дедушка даст кусочек меха, то она еще сделает ей красивую белую шубу. Но дедушка не хочет давать мех. Папа говорит, что он скряга. Что такое скряга?
— Что ты здесь болтаешь, глупая, ступай спать! — заворчала мать, ставя на стол чайник. — А что у тебя в руке? Откуда это? А ты сказала тете спасибо?
Хозяйка дома вглядывалась в гостью и в конце концов заявила, что между сестрой и братом мало сходства.
— Вполне возможно, — ответила Рут, краснея. — Говорят, что я больше в отца, а он в мать.
— Ну, тогда у вас обоих будет очень счастливая жизнь. Не то что у моей девочки.
Она погладила по голове Майю, которая ухватилась за ее фартук, и продолжала:
— Что поделаешь, если она, ну, прямо вылитая мать. Но другой раз смотришь и удивляешься, до чего вспыльчивая. Совсем как отец. Вы, конечно, устали после дальней дороги. Ложитесь на братнину кровать, отдохните. Кто знает, когда он придет. Я постелю ему на стульях.
Рут растерялась. О таких вещах она не думала. Но, в конце концов, не может же она бодрствовать все три дня, которые намерена провести здесь.
Когда хозяйка кончила хлопотать и покинула комнату, Рут, не зная, чем заняться, присела на кровать. Неужели сердце Пауля и впрямь такое бесчувственное, что ничего ему не подсказывает?
Рут осматривается. Мало находит она здесь такого, что говорило бы о пребывании Пауля... Разве что этот стол с книгами и с карточкой Рут... Все тут какое-то чужое — и комод, заставленный всякими вещицами, и стеклянные вазы с засушенной полевицей, и красующиеся на стенах картинки из модных журналов... В комнате чувствуется запах капусты, проникающий из кухни, и паленой шерстяной материи. Рут распахивает форточку. В помещение врывается свежий воздух и доносятся приближающиеся голоса. Не Пауль ли? Нет, это не его голос. Становится зябко, и Рут снова закрывает форточку.
Где Пауль? Не поднимает ли он сейчас бокал в честь Нового года? А Рут, заранее радовавшаяся тому, что они будут встречать Новый год вдвоем, должна сидеть тут одна... Нет, она никого не станет упрекать за это. Это было бы смешно, мелочно. Откуда Паулю было знать, что Рут готовит ему такой сюрприз? Пусть же он веселится, сколько душе угодно!
Только теперь Рут замечает на столике, поставленном в ногах кровати, крохотную елочку с разноцветными свечами. Она зажигает две из них, гасит лампу и, растянувшись на кровати, накидывает на себя пальто.
Время тянется ужасно медленно.
Наконец глаза устают смотреть, не отрываясь, на горящие свечи и смыкаются. Рут просыпается только в тот момент, когда кто-то пытается отпереть наружную дверь. Пауль? Да, это он! Наконец-то!
В комнате темно. В груди стучит, словно в кузнице, но Рут притворяется спящей и, затаив дыхание, замирает.
Дверь открывается. Сейчас, сейчас...
— Один момент, я мигом зажгу лампу! — слышит Рут.
Пауль не один! С ним кто-то еще. И это женщина. Рут
приоткрывает глаза и, когда Пауль чиркает спичкой, видит курносое лицо, белое и круглое... Рут лежит неподвижно, как бездыханная.
— У вас тут кто-то спит? - слышит она шепот.
- Кто? Где?
Рут не шевелится.
- О, гостья! - раздается приглушенный голос Пауля.
— Тогда я не буду мешать вам. Приду в другой раз.
— Ну что ж, ладно, как угодно...
Когда Пауль выходит проводить спутницу, Рут, вздохнув от глубины души, потягивается и разжимает руку, сжавшуюся в кулак, но когда Пауль возвращается, она уже снова лежит в прежней позе, закрыв глаза и подложив под щеку ладонь. Пауль подходит к кровати и тихо, еле слышным шепотом произносит:
— Рут!
Никакого ответа. Рут крепко спит.
Пауль окликает ее еще раз.
Гнев и любовь борются в душе Рут. Как же ей хочется броситься на шею к Паулю, приласкать его и, забыв обо всем, полностью отдаться чувству радости! Но нет, упрямство берет верх. Почему Пауль окликает ее тихим шепотом? Он должен был закричать, встряхнуть ее, сжать в объятиях, чтоб необузданный порыв разом развеял ее ревность, гнев, упрямство! Но нет, сон Рут для Пауля важнее, чем бурная радость встречи. Что ж, пусть так!
Пауль садится на свою постель, устроенную из стульев. Он сидит неподвижно, не сводя глаз с кровати, а потом гасит огонь. Слышно, как он, стараясь не шуметь, снимает ботинки, вешает на спинку стула пиджак и натягивает на себя одеяло. Затем в комнате воцаряется тишина. Дыхание обоих не слышно. Так проходит одна минута за другой, проходит, может быть, с четверть, а то и с полчаса. Из норки под комодом вылезает маленькая мышка и, шмыгнув к чемодану, начинает шуршать бумагой, норовя добраться до вкусно пахнущих бутербродов с ветчиной.
Пауль толкает ногой стул.
— Кшш!
— Пускай поест! - вырывается у Рут.
— Рут, ты!
Пауль вскакивает и в один прыжок оказывается рядом с ней.
— Ты, Пауль!
Вмиг все перегородки разрушены, все упрямство и все обиды забыты.
После долгого-долгого месяца разлуки так бесконечно много надо рассказать друг другу. Ласки и шутки чередуются с серьезными разговорами. Рут все больше подмывает спросить, кто эта курносенькая женщина, с которой Пауль пришел домой, но нет, допытываться она не станет, а подождет, не расскажет ли Пауль сам об этом. Но Паулю не хочется портить Рут настроение, он думает, вернее — хочет думать, что Рут крепко спала.
— Так ты, значит, ничего не слышала, когда я вернулся?
— Наверно, в то время мне что-нибудь снилось, — со смехом отвечает Рут.
Однако Пауль должен все рассказать, чтоб успокоиться. Он начинает издалека, со своего товарища по семинарии Ласна, у которого он несколько раз бывал и где познакомился со здешними жителями, в том числе и с одной женщиной, возбудившей у него серьезные подозрения в том, что ей поручено следить за ним. Эта женщина всегда старается быть рядом с ним и крайне любопытна. Она хочет, чтобы Пауль отдал ей на хранение все свои компрометирующие бумаги.
— Так пристает, что не отвяжешься. Мы ушли сегодня от Ласна вместе. Она и спрашивает, сложил ли я все. Сейчас, мол, можно унести незаметно. А тут вдруг... ты!
— Значит, я вам помешала?
— Ну, как тебе не стыдно? И что ты вообразила? Мне здесь скрывать совершенно нечего, я просто хотел наставить ей нос. Вот она, пачка, только увязать не успел: старые газеты — и больше ничего. И при них записка: «Не суйте нос в чужие дела». На тот случай, если она сама или кто другой захочет заглянуть туда. Хочешь, покажу?
— Нет, нет, не надо! Я верю, верю. Но что, если ты со своими подозрениями несправедлив к этому человеку? Что, если ее совесть чиста?
— Тем лучше, если так.
— Ты уверен, что она провокатор?
— Уж очень все это белыми нитками шито.
— Ну, а вдруг ты все же ошибаешься? У страха глаза велики.
— Да я не о себе тревожусь... Среди тех, с которыми она общается, есть прекрасные люди, и такая может повредить им.
— А может, все гораздо проще?
— То есть как?
— Ну, допустим, она к тебе неравнодушна... Вот и все! Отсюда ее любопытство, ее беспокойство и заботы о тебе...
— Да брось ты!
— Нет, не скажи! Я даже уверена, что права. Я прочла это в ее глазах!
— Когда? Разве ты не спала?
— Спала, но видела вас во сне, — сказала Рут, заливаясь смехом.
— Ишь, плутовка, какой актрисой стала.
— Но, как видишь., достигла пока немногого.
Вести, привезенные Рут из родного города, показались Паулю неплохими. Там, между прочим, начало свою работу отделение Эстонско-советского общества, членом которого является и Рут. А ее отца даже выбрали в правление, Теперь
многие из их прежних знакомых смотрят на них косо. Едва здороваются. Стараются обойти их стороной, а за глаза говорят бог знает какие глупости. Рут беспокоится за отца, который не скрывает своего мнения о финской войне. Он нажил себе врагов, ему, наверно, будут устраивать всякие пакости, может быть, даже с работы выгонят! А сумеет ли он выстоять до конца против всего этого? Отец уже не моЛод, к тому же он избалован и по своей природе далеко не борец. Как бы он не начал раскаиваться и сдавать позиции! Это было бы ужасно.
— Неужто же он чувствует себя таким одиноким? Б такое-то время? Теперь, когда наши силы растут с каждым днем! Или ты сама начала колебаться?
— Я? Что ты?.. Я - нет! Но все же вообрази на миг, что в Финляндии разобьют советские войска... Ведь Маннер- гейму могут оказать помощь.
Как Рут могла даже подумать такое?
— Пойдем на улицу, здесь так тесно!
Нет, это был уже не тот Пауль, который, оберегая спокойный сон Рут, расхаживал тут на цыпочках!
— Не начинай сразу сердиться на меня, — сказала Рут, выходя на улицу. — Пойми же, я каждый день выслушиваю такие мнения, мне часто приходится спорить, должна же я как-то обосновать свои позиции...
— Уж не с Пийбером ли ты там споришь, не он ли щеголяет перед тобой своими доводами и доказательствами?
— Верно, он самый. Порой я с ним не слажу и мне нужна твоя помощь. Он, кстати, тоже вступил в Эстонско-советское общество и теперь, когда мы собираемся отмечать день смерти Ленина, страшно напуган. Предостерегает меня, чтоб я не вздумала декламировать там Маяковского.
К Рут однажды обратился писатель Силлат и, вручив ей переведенные им отрывки из поэмы о Ленине, попросил ее прочесть их и сказать, отважится ли она выступить с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56