Потерман кивнул головой, и Винналь прочел:
— «Иск А. О. «Мемфис» к И. Сяге вытекает из обстоятельств, которые возникли в результате преступления, а именно в результате присвоения денег А. О. «Мемфис» бывшим директором фабрики И. Сягой. Поэтому безвозмездный перевод денег со счета И. Сягой в Торговом банке на счет А. Потермана является не сокрытием имущества с целью избавиться от уплаты долгов, а сокрытием такого имущества, которое приобретено путем преступления...»
— Как, как? — обратился Эрмсон к Потерману. — Путем преступления?
— Тут я мог бы привлечь к ответу прокурора, — заметил Потерман. — У него нет никакого основания утверждать, что именно эти деньги приобретены путем преступления. Я в любой момент могу доказать, что эта сумма ни в малейшей степени не пахнет табаком. Впрочем, ладно, читай дальше!
Винналь продолжал чтение:
— «И поэтому не имеется основания обвинять И. Сягу в преступлении, предусмотренном параграфом пятьсот шестьдесят пятым Уголовного кодекса. Вследствие этого отпадает
также и повод к обвинению А. Потермана по параграфу пятьсот шестьдесят пятому Уголовного кодекса — в соучастии в сокрытии И. Сягой вышеуказанного имущества».
Винналь опустил руку с документом на стол. Проведя другой рукой по лбу и лысине, он пробормотал:
— Голова не соображает, я, кажется, устал.
— Не понимаешь? — спросил Потерман. — Что там понимать: нет состава преступления. Чего ж еще?
Протянув руку через стол, Эрмсон завладел бумагой. Несмотря на свои шестьдесят лет, он свободно читал без очков.
— Ага, ясно. Прокурор утверждает, что деньги эти украдены и не предназначены для уплаты долгов.
— Понятно — кто же посмеет платить долги украденными деньгами? — шутливо заметил Потерман.
Все рассмеялись, но Потерман уже успел принять серьезный вид и сказал:
— Эта фраза ему еще дорого обойдется!
— Думаете начать процесс? — спросил кто-то из присутствующих.
— Существуют и другие способы доказать свою правоту, — ответил Потерман. — Судебных процессов я не люблю. Но эти жалкие акционеры снова подали на меня в суд. На этот раз на основе параграфа пятьсот семидесятого, в котором говорится об ответственности члена правления за небрежное ведение дел, доведшее предприятие до банкротства.
— Ну?
— Что ну? Напрасно дело затеяли. Останутся с носом, больше ничего. На что угодно готов поспорить.
По окончании собрания Эрмсон подал руку Потерману:
— Поздравляю, дружище. Закон есть закон. И против закона мы возражать не можем.
Винналь тоже похлопал Потермана по спине и спросил деловито:
— Дорого тебе влетела эта махинация?
— Деловая тайна, — ответил Потерман в таком же тоне.
— Слава богу, что ты вышел чистым из этого дела.
— Ну, этакую рыбину на маленький крючок не поймаешь. Для таких, как мы, требуется большой невод.
— Невод! — вздрогнул Винналь.
Совсем недавно ему приснился страшный сон. Вместе со своим сыном он тянул на озере большой невод. Тащить было трудно, и сердце колотилось во всю. Но когда невод очутился на берегу, он был полон грязи и тины, в которой извивались чудовища, похожие на змей. Винналь пытался убежать от них, но ноги не слушались. А змеи уже обвились вокруг него, душили его. Он хотел позвать на помощь, но голоса не было.
Винналь верил снам и боялся их. Они всегда предвещали плохое.
В последнее время ему часто снились сны, и он чувствовал себя неважно. Винналь окончательно потерял покой после того, как Гитлер напал на Польшу, с тех самых пор им овладело непреодолимое чувство уныния. Ведь он являлся польским консулом, уважал Бека, в торжественных случаях надевал польские ордена и в то же время был в восторге от Гитлера. А теперь, когда фюрер был занят тем, чтобы сровнять с землей Польшу вместе со всеми беками, он не знал, как быть — сочувствовать ли побежденным или благоговеть перед победителями. И кто знает, что сделает Гитлер, когда завладеет и этой самой страной? Будет ли он считаться с польским консулом? Потребует ли себе имущество Винналя? Эх, хорошо было бы засунуть все свои предприятия в жилетный карман и отряхнуть с ног пыль отечества!..
Потерман предложил пойти пообедать. Эрмсон и Винналь ничего не имели против. Решили пойти в ресторан «Мидрилинд»: там хорошая кухня и хорошие закуски.
Стараясь превзойти друг друга в вежливости, останавливались у каждой двери.
— Прошу, ваше превосходительство! — обращаясь к Потерману, учтиво повел рукой Эрмсон, ни на вершок не сгибая при этом своего воински прямого, словно затянутого в корсет стана.
— Нет, господин генерал, вам предпочтение, вы старше!
— Хорошо, в таком случае уступим дорогу господину консулу.
Так и случилось, что Винналя всюду пропускали вперед, быть может, из сочувствия к бедняге, чье консульское звание и связанный с этим почет так неожиданно испарились. Но об этом не говорили, как не говорят в доме повешенного о веревке.
Из-за стойки навстречу к высоким гостям тотчас же выбежал хозяин ресторана и, отвесив им самый глубокий поклон, какой был возможен при его толстом животе, увел их из шумного помещения в кабинет, за тяжелыми портьерами которого шум уже не слышался. Проходя через общую залу, Винналь заметил там своего сына, сидевшего за одним из столов в обществе других молодых людей, но и виду не подал. Пускай сидит, какое ему дело.
В кабинете три одинаковых черных котелка взлетели разом па вешалку и застряли там, точно три черных ворона, севших на одну ветку.
Холодный кабинет был пропитан запахом пива и табака.
— Холодно у вас тут и неуютно, — сказал Эрмсон, потирая руки. И, увидев на столе в пепельнице окурки сигарет
и папирос со следами губной помады, он кивнул кельнеру : - Сейчас же уберите!
— Холодно? — повторил хозяин. — Сию минуту согреем. Водки? Или «три звездочки»? У меня еще есть. Имеется даже белый «Куантро».
— «Три звездочки»! — скомандовал Потерман.
— А мне ручную пилу! — потребовал Эрмсон с улыбкой но настойчиво.
— Ручную пилу? Господин генерал изволят шутить.
— Нисколько. Смотрите, стол все еще хромает. Вы дали слово починить, а что-то незаметно.
Стол действительно шатался. Хозяин собирался подсунуть что-либо под ножку.
— Как давно уже вы обещали починить стол! — упрекал Эрмсон. — А теперь я больше не намерен ждать!
— Пол неровный, — пытался возразить хозяин.
— Хорошо, в таком случае принесите рубанок.
Нечего делать, пришлось принести пилу. Всем было известно, каким упрямцем и чудаком бывает иногда генерал. Как-то раз он приказал взводу солдат очистить от муравьев рощу, потому что одно из этих насекомых нанесло ему обиду. В другой раз он вдруг остановился посреди казармы, точно пригвожденный к полу. Спросили, в чем дело. «Бревно поперек дороги лежит, не могу перебраться». На полу лежала спичка.
Эрмсон сбросил пиджак, перевернул стол, а затем мерил, пилил и пробовал до тех пор, пока стол не стал крепко, словно припаянный к полу.
— Вот и тепло стало, — сказал он, натягивая пиджак. — Где меню?
— Может быть, на закуску что-либо из буфета? — предложил хозяин. — Жирного копченого угря? Или рольмопс, а то селедку по-бисмарковски? Или маринованных белых грибков ?
Скупой Винналь не пожелал ничего, кроме свиной отбивной с кислой капустой, но Потерман, эта широкая натура, потребовал, чтобы на столе было все, что есть в буфете, в том числе и виру екая водка прямо со льда.
Кельнер убежал, а хозяин принялся шептать что-то на ухо Потерману, но получил холодный ответ:
— В другой раз. Мы сюда не кутить пришли.
— Пожалуйста, как угодно!
Хозяин поклонился и удалился.
Когда первые рюмки были выпиты, Винналь спросил:
— Как думаешь, Потерман, немцы двинутся к нам, когда захватят Польшу, или нет?
— Ты боишься, что не придут сюда?
— Не придут — плохо, а придут — тоже нехорошо. Но хуже всего не знать, что они замышляют.
Ни Потерман, ни Эрмсон не сомневались в приходе Гитлера. Иначе и быть не могло. К чему же иначе были все приготовления? К чему было договариваться?
— Но русско-немецкий пакт?
— А нам какое дело до этого пакта?
— А наш собственный летний договор с Германией?
— Ты как будто и не хочешь видеть немцев ? — с досадой спросил Эрмсон. — Но скажи, дорогой: чем они плохи? Какая дисциплина! Какие солдаты! А стратегия! О-о! Или у тебя все еще сидит в башке глупая легенда о том, будто немцы семьсот лет мучили нас? Мы вовсе не рабы. И немцы всвсе не господа над нами. Да если хочешь, мы сами бароны, недостает только частицы «фон» перед нашими фамилиями.
Потерман также присоединился к этим нападкам на Винналя:
— Ты имеешь в виду пакт о ненападении, заключенный с Германией? А разве он помешает Гитлеру? Скажем, у тебя дверь открыта настежь, а я вхожу в эту дверь. Разве это нападение? Нет! О нападении может идти речь только с другой стороны, оттуда, где у нас все двери на запоре.
Но Винналь продолжал упорствовать. Он высказывал разнообразные сомнения и опасения, желая лишь одного: чтобы их опровергли и он мог успокоиться.
— А народ? — спросил он. - Народ не любит Гитлера. Я ведь каждый день слышу, что говорят о нем.
— Народ? — рассердился Потерман. Он вытер рот салфеткой и отбросил ее. — А кто спросит народ? Ослабь чуть- чуть вожжи, и народ тотчас же кинется в объятия большевиков. Вот что такое твой народ! Историю делают великие люди, те, что видят дальше своего носа, а не народ. Народ слеп! Желал ли он, например, освободительной войны?1 Генералу хорошо известно, как приходилось ставить людей к стенке и вздергивать на сук, прежде чем другие соглашались брать винтовку и идти против большевиков.
Винналь больше не спорил. Он тихонько грыз свою отбивную, которая была очень вкусна, но жестка для его слабых зубов, пил пиво и бормотал про себя:
— Да, если бы они пришли сюда форсированным маршем, тогда бы еще ничего... Имущество уцелело бы, сами живы остались бы...
«Тыловая крыса»^ - подумал, но не сказал Эрмсон.
1 Освободительной войной эстонская буржуазия называла свою войну с эстонским пролетариатом и Красной Армией в 1919 -1920 годах.
В этот момент неожиданно вошел сын Винналя, на груди которого красовалась цветная лента корпорации. Увидев Эрмсона, он щелкнул каблуками и попросил извинения за свое вторжение, затем отозвал в сторону отца и попросил у него денег. Лицо старика омрачилось. Сын принял покорный, смущенный вид. Ничего не поделаешь. Долг чести. Пятьдесят крон. Сумма ничтожная.
— Вот как, — дал себе волю старик, чтобы показать приятелям, каким он умеет быть строгим, — ты будешь пьянствовать, а отец плати! Гроша ломаного не получишь от меня. Долг чести? Знаю я твои долги чести!
Повернулся спиной к сыну и сел за стол.
— Что делать? Придется, видно, обратиться к другим...
Но вдруг, переменив тон, сын спросил:
— Между прочим, старина, читал ты сегодняшнюю газету?
— Нет. А что? Что-нибудь про меня? - испугался старик.
— Неужели никто из вас не читал еще? — удивился молодой человек, отводя со лба светлую прядь.
— Скажи наконец что там стряслось!
— О, поразительные новости! Договор с Москвой и еще бог знает что.
Он принялся шарить по карманам, но не нашел газеты — забыл, как видно, в общем зале на столе.
— Я бы вам принес газету... да боюсь показаться там.
— Вымогатель ты этакий!
Уже Потерман со своей стороны успел выложить на край стола пятьдесят крон.
— Неси скорее газету!
Старик Винналь оскорбился. Он не какой-нибудь жалкий бедняк и сам сумеет уплатить долг своего единственного сына.
— На, вот тебе, сколько просил.
Он сунул требуемую сумму в руку сыну.
— Но чтобы я больше не слышал ни о каких долгах чести! Пятьдесят крон — разве это маленькие деньги? Другому два месяца трудиться приходится...
— Только не тебе! — со смехом ответил молодой Винналь.
Сунув в карман отцовские деньги, он бросил быстрый
взгляд на потермановские ассигнации, лежавшие на краю стола, минутку помедлил и затем, пробормотав благодарность, сунул в карман и эти бумажки. Прежде чем отец успел вмешаться, сын уже исчез за дверью.
Старый Винналь покраснел. Потерман надеялся, что старик тотчас же возместит ему захваченную сыном сумму, да как бы не так! Бумажник тотчас же исчез за пазухой, и даже
пуговицы пиджака моментально оказались застегнутыми! Потерман пожалел, что так легкомысленно свеликодушничал.
— Ну и скупердяй ты! — презрительно бросил он в сторону Винналя. Винналь уже привык к подобным упрекам.
— Скупердяй так скупердяй. А что скажешь, если я переведу торговлю на имя сына? А?
— И тебе не жалко?
— Нет, не жалко. Пусть поступает со всем этим как хочет. Мен я это не касается.
— Что он сделает? — вмешался в разговор Эрмсон. — Пропьет в два-три месяца, больше ничего. Нет, я еще подожду отдавать сыну свою недвижимость. Пусть поживет, поучится.
— А чему он научится? Он у тебя пьяница почище моего Ферди. Но вы видите, оказывается, Эрмсон еще больший скупердяй, чем я!
И Винналь засмеялся, испытывая ребячливое удовольствие.
Вошел кельнер, принесший газету. Едва были прочитаны жирные заголовки, как лица у всех вытянулись. При известии о пакте взаимопомощи с Советским Союзом у трех денежных тузов отнялись языки.
Первым оправился Винналь. Новое торговое соглашение открывало перед ним кое-какие перспективы, да и война, как видно, несколько отдалялась.
— Значит, мы в конце концов должны пойти против немцев? — выпалил Потерман. — Мы! Нелепость! И помирится ли Гитлер с этим пактом? Никогда! Потому что базы...
Он вынул из кармана сигару, но сунул ее обратно и закурил папиросу.
— Поворот крутой, — сказал Эрмсон. — Но из каждого положения нужно уметь найти выход. Я скажу одно: раньше чем русские приступят к устройству этих баз, немцы уже будут здесь. Порох надо держать сухим...
Изучали пакт и так и этак, спорили, пока наконец не решили единодушно, что пакт пактом, а жизнь должна идти прежним путем. Сейчас главное — мир в стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56