Прищурившись, генерал-майор взглянул на Риухкранда:
— Может быть, он заслужил эту пулю?
Риухкранд почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Он повторил:
— Мой отец получил пулю в спину.
— Что вы этим хотите сказать? Или он должен был получить пулю в грудь? Возможно, что так и следовало поступить с ним. Ведь он был государственным преступником.
Риухкранду пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы промолчать.
— Вы хотите сказать, что мы должны были позволить разгуливать по стране участнику декабрьского мятежа ? Ну, отвечайте же!
— На такие вопросы я не отвечаю! — сказал Риухкранд, гордо подняв голову.
— Ах так?
— Я не дам себя спровоцировать!
— Ну, господа офицеры, что скажете? Не правда ли, герой? Ему впору стоять перед военным судом, а лезет в военное училище. Как мы с ним решим, а?
— Я не лез в военное училище.
— Молчать! И зарубите у себя на носу, что выше капрала вам никогда не подняться!
— Благодарю вас, господин генерал! — с чувством облегчения, почти весело сказал Риухкранд.
— Ч-то-о?.. Кругом марш! Назад в полк! Мы еще посмотрим.
После этого случая Риухкранд остался в полку единственным рядовым со средним образованием. По своей наивности он надеялся попасть хоть в канцелярию, поскольку там освободилось место писаря. Но нет, писарем назначили человека совсем слабого в грамоте. А Пауля больше ни разу не назначали на дежурство или в караульную службу, зато часто посылали на черную работу: чистить картошку, носить воду и дрова, убирать нужники.
Риухкранд знал кое-что о начальнике штаба войск, вылезшем сейчас из машины. Знал, что в дни немецкой оккупации 1918 года этот человек, тогда подполковник, командир дивизии, усердно отправлял в Секендорфские лагеря для пленных тех военнослужащих, которых подозревали в сочувствии к коммунистам. Все кресты и медали на его груди получены за двадцатилетнюю борьбу против коммунистов, а некоторые из наград, возможно, достались ему этой весной в Берлине, куда он ездил на пятидесятилетие Гитлера...
«Начальство? Нет, враг! Тысячу раз враг, готовый теперь предать весь народ и отдать его в руки Гитлера!» — с ненавистью подумал Риухкранд.
Рядом с начальником штаба стоит генерал в немецком мундире, в фуражке с необычайно высокой тульей, в сапогах, сверкающих, как зеркало, с тонкой, точно тросточка, саблей на боку. Протерев носовым платком монокль, он зажимает его в глазницу, неимоверно растягивая при этом рот, около которого лежат две глубокие складки.
Впереди — два генерала, один толстый, другой сухопарый, позади — свита, — так подходят гости, старательно соблюдая шаг, к главному зданию, где навстречу выбегает веснушчатый, красный от волнения капитан. Замерев на месте и щелкнув каблуками, он рапортует. Рука у пришедших поднимается к уху — медленно или быстро, энергично или вяло, в соответствии со званием и постом. Слова рапорта набегают одно на другое, голос прерывается на высокой ноте. Дежурный офицер кончает рапорт на полуслове и отскакивает в сторону, чтобы дать дорогу гостям. Он судорожно придерживает руку возле уха, пока не проходят все до последнего.
Риухкранд невольно усмехнулся. Бедный веснушчатый человечек, как он растерялся!
Но и Риухкранда охватило нервное возбуждение, когда он увидел, что гости, походив по лагерю, направились сюда, к его бараку, последнему в длинном ряду лагерных построек. «Они, наверно, не войдут, сядут в свои машины и укатят», — успокаивал он себя. Но дверь уже открылась, и Риухкранд быстро вытянулся.
Разглядывая убранство помещения, немецкий генерал соизволил сквозь монокль бросить взгляд и на Риухкранда.
— Северная раса! — одобрительно заметил он, после чего на лице польщенного начальника штаба появилась улыбка. Брови немецкого генерала нахмурились. Нашел ли он, что лицо дежурного недостаточно тупо, или сумел прочесть на нем скрытую враждебность? — Из интеллигенции?
Начальник штаба уже уловил недовольство на лице немецкого генерала и, отразив его на собственной физиономии, с упреком взглянул на Риухкранда.
— Ваша профессия?
— Учитель, господин генерал.
Начальник штаба перевел ответ на немецкий язык.
— Но в таком случае он должен владеть нашим языком, - сказал генерал и, к удивлению остальных, спросил Риухкранда, как его зовут.
Риухкранд ответил и переспросил генерал, приставив к уху ладонь.
— Риухк-ранд, — по слогам произнес дежурный произнес генерал, покачав головой.
Взгляд начальника штаба упал на виновника. Риухкранд — это имя ему кое-что напомнило... Кто сунул на дежурство это бунтовщицкое отродье? Как назло!
На минуту взгляды их скрестились, словно клинки. Слов не требовалось: как влюбленные, так и ненавидящие понимают друг друга с одного взгляда.
Комендант лагеря, разостлав на столе карту, познакомил гостей с местностью, показал пункт, откуда они пришли, полигон, куда направляются, местонахождение батарей.
— Отлично, — сказал немецкий генерал, увидев, что батареи расположены на западном краю полигона, а дула пушек направлены на восток.
— Как же иначе, господин генерал! Наши пушки всегда повернуты туда. Я помню, как тут было жарко двадцать лет тому назад... — улыбнулся начальник штаба.
— Да? Вы были тогда здесь?
— Занимался организацией фронта против большевиков. Знаю эту карту как свои пять пальцев.
Начальнику гитлеровского генерального штаба этот ответ пришелся по душе. В случае нужды можно использовать знания этого эстонца.
— Да-да, мы это учтем, — суховато заметил он.
В помещении было жарко. Немецкий генерал снял фуражку и принялся обмахиваться ею.
— Дежурный, что за баню вы здесь устроили? Сейчас же открыть окна!
Риухкранд открыл окна.
— И подать воды! Помои, а не вода! — рассердился начальник штаба, выхватив у дежурного графин. — И эту воду вы осмеливаетесь предлагать нам! Пейте сами!
Риухкранд попробовал. Вода вовсе не была теплой, но, видимо, начальник штаба хотел показать свою власть.
— Разве не помои?
Риухкранд не отвечал.
— Помои или нет?
— Конечно, вода не ключевая, господин генерал!
— Я спрашиваю — помои или нет?
Все заулыбались, видя, как забавляется генерал, издеваясь над дежурным.
— Ну, что уставились? Кругом!
Дежурный повернулся.
— Бегом арш!
Все с удовольствием готовились поглядеть, как побежит этот гордый «интеллигент», но Риухкранд зашагал прочь совершенно спокойно. Когда начальство собралось крикнуть что-то ему вслед, он уже исчез за дверью.
Начальник штаба извиняющимся тоном обратился к немецкому генералу:
— Упрямый, непокорный народ эти интеллигенты, выходцы из простонародья. Вышколить такого труднее, чем натаскать охотничью собаку.
— Знаете ли, — ответил генерал Халдер, мы у себя ликвидировали эту породу. Их лучше всего воспитывать в концлагерях.
Выйдя из барака, Риухкранд остановился на пороге. Ему вдруг пришла мысль: хорошо бы зайти тут же в умывалку, подставить графин под цинковый умывальник и, приподнимая пестик рукомойника, дать воде по пальцам стечь в графин, пускай пьют! Но нет! Такой мелочной местью он унизил бы самого себя!
Он неторопливо зашагал к колодцу в другом конце лагеря и вернулся, когда гости уже уходили. Его встретили упреками: где он пропадал так долго?
— Вы что, сами эту воду делали? — съязвил начальник штаба.
— Нет, господин генерал, — тотчас же ответил ему дежурный, — сам я ее не делал. Принес из колодца.
С лиц присутствовавших офицеров исчезла улыбка, потому что щеки толстого генерала покраснели. Взгляды начальника штаба и дежурного снова скрестились, словно наточенные сабли. Генерал охотно отдал бы приказ взгреть шомполами этого наглеца.
— Трое суток карцера!
Генерал снял фуражку, осушил лоб и вытер внутреннюю сторону околыша фуражки. Выходя из помещения, все, в том числе и немецкий генерал со своим моноклем, мерили взглядом дерзкого дежурного. Воцарилось неловкое молчание, длившееся и за дверями барака, пока компания не расселась в машины и не отбыла на полигон.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Под вечер, когда закончился смотр войсковых частей, высшее начальство уехало, торопясь вовремя прибыть во дворец президента.
— В общем все более или менее удовлетворительно, но одна вещь меня беспокоит, — заявил генерал Халдер начальнику штаба эстонских войск, усевшись в машину.
— Слушаю, господин генерал.
— Вы знаете, — начал генерал Халдер, — что волей провидения нашим странам уготована общая судьба.
Начальник штаба кивнул головой.
— Это обязывает меня быть откровенным и сказать вам, что вашей армии еще недостает многого.
Эта оценка неприятно поразила начальника штаба. Черт бы побрал сегодняшний день со всеми его неудачами! Лезешь из кожи вон, а все получается не так! Показатели по стрельбе были сегодня ниже среднего, орудия реагировали медленнее, чем обычно, а люди — те казались особенно вялыми и неуклюжими! И ведь нужно же, чтобы лучший стрелок полка, которому генерал Халдер даже подарил часы, оказался наполовину русским! А этот проклятый Риухкранд...
— Нет, не поймите меня превратно, — продолжал генерал Халдер. — Я вовсе не хочу сказать, что ваш боец не владеет техникой или не попадает в цель. Но боец у вас думает, а это огромный недостаток!
— Вы, однако, забываете об одном обстоятельстве, — поспешно стал оправдываться начальник штаба. — Мы показали вам лагерную переподготовку, вы видели штатских, которые сегодня пришли в армию, а завтра опять уйдут!
— Штатских? Вот тут-то и зарыта собака! У штатских имеются мысли, сердце, нервы, совесть. С этим мир не покоришь. Нам нужны солдаты, выполняющие приказы фюрера слепо, без рассуждений, как автоматы.
— Мне кажется, наш боец не плохо выполняет приказы... Я имею в виду кадрового солдата в обстановке военного времени.
Однако начальник немецкого генерального штаба тотчас же возразил:
— Боюсь, что действительность не соответствует вашему представлению. Образцовое войско возможно лишь в образцовом государстве.
Начальник штаба попытался доказать немецкому генералу, что Эстония весьма недалека от того, чтобы стать образцовым государством. Мысль задавлена, партий нет, разногласий в народе — тоже, все газеты дружелюбны по отношению к немцам и враждебны к русским, а в лице кайтселийта имеются даже эстонские штурмовики.
Однако начальник немецкого генерального штаба был скуп на похвалы и остался при своем мнении.
«В случае войны, видимо, думает использовать нас где-либо на тыловой службе», — сокрушенно подумал начальник эстонского штаба и удвоил усилия, чтобы создать у высокого гостя лучшее представление о подготовке плацдарма.
— Я надеюсь, что у нас еще осталось время на соответствующее перевоспитание гражданского населения, — сказал он и стал осторожно допытываться о сроке великого наступления.
— Лишь провидение может возвестить этот срок фюреру, — ответил генерал Халдер, тем самым как бы захлопывая все двери перед любопытствующими профанами.
Машина катилась по широкому шоссе, поднимая за собой большое облако пыли, медленно оседавшее на придорожных кустах, травах и камнях. Лишь после того, как с большака свернули на более узкую дорогу, извивавшуюся между зелеными заплатами полей и лугов, пыли стало меньше.
Блеснула синеватая гладь Финского залива. Послезавтра начальнику немецкого штаба предстояло выполнять свою миссию уже по ту сторону залива, где он, несомненно, найдет более мощную базу. Вот бы сразу с обеих сторон схватить в клещи этот залив... В узких местах ширина его не превышает и ста километров...
Машины остановились на высоком и красивом Тойласком побережье, перед белым Оруским дворцом. Плоские дворцовые крыши, далеко выступающие над стенами, и грациозные пропорции придавали всему строению южный колорит. Когда-то этот дворец был построен крупным торговцем Елисеевым для летнего пребывания. Теперь президент превратил его в свою летнюю резиденцию.
Применяя и к себе принцип «государство — это я» и считая себя пожизненным, самим богом поставленным хозяином этой страны и этого народа, президент рассматривал государственные дворцы и замки как свою личную собственность. Для них он создал управление государственными парками во главе с одним из своих братьев, приказав последнему навести в Оруском дворце и его окрестностях такую красоту, какая «удовлетворяла бы эстетическим требованиям самых высоких заграничных гостей».
Пяте приезжал сюда из Таллина на машине или специальным поездом, только вот его яхте пока негде было причаливать. Но сооружение пристани уже началось, экскаваторами был расчищен фарватер, шла постройка пирса. С утра до ночи подъезжали грузовики с камнем, женщины и дети, нанятые на работу, трудились в поте лица, чтобы высокий государственный деятель мог ступить на берег со своей яхты, обшивка которой, изготовленная из ценных, ароматных пород дерева, сама составляла целое состояние.
Принудив народ и страну к молчанию, предусмотрительный президент сам себе создал памятник, заранее воздвигнув себе пышный могильный холм, и теперь знал, что может до смертного часа почивать на лаврах своей знаменитости и славы. Опасаться было нечего: на руководящие посты он поставил своих верных друзей, и государственный механизм работал без запинки. Сюда, в этот дворец, к нему приходят поклоняться, испрашивать его мудрого совета, получать его подпись; сюда прибывают из других государств важные лица, занимающие высокие посты; здесь он беседует с иностранными финансистами, чьи банки, фабрики и шахты процветают в его стране. Он их принимает, показывает им свой ухоженный парк и сад с террасами, с оранжереей, где вдоль стен вьются побеги винограда различных сортов, и с цветником на камнях, создающим иллюзию альпийских высот.
— А здесь в пруду, пожалуйста, господин генерал, здесь в пруду рыбки, золотые рыбки... — умиленно произнес старик. — Подойдите, господин генерал, станьте тут, у самого края.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56