— Дорогие товарищи, совещание нашего актива происходит в такой момент, когда борьба против фашизма в Эстонии вступила в решающую фазу...
Тон докладчика был деловым и спокойным. Руки его. лежали на спинке стула. Лампа, свисавшая с низкого потолка, освещала его худое лицо, и, когда он наклонялся, на его щеки падали тени от скул. За серьезным выражением порой угадывалась легкая улыбка, говорившая то ли о радости по поводу сегодняшнего совещания, то ли об уверенности в своем превосходстве над врагами, то ли о твердой надежде на близость великого переворота, успех которого не вызывал сомнений.
То, что докладчик сообщил о международном положении, в общих чертах было Паулю уже известно: он знал о стремлении англо-американских и французских империалистов превратить Прибалтику в плацдарм агрессии; об их попытках толкнуть Гитлера на войну с Советским Союзом, пресекшим эти махинации; о важных пактах,- заключенных в прошлом году; о создании «восточного фронта», поначалу призванного помешать гитлеровскому нападению; о поражении белофиннов и крушении надежд эстонской буржуазии; о военных сговорах последней с Латвией и Литвой, о ее новых упованиях на Гитлера, уже протянувшего свои кровавые лапы к Дании и Норвегии...
Все эти факты были более или менее известны, но докладчик ярко осветил их, связав в глубоко осмысленное целое, на фоне которого внутриполитическое положение Эстонии сделалось еще яснее.
Правящая клика полностью обанкротилась. Обнищание и оскудение угнетенных классов, кризис политики эксплуататоров — все это активизировало массы, усилило ненависть трудящихся к фашистскому правительству, укрепило единый народный фронт.
Пауль внимательно следил за каждой фразой, захваченный логическим развитием речи. И когда докладчик, заканчивая ее, сказал с подъемом, что непосредственной задачей эстонских трудящихся является свержение фашистского
строя и восстановление советской власти, Пауль не смог удержаться и с воодушевлением зааплодировал.
Лицо его раскраснелось, глаза горели. .Все в нем бурлило. Его сосед, товарищ Рааве, тоже вскочил и захлопал. Взгляды всех обратились к ним. Кое-кто усмехнулся: вот горячие головы, подходящая пара, хотя один лет на двенадцать старше другого!
Председатель постучал согнутым пальцем по столу. Пауль устыдился своей несдержанности и замер. Прошло некоторое время, прежде чем он снова вник в смысл речи.
Выступлениям в прениях не видно было конца. Мысль о том, что сбываются давнишние чаяния, что осуществляются идеи, за которые пришлось столько лет бороться, столько перестрадать, зажигала всех. Языки развязались даже у самых несловоохотливых.
Испытывал подъем и Таммемяги, обычно такой спокойный и уравновешенный; движения его и взгляд необычайно оживились отчего и лицо его, казалось, помолодело. А темпераментный Рааве просто не мог усидеть на месте. Он прерывал выступавших, беспрерывно просил слова. Выступая, он все время тянулся куда-то вперед, словно не полагаясь на выразительность своих жестов, так что к концу своей пространной речи он от окна добрался до середины комнаты. Слушать его было одно удовольствие; когда он, бывший батрак, добрался до земельного вопроса, его словно прорвало. Интонации стали бесконечно разнообразными; в голосе слышалось то хитрое лукавство, то едкая насмешка, то непримиримый гнев. Кончил он с искренним пафосом, заразившим всех.
С совещания Пауль вынес ясное понимание обстановки, конкретные решения и задачи, и более того — ощущение, будто его зарядили новой энергией. Несколько лет назад он как-то ранним весенним утром бродил по лесу. Деревья тянули к синему небу голые сучья, вокруг щебетали птицы, под ногами шуршала прошлогодняя осиновая листва, слежавшаяся под снегом. И вдруг под засохшей прелью он заметил бледно-зеленый стебелек. Он разгреб листья и обнаружил под ними целый отряд крошечных зеленых стрелок, дружно атаковавших покров, лишавший их света. Им овладел тогда невыразимый восторг: силы весны и юности несокрушимы. Нечто подобное он испытывал и сегодня, с упоением думая о неизбежном торжестве побегов будущего.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Пауль вернулся из Таллина на автобусе. Он решил сойти километра за два до места своей ссылки, чтобы оставить на ближнем хуторе пачку запрещенных газет, которые ему вручили и которые он предусмотрительно спрятал под сиденье.
Бессонные ночи вскоре дали себя знать. Первое время он, клюя носом, рассеянно глядел на ольховые рощицы за окном, на мокрые пастбища, на унылые поля, где порой торчали жерди для скирд, а потом его глаза слиплись.
Проснулся он оттого, что его кто-то тряс.
— Вы разве не собирались сойти тут? — спрашивали его.
Он открыл глаза и, не сразу сообразив, где находится,
вскочил и выглянул в окно. Да, разумеется, он приехал! Растолкав входящих пассажиров, он выскочил из автобуса и, подняв воротник, направился домой, стараясь никому не попадаться на глаза.
Он уже перешел мост, миновал почту и знакомые лавки, как вдруг остановился словно вкопанный. Газеты! Куда девались переданные ему газеты? Его обдало жаром, ноги ослабели.
Он тотчас обернулся и издали увидел, что автобус тронулся. Он поднял руку, но было уже поздно: машина скрылась за углом, оставив позади себя только синий дымок.
Что делать? На машине можно было бы догнать автобус, но где ее взять? Нужно срочно позвонить куда-то. Но куда, куда? Черт его знает, где он остановится, этот автобус? И, проклиная себя, Пауль с мрачным видом двинулся домой, чтоб там посоветоваться с друзьями. На углу улицы он чуть не сшиб кого-то с ног. Ему даже некогда было взглянуть на пострадавшего, и, пробормотав извинение, он приподнял шляпу и пустился дальше.
— Господин Риухкранд? Куда вы так мчитесь? Не хотите даже узнать меня?
Пюви, девушка с глазами-изюминками, с улыбкой протягивала ему руку.
— А говорили, что вы лежите больной! Я даже собиралась навестить вас.
— Ах да, я болел, — рассеянно ответил Пауль.
— Ай-ай-ай, зачем же вы так рано вышли? Вы выглядите еще таким усталым. У вас, мне кажется, жар.
— Жар? Возможно. Я бы не вышел, но случилась, понимаете ли, ужасная наприятность.
— Какая неприятность ? — полюбопытствовала Пюви.
— Да так, одна...
Ну, что ей скажешь, этой участливой душе? Впрочем, невинная ложь не в счет.
— Какая же? - спросила девушка, пристально глядя на Пауля.
— Мне, понимаете, прислали из Таллина пакет с одним человеком, а он, разиня, забыл его в автобусе...
— Кто же это?
— Я даже не знаю. Пришел ко мне, рассказал, что и как, извинился... Я думал застать еще автобус, а его и след простыл.
— А что было в пакете?
— Да пустяки, бельевая материя, и больше ничего... Надо бы куда-нибудь позвонить. Но куда?
— На ближайшую остановку, на вилуверскую маслобойню. Но главное — поскорее. Идемте в школу, там есть телефон.
Золото, а не человек, эта Пюви: всегда-то она готова помочь. Пауль уже начал успокаиваться: все сойдет благополучно, все сойдет благополучно... Но когда они дошли до полицейского участка, Пауль вдруг вспомнил, что сегодня ему следовало туда явиться. И как назло, из открытого окна участка его окликнул какой-то мелкий служащий, благодушно покуривавший папироску:
— А, господин Риухкранд? Вы как будто и не собираетесь сегодня заглянуть к нам? Забыли, что сегодня понедельник?
— Нет, не забыл, — ответил Пауль, останавливаясь. — Я скоро приду, вот только схожу по делу и сейчас же вернусь.
— Хотите сперва проводить барышню, да? Но вам бы следовало знать, что мой служебный день скоро кончается. Так что зайдите сейчас, а полюбезничать успеете потом. Не так ли, барышня?
— А знаете, это идея! — воскликнула вдруг Пюви. — Позвоните отсюда, будет еще быстрее. — И, обратив к полицейскому свое миловидное личико, она спросила: — От вас ведь можно позвонить в Вилувере? Пожалуйста, будьте настолько любезны, разрешите... Очень срочное дело.
— Дану? — ответил чиновник, улыбаясь девушке. — Что у вас за спешка?
— Не у меня... — И Пюви в двух словах рассказала чиновнику все, о чем Пауль предпочел бы умолчать.
Какое счастье, что девушка не знала всей правды! Пауль чувствовал себя, как на раскаленных углях.
— Сверток с бельевой материей? — с любопытством спросил у Пауля чиновник.
— Да, — равнодушно ответил Пауль.
Полицейский с наслаждением затянулся в последний раз И через головы собеседников швырнул окурок на дорогу.
— Заходите!
В участке он проявил к Паулю необычайную любезность и сам захотел позвонить вилуверскохму констеблю, чтоб тот встретил автобус и самолично позаботился о сохранности, свертка. Час от часу не легче! Этого еще не хватало! Пауль принялся возражать: ну стоит ли беспокоить констебля из-за такого пустяка! Но чиновник уже крутил телефонную ручку.
— Пусть пробежится. Ничего ему не сделается. К тому же потерянные вещи — по нашей части. Алло... Алло!
Дозвониться все же не удалось, и с души Пауля точно камень свалился. Он посоветовал позвонить на вилуверскую маслобойню.
— Можно ведь и там оставить сверток. Я сумею получить его у них.
— Что ж, попытаемся.
Вскоре удалось дозвониться, и чиновник передал трубку Паулю. С маслобойни послышался молодой девичий голос, кокетливо пообещавший сделать все, что нужно. Затем вдруг наступило молчание. Сумеет ли это легкомысленное существо справиться с поручением?
— Алло, алло!
В ответ послышался голос женщины постарше.
— Подождите минутку, барышня побежала к автобусу. Сейчас вернется.
Скоро веселый молодой голос сообщил, что пакет получен и что его можно будет в любое время получить на маслобойне.
А кого я должен благодарить за это? - спросил Пауль.
— Ах, кого? — переспросили кокетливо. — Кристину!
Пауль повесил трубку. Слава богу, кое-что все же сделано, и на душе стало легче.
— Так, значит, все в порядке, — сказал чиновник. — Завтра в обед вилуверский констебль должен прибыть сюда по делу, он может прихватить пакет.
Опять он со своим констеблем!
— Позвольте уж мне самому позаботиться о получении этого пакета. Он не такой-то легкий, а оттуда как-никак пятнадцать километров.
—.Не беда, он поедет на велосипеде. Да от Вилувере и не будет пятнадцати километров.
— У меня достаточно знакомых, которых я могу попросить.
— Кто их знает, этих знакомых. С констеблем все же надежнее. Я позвоню ему, как приду утром на работу.
«Ладно, звони, — подумал Пауль, — к тому времени я уж получу пакет. Какая назойливая любезность! Надеется на возагражденьице, что ли ? Или на него так подействовали ласковые речи Пюви и ее глазки? Однако осторожней! Не кроется ли за всем этим какой-либо подвох?
Придя домой, Пауль, не сняв пальто, уселся на кровать и понуро уставился в пол.
— Разгильдяй несчастный! Так-то ты выполняешь доверенные тебе ответственные поручения! Выгнать бы тебя из партии за такое дело! Как ты' посмеешь теперь глядеть в глаза
товарищам? Позор, позор! Ты посмеивался над предостережениями Таммемяги, над его осторожностью, а сам поступил так по-идиотски! Кто знает, в какие руки может попасть пакет и к каким это приведет последствиям? Мало того, что сам ты опять влипнешь, из-за тебя теперь может сорваться весь план распространения газеты! В четверг рано утром она должна разойтись по всей стране одновременно. Провалившись, ты подведешь и других. Какая непростительная небрежность! Ну хорошо, ты устал и заснул. Но разве это тебя извиняет? Надо было все предвидеть и хотя бы привязать пакет к себе. Надо было попросить, чтоб тебя разбудили вовремя. Да и вообще ты не смел засыпать! При выполнении такого ответственного задания тебе следовало все время быть начеку, как солдату на посту. И, проснувшись, ты — какой позор!.— потерял голову... А что, если враг застигнет тебя спящим? Ты, значит, сразу в панику? Нет, как бы все ни обернулось, но за свою ошибку ты должен понести заслуженное наказание. А сейчас — в путь! Пусть эти двадцать — тридцать километров предстоящей дороги послужат тебе первым уроком. Не медли больше ни минуты. Марш!
Пауль подчинился своему строгому внутреннему голосу, как боец приказу начальства. Он запер дверь и пошел. Лишь бы поспеть на место до того, как там улягутся спать!
Выбравшись из города, он торопливо зашагал по извилистому шоссе. Стемнело, и вскоре пошел дождь. Мокрым и вспотевшим он добрался до вилуверской маслобойни. В окнах не видно было света.- Слева во дворе, под большими деревьями, стояло кирпичное здание с цементным крыльцом, окна которого были закрыты ставнями, а дверь замкнута на большой засов. Во дворе ни души, только яростно лает пес, который, видно, лучше Пауля умеет охранять доверенное ему добро...
Справа, из жилого дома, послышались звуки шагов, и прежде чем Пауль успел подняться на крыльцо, женский голос из-за двери спросил, кто там. Пауль, стараясь перекричать лай, начал объяснять, в чем дело.
— Нет тут никакого пакета! — резко произнес голос.
— Как нет? Ведь я звонил сюда вечером.
— Ничего не знаю.
— А кто же знает? Есть тут такая Кристина?
— Так и спрашивайте у Кристины! А тут шуметь нечего.
— Скажите хотя бы, где мне найти эту Кристину!
Ответ был дан по-прежнему сердито, но дело все-таки
разъяснилось.
Паулю пришлось чуть не с километр пройти обратно, а потом свернуть в лес. В лесу Пауль отыскал полуразвалившийся, дом и постучался в него.
Велико было его удивление, когда на пороге вместо легкомысленной кокетливой девушки появилась старая женщина с морщинистым лицом, сказавшая, что она, дескать, и есть разыскиваемая Кристина. Пауля пригласили в дом, в теплую комнату с низким потолком, и зажгли огонь. Хозяйка держалась дружелюбно. Да, пакет на маслобойне. Но разве ночью его получишь? Осмелится ли она, простая батрачка, тревожить сейчас хозяина, да к тому же идет дождь, а утром ей надо подняться чуть свет: и корову подоить, и белье. постирать, и в доме прибрать, и семью накормить, и на работу поспеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56