к идее математической физики.
Нельзя закончить анализ Аристотеля, не рассмотрев вопроса о его
биологических исследованиях.
Биологические исследования Аристотеля
При изучении органического мира Аристотель стремился не упустить из поля
зрения ни одного существенного факта: природное многообразие во всей его
пестроте представляло для него большой интерес. Пытаясь найти средство для
описания всего многообразия живых существ, Аристотель прибегает к сравнению
и различению признаков, предварительно выясняя, какие именно из них следует
принимать за существенные. Само предварительное выяснение предполагает
разработку системы понятий, с помощью которой не просто описывается живое
существо, а постигается его сущность. Отсюда понятна тенденция Аристотеля к
классификации живых форм. Оба эти момента - интерес к эмпирическому
многообразию и стремление его упорядочить - присутствуют не только в учении
Аристотеля об органическом мире, они характерны для его работы в любой
области знания. Так, в учении о силлогизме он классифицирует формы мысли, в
"Риторике" - формы речи, в "Политике" - формы государственного устройства и
т.д.
На какую же систему понятий опирается Аристотель, классифицируя живые
организмы, распределяя их по родам и видам? При рассмотрении живого
организма Аристотель исходит из различения материи и формы: без этого
различения у него не было бы инструмента, с помощью которого он впервые
выделяет признаки как исходный материал для классификации. В области
биологии понятия материи и формы оказываются настолько эвристичными, что не
случайно некоторые исследователи склоняются к мысли, что именно потребности
объяснения живого организма (в частности, потребности медицины) послужили
главным источником для создания этих понятий.
При анализе органического мира, как и в физике, Аристотель опирается на
основные категории материи и формы, возможности и действительности, а также
на учение о четырех видах причин. До него была сделана не одна попытка
объяснить жизнедеятельность организмов (главным образом в учениях
натурфилософов), высказывались даже гипотезы о происхождении живых существ
(Эмпедокл). Но только Аристотель положил начало биологии как науке. Эта
наука, вышедшая из его рук, так же как и перипатетическая физика, не была и
не могла быть математической. Но если по отношению к физике это
обстоятельство было одной из главных причин той критики, которая обрушилась
на Аристотеля уже в XVI-XVII вв., то по отношению к биологии вопрос о ее
математизации не возникал вплоть до появления генетики. Еще в XVIII в., в
период триумфа математического естествознания, не только не встает вопрос о
том, чтобы создать биологию как математическую дисциплину по аналогии с
физикой, но, напротив, Кант, в частности, высказывает мысль, что живой
организм есть абсолютная граница, которую не может переступить естественная
наука (ибо естественная наука, в понимании Канта, - это наука
математическая). Более того, и в XVIII, и в XIX вв. именно из среды
биологов часто исходила критика механицизма, характерного для того периода,
когда образцом науки была математизированная физика, и в первую очередь
механика.
Рассматривая представления натурфилософов о природе и сущности органических
образований, Аристотель отмечает, что общий недостаток их подхода состоит в
том, что они обращали гораздо больше внимания на материю, из которой
состоят живые существа, чем на то, что отличает живое от неживого. А такую
специфику всякого рода бытия следует искать не столько в материи, говорит
Аристотель, сколько в форме, "ибо природа формы имеет большую силу, чем
природа материи". При этом, говоря о форме, Аристотель имеет в виду не
просто внешнее очертание, а также окраску и т.д. живого существа: к форме
здесь гораздо ближе функция, чем морфологические признаки. "Ведь и мертвый,
- пишет Аристотель, - имеет ту же самую форму внешнего образа, и все-таки
он - не человек". Чтобы пояснить сказанное, он приводит пример из другой
области: формой топора, говорит он, будет не его внешний образ, а его
пригодность для рубки дров; его форма - это его назначение, то, ради чего
он существует. В соответствии с этим подбирается и подходящий материал, из
которого делают топор; он должен быть твердым, острым и т.д., чтобы
исполнять свою функцию. Точно так же обстоит дело и с живым существом: его
кости, плоть, кровь и т.д., т.е. тот материал, из которого оно состоит,
полностью соответствует той функции, которая и есть "форма" живого; а
простейшей из функций для живого организма являются самосохранение и
воспроизведение рода.
Что же представляет собой "форма" живого, обеспечивающая его самосохранение
и воспроизведение? Такой формой, по Аристотелю, является душа. Аристотель
различает душу растительную (основная функция, обеспечиваемая растительной
душой, - это питание), животную (основная функция - движение и ощущение) и
разумную (основная функция - мышление). Растения обладают только
растительной душой, животные - растительной и животной, люди, помимо двух
первых, - еще и разумной. Это, однако, не следует понимать так, что у
животных - две души, а у людей - три: по Аристотелю, растительная душа
составляет "часть" животной, другими словами, более элементарная "душа" -
предпосылка и условие существования более развитой. Исследуя функцию
растительной души - питание, Аристотель замечает, что при осуществлении
этой функции живое существо как целое неотделимо от окружающей среды, ибо
именно последняя есть источник питания. Здесь, таким образом, "мы различаем
троякое: питающееся, то, чем оно питается, и то, что питает; то, что
питает, - это первая душа; питающееся - тело, обладающее душой; то, чем
тело питается, - пища". Как видим, тело есть "средний термин" между душой и
пищей, т.е. "началом" живого и средой его обитания. Таким образом, связь
между живым и его средой является достаточно тесной.
Еще глубже и содержательнее принцип непрерывности разработан Аристотелем
применительно к животной душе, функции которой гораздо более сложны, чем
функции растительной души. Главное, что отличает животную душу, - это
способность ощущения (ибо движутся, говорит Аристотель, не все животные; а
ощущают все). Существует два вида ощущаемого: то, что ощущается отдельным
чувством и не может быть воспринято другим (так, цвет и свет воспринимаются
только зрением, звук - только слухом), и то, что может быть воспринято
разными чувствами: так, движение воспринимается и осязанием, и зрением.
Что же представляет собой акт ощущения согласно Аристотелю? Поскольку
Аристотель не признает атомов, то он не может объяснять ощущение так, как
это делал Демокрит: как истечение атомов из того или иного тела и
воздействие их на воспринимающий орган. Не согласен Аристотель и с теорией
зрения Платона, рассмотренной нами выше. Он исходит из предпосылок своей
программы и объясняет всякое ощущение, вводя в качестве посредника между
воспринимаемым объектом и воспринимающим органом определенную среду,
передающий медиум.
Возьмем, например, зрение. Что воспринимается зрением? Цвет и свет. "Всякий
цвет, - пишет Аристотель, - есть то, что приводит в движение действительно
прозрачное, и в этом - его природа. Вот почему нельзя видеть цвет без
света, а всякий цвет каждого предмета видим при свете. Поэтому необходимо
прежде всего сказать, что такое свет. Так вот, имеется нечто прозрачное.
Прозрачным я называю то, что правда, видимо, но видимо... не само по себе,
а посредством чего-то постороннего - цвета. Таковы воздух, вода и многие
твердые тела... Свет же есть действие прозрачного как прозрачного. Там же,
где прозрачное имеется лишь в возможности, там тьма". Для того чтобы стал
виден окрашенный предмет, нужна, стало быть, среда; эта среда -
"прозрачное"; будет ли этой средой вода, воздух или твердое тело - это не
существенно, важно лишь, чтобы оно было прозрачным. Свет - это "энтелехия"
прозрачного; потенциально прозрачное есть тьма, но оно становится светом
"при наличии в нем огня или чего-то подобного". Сразу можно заметить
трудность, с которой сталкивается Аристотель при определении "среды" и при
попытке указать, что же, собственно, актуализирует ее (ибо потенциально она
темная): если - цвет, то неясно, почему он не делает этого в отсутствие
солнца или огня; если же - солнце и огонь, то какова тут роль самого цвета.
Однако нам важно подчеркнуть методологический принцип Аристотеля, которым
он руководствовался при анализе зрения: воспринимающий орган и
воспринимаемый объект не могут сомкнуться иначе как средством чего-то
третьего; посредник, с одной стороны, разделяет их, а с другой - соединяет,
причем соединяет очень тесно. "Если бы кто положил себе на глаз вещь,
имеющую цвет, он ничего бы не увидел. Цвет же приводит в движение
прозрачное, например воздух, а этим движением, продолжающимся непрерывно,
приводится в движение и орган чувства" (курсив мой. - П.Г.). Это принцип
перипатетической оптики; главный оппонент, которого при этом имеет в виду
Аристотель, - это Демокрит. Согласно Демокриту, условием возможности зрения
является отсутствие среды: среда (воздух, вода и т.д.) рассматривается им
как препятствие, т.е. отрицательное, а не положительное условие зрения. Это
и понятно: поскольку любой объект воспринимается органом зрения в силу
истечения атомов (того и другого), то чем меньше препятствий для этого
истечения, тем отчетливее и яснее виден предмет. Поэтому, согласно
Демокриту, если бы между глазом и предметом была пустота, "то можно было бы
со всей отчетливостью разглядеть даже муравья на небе". Аристотель же,
напротив, убежден, что "при пустоте не только не отчетливо, но и вообще
ничего нельзя было бы увидеть", ибо "воздействие не может исходить от
самого видимого цвета", оно происходит через среду, "так что необходимо,
чтобы существовала такая среда". То же рассуждение приложимо и к звуку, и к
запаху; среда для звука - воздух, а для запаха она "не имеет названия:
имеется во всяком случае некоторое свойство, общее воздуху и воде...".
Затруднение для Аристотеля представляет чувство осязания и (родственное
ему) чувство вкуса, так как здесь ощущение имеет место именно при
непосредственном прикосновении осязаемого объекта к поверхности тела.
Однако так обстоит дело только при поверхностном рассмотрении, говорит
Аристотель. В действительности же тут тоже имеется среда, но только ее
наличие менее очевидно, чем в случаях зрения или слуха. При осязании тоже
нужен посредник: "Твердое и мягкое мы также воспринимаем через другое, как
звучащее, видимое и обоняемое, но последние - на расстоянии, первые -
вблизи". Посредником при осязании, говорит Аристотель, является плоть (в
случае чувства вкуса это будет язык); а это значит, что осязаем мы не самой
плотью: орган осязания находится внутри. Тело же является не органом
осязания, а передатчиком, медиумом, связывающим между собой осязаемый
предмет с осязающим органом. "Плоть есть необходимо приросшая к органу
осязания среда, через которую происходит множество ощущений".
Интересно также соображение Аристотеля о том, что орган восприятия сродни
той среде, которая служит связующим звеном между органом и объектом: так,
глаз "прозрачен"; слышим же мы "воздухом" ("мы слышим тем, что содержит
воздух, отграниченный со всех сторон", - таково устройство уха), осязаем -
твердой частью внутри нашего тела, которая сродни плоти, медиуму осязания.
Как видим, животное у Аристотеля настолько "вросло" в "среду", что его
невозможно ни представить себе, ни помыслить изолированно от последней;
среда - нечто вроде продолжения органов чувств животного, а эти последние -
нечто вроде "концентрированной" среды. В этом смысле рассмотрение
аристотелевского учения о живых существах особенно ярко демонстрирует его
метод изучения природы в целом.
Философия Аристотеля в культурно-историческом контексте эпохи
Аристотель жил на переломе двух эпох. Это сказалось и на характере его
учения, прежде всего на его обосновании науки: Аристотель по духу еще
близок к античной классике с ее стремлением к философски целостному
осмыслению изучаемых явлений; но уже специфически эллинистической является
возникшая у него тенденция к выделению отдельных направлений исследования в
относительно самостоятельные науки, обладающие своими особыми предметом и
методом. В III в. до н.э. усиливается процесс отпочкования от философии
отдельных наук, который был только слабо намечен в предшествующий период
(когда выделилась главным образом лишь математика, включающая астрономию и
отчасти оптику, и география), но углубляется он в эпоху эллинизма в науке
так называемого александрийского периода.
Для Аристотеля научное мышление отнюдь не противостоит обычному здравому
смыслу, аккумулировавшему весь человеческий опыт, а лишь проясняет и
просветляет здравый смысл, подытоживает человеческий опыт и осмысляет его с
помощью понятий. Наука, как ее понимает Аристотель, призвана постигнуть мир
в его целостности, не абстрагируясь при этом от всего разнообразия и
богатства его проявлений: понимание целого должно служить направляющим
ориентиром при рассмотрении всех отдельных вещей и явлений, а последнее в
свою очередь должно корректировать общую картину целого. При этом
существенно, что научное познание мира отнюдь не предполагает, с точки
зрения Аристотеля, абстрагирование от изучающего этот мир сознания и опыта
человека, стремление к постижению мира "с ничьей точки зрения", как в свое
время сформулировал тенденцию науки нового времени неокантианец Э.
Кассирер. Мир, как его изучает перипатетическая физика, есть мир, в котором
живет человек, он вполне соразмерен человеку, соответствует ему, а потому и
опыт человека о мире вполне достоверен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52