Затем, взяв эти три [начала], он слил их все в единую идею, силой
принудив не поддающуюся смешению природу иного к сопряжению с
тождественным" (курсив мой. - П.Г.). Этот отрывок проливает дополнительный
свет на многие вопросы, уже обсуждавшиеся нами ранее, в том числе и на
понимание Платоном онтологического статуса геометрических объектов.
Платон, как видим, связывает ум и тело (образец и его чувственное подобие)
посредством души как некоего промежуточного начала, "составленного" из
противоположностей: умопостигаемого - неделимого и вечно тождественного, с
одной стороны, и телесного - делимого и вечно иного Ч с другой. Душа потому
и служит связующим звеном между духом и телом, что она причастна и тому и
другому. После создания души демиург, по Платону, взял все три начала: ум
(образец), душу (смесь) и тело (иное) - и соединил их вместе в одну идею -
идею живого космоса, ибо космос у Платона - живое и одушевленное тело.
Образом и подобием этого живого и одушевленного космоса является и человек,
и, как можно видеть из дальнейшего рассуждения Платона, идея человека точно
так же состоит из этих трех "частей", которые пришлось богам "силой
принудить к соединению".
Но, как можно видеть, "природа иного" сопротивляется соединению с "природой
тождественного", - она ведет себя иначе, чем "кормилица", безропотно
принимающая любую форму. И не только сопротивляется в момент "сопряжения с
тождественным", но и после соединения с ним накладывает печать своего
присутствия на природу новообразованного соединения - космоса. Посмотрим,
каким образом из этого соединения космического ума, космической души и
космического тела демиург, по Платону, строит космос. Получив из трех одно
целое, демиург "в свою очередь разделил это целое на нужное число частей,
каждая из которых являла собой смесь тождественного, иного и сущности.
Делить же он начал следующим образом: прежде всего отнял от целого одну
долю, затем вторую, вдвое б(льшую, третью - в полтора раза больше второй и
в три раза больше первой, четвертую - вдвое больше второй, пятую - втрое
больше третьей, шестую Ч в восемь раз больше первой, а седьмую - больше
первой в двадцать семь раз. После этого он стал заполнять образовавшиеся
двойные и тройные промежутки, отсекая от той же смеси все новые доли и
помещая их между прежними долями таким образом, чтобы в каждом промежутке
было по два средних члена, из которых один превышал бы меньший из крайних
членов на такую же его часть, на какую часть превышал бы его больший, а
другой превышал бы меньший крайний член и уступал большему на одинаковое
число. Благодаря этим скрепам возникли новые промежутки по 3/2, 4/3 и 9/8
внутри прежних промежутков. Тогда он заполнил все промежутки по 4/3
промежутками по 9/8, оставляя от каждого промежутка частицу такой
протяженности, чтобы числа, разделенные этими оставшимися промежутками,
всякий раз относились друг к другу как 256 и 243. При этом смесь, от
которой бог брал упомянутые доли, была истрачена до конца".
Мы видим, что Бог поступает как математик: он делит полученную "смесь" не
как придется, а в соответствии с пифагорейским учением о пропорциональных
отношениях. Вот числовое выражение тех первоначальных "долей", на которые
Бог поделил "смесь": 1, 2, 3, 4, 9, 8, 27. Этот ряд чисел нам уже известен:
с ним постоянно имела дело пифагорейская математика и астрономия. Числа эти
можно расположить по схеме.
1
2 3
4 9
8 27
Единица служит началом обоих рядов; каждый из рядов обнаруживает различную
природу: согласно пифагорейцам, нечетные числа причастны пределу, четные -
беспредельному. Ряд 3, 9, 27 выражает, говоря языком Платона, "природу
тождественного", ряд 2, 4, 8 - природу "иного". То, что оба эти ряда
соединены, образуя последовательность чисел 1, 2, 3, 4, 9, 8, 27, как раз и
свидетельствует о том, что в "смеси", созданной демиургом, сказывается
присутствие обоих ее "компонентов" - "тождественного" и "иного". Далее
можно показать, что в этом ряду содержатся все виды пропорциональных
отношений между числами: геометрическая, арифметическая и гармоническая
пропорции.
Специфика пифагорейско-платоновского понимания чисел сказывается в том, что
одни и те же числовые отношения обнаруживаются в самых разных областях.
Так, числами 1, 2, 3, 4, 9, 8, 27 выражается отношение сфер, вращающихся
вокруг Земли, расположенной в центре. Всего сфер семь: 1 - самая близкая к
Земле сфера Луны, 2 - сфера Солнца. Затем идут сферы известных тогда пяти
планет: 3 - Венеры, 4 - Меркурия, 9 - Марса, 8 - Юпитера, 27 - Сатурна.
Последняя - сфера неподвижных звезд, которая занимает особое место среди
остальных сфер.
Соединение в смеси, из которой сотворен космос, противоположных начал -
"тождественного" и "иного" - сказалось также в том, что все движения
космического тела имеют двойственный характер: в них обнаруживается наряду
с природой тождественного также и природа "иного". Вот как в мифологической
форме Платон описывает эту двойственность: "...рассекши весь образовавшийся
состав по длине на две части, он (демиург. - П.Г.) сложил обе части
крест-накрест наподобие буквы Х и согнул каждую из них в круг, заставив
концы сойтись в точке, противоположной точке их пересечения. После этого он
принудил их единообразно и в одном и том же месте двигаться по кругу,
причем сделал один из кругов внешним, а другой - внутренним. Внешнее
вращение он нарек природой тождественного, а внутреннее - природой иного.
Круг тождественного он заставил вращаться слева направо, вдоль сторон
[прямоугольника], а круги иного - справа налево, вдоль диагонали [того же
прямоугольника]; но перевес он даровал движению тождественного и подобного,
в то время как внутреннее движение шестикратно разделил на семь неравных
кругов, сохраняя число двойных и тройных промежутков..."
Таково, по Платону, устройство "неба". Один круг, внешний, Платон помещает
в экваториальной плоскости; этот круг движется слева направо, с востока на
запад и представляет собой природу тождественного. Другой круг, внутренний,
Платон располагает в плоскости эклиптики, и он вращается справа налево, с
запада на восток, воплощая в себе природу иного, непостоянного,
"беспредельного". Именно в плоскости эклиптики расположены семь планетных
сфер. Как говорит Платон, здесь движение "разделено на семь неравных
кругов". Знаменательно, что движение экваториального круга Платон называет
движением вдоль стороны четырехугольника, а движение эклиптики - движением
вдоль диагонали этого четырехугольника. Этим он хочет подчеркнуть, что
экваториальное и эклиптическое движение несоизмеримы; насильственно
соединив в космической душе тождественное и "иное", демиург не смог
устранить то, что привносит с собой "иное": момент алогического,
иррационального присутствует в космическом теле, пронизывая собой все
отношения в нем. Он воплощен уже в раздвоенности неба, в двойственности и
несоизмеримости его двух кругов и воспроизводится в каждой геометрической
фигуре - квадрате, где сторона несоизмерима с диагональю, треугольнике, где
катет несоизмерим с гипотенузой, круге, где диаметр несоизмерим с
окружностью, и т.д. Начало иррациональности входит в мир вместе с природой
"иного"; оно отныне неустранимо.
Природа "иного", которая сказывается, таким образом, и в строении неба, и
присутствует в математических объектах в виде несоизмеримости, обнаруживает
себя и в способах связи природных явлений и процессов: в них, кроме связи
телеологической (какой и подобает быть связи моментов внутри одной
системы), налицо также и связь необходимости, которую Платон отождествляет
с механической причинностью. Многое в природном мире, говорит Платон, не
может быть понято с помощью телеологического объяснения; это то, что
"возникло силой необходимости; ибо из сочетания ума и необходимости
произошло смешанное рождение нашего космоса. Правда, ум одержал верх над
необходимостью, убедив ее обратить к наилучшему большую часть того, что
рождалось". Поэтому при рассмотрении генезиса Вселенной, говорит Платон,
нужно иметь в виду не только то, что рождалось в соответствии с образцом,
т.е. под руководством "наилучшего", но "привнести также и вид беспорядочной
причины вместе со способом действия, который по природе этой причине
принадлежит".
Что же, однако, представляет собой "материя" у Платона? Исходя из анализа
диалога "Тимей", можно, пожалуй, сказать, что понятия материи (Йpodocя) и
пространства (cиra) у Платона если и не прямо отождествляются, то, во
всяком случае, не различаются. Те характеристики, которые Платон
обнаруживает у материи, а именно то, что она лишена формы и приемлет всякую
форму, что она есть нечто неопределенное и не могущее быть постигнутым в
понятии, - все эти определения в равной мере могут быть отнесены и к
пространству. Да они, впрочем, и оказываются отнесенными также и к
пространству, которое тоже квалифицируется Платоном как некий "третий вид"
и получает те же атрибуты, которые ранее получила "восприемница". Все это и
дало повод Аристотелю считать, что Платон отождествил материю с
пространством, против чего сам Аристотель резко возражает. Еще более
убедительно об отождествлении материи с пространством свидетельствует
платоновское рассуждение о правильных многогранниках как "сущности"
основных природных элементов. К этому вопросу мы вернемся в следующем
разделе.
Однако платоновское учение о материи настолько неоднозначно, что все-таки
остаются некоторые неясности и вопросы - тем более что и само понятие
пространства у Платона, не тождественное тому, которое мы находим в новое
время (например, у Ньютона), тоже отнюдь не является чем-то само собой
понятным. Некоторые исследователи Платона склонны допустить у него наличие
не одной, а двух (а может быть, и большего числа?) "материй": одна из них,
как бы ближе всего стоящая к миру умопостигаемому, может быть отождествлена
с пространством; другая, низшая по сравнению с этой, представляет собой
нечто иное; если первая материя (т.е. пространство) представляет собой
"субстрат" геометрических фигур, то вторая, низшая, - субстрат уже
чувственных вещей. Такого рода различение "двух материй" мы находим в
"Эннеадах" Плотина; возможно, что это различение восходит к самому Платону,
а может быть, оно позднейшего происхождения. Но детальное выяснение этого
вопроса требует специального анализа текстов Платона, выходящего за рамки
настоящего исследования.
К соотношению пространства и материи, а также материи и возникающих
благодаря ее оформлению чувственных вещей мы еще раз обратимся при анализе
платоновского учения о космических стихиях.
Космические стихии и их геометрические формы
Итак, материя, из которой созданы все чувственные вещи, есть нечто
полностью неопределенное; ее нельзя отождествлять ни с какой из известных
нам природных стихий, говорит Платон. "А потому мы не скажем, будто мать и
восприемница всего, что рождено видимым и вообще чувственным, - это земля,
воздух, огонь, вода или какой-либо другой [вид], который родился их этих
четырех [стихий] либо из которых сами они родились. Напротив, обозначив его
как незримый, бесформенный и всевосприемлющий вид, чрезвычайно странным
путем участвующий в мыслимом и до крайности неуловимый, мы не очень
ошибемся". Но если первичная материя не есть ни одна из природных стихий,
то вполне резонно поставить вопрос: а что же представляют собой сами эти
стихии, эти элементы, из которых состоят, по представлениям всех античных
физиков, природные вещи - земля, вода, воздух и огонь?
Платон действительно ставит перед собой этот вопрос, и притом в
специфической форме. Поскольку он хорошо знаком с критикой всякого
чувственным путем полученного знания (мнения) - ведь он сам эту критику
неоднократно направлял в адрес натурфилософов, то он спрашивает: не
являются ли все эти элементы лишь теми различиями в первичной материи,
которые воспринимаются чувственно, а уловить их мысленно невозможно?
Следует рассмотреть, говорит Платон, "есть ли такая вещь, как огонь в себе,
и обстоит ли дело таким же образом с прочими вещами, о каждой из которых мы
привыкли говорить как о существующей самой по себе? Или же только то, что
мы видим либо вообще воспринимаем телесными ощущениями, обладает подобной
истинностью, а помимо этого вообще ничего и нигде нет? Может быть, мы
понапрасну говорим об умопостигаемой идее каждой вещи, и идея эта не более
чем пустой звук"? Вопрос Платона понятен: при рассмотрении природных
элементов он хочет выделить два момента: то, как эти элементы
воспринимаются телесно, в форме различных ощущений, и то, как их можно
постигнуть мысленно, в понятиях. Если есть огонь "в себе", вода "в себе" и
т.д., тогда возможно с помощью мысли определить их сущность; если же нет,
то о стихиях космоса вообще нельзя иметь никакого достоверного знания, а
только мнение, ибо мнениями считает Платон воззрения древних натурфилософов.
У предшественников Платона можно выделить два разных подхода к рассмотрению
природных стихий. Так, например, Эмпедокл рассматривал именно четыре
элемента, перечисленных Платоном, но рассматривал как раз только те их
свойства, которые даны чувственному восприятию. Напротив, Демокрит пытался
определить огонь, воду и т.д. "в себе", т.е. так, как их можно лишь
мыслить, а не воспринимать. Оба эти подхода Платона не удовлетворяют.
На поставленный вопрос Платон отвечает примерно так: природные элементы
можно познать ровно настолько, сколько в них математики. А звучит ответ
Платона в мифологической форме вот как. До создания космоса демиургом все
четыре природные стихии находились в хаотическом, неупорядоченном
состоянии, "в них не было ни разума, ни меры: хотя огонь и вода, земля и
воздух являли кое-какие приметы присущей им своеобычности, однако они
пребывали всецело в таком состоянии, в котором свойственно находиться
всему, до чего еще не коснулся бог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52