— Ну ладно, сынок, поезжай и возвращайся с удачей,— сказал Пахлаван.— Будь осторожен, смотри, чтобы деньги не украли
— Будьте спокойны! — сказал Мирак и погнал осла.
Уже рассвело, но солнце еще не всходило. На востоке разгоралась заря.
— Вот хорошо! — сказал себе Мирак.— Раньше всех приеду на базар...
Осел Мирака, отдохнувший за ночь, бежал бодро, а Мирак быстро шагал за ним и весело пел:
Я бежал, бежал, бежал,
До Чорсу добежал,
Там осла увидал,
Деньги вынул и отдал... И-их!
В воздухе скользили ласточки, лучи восходящего солнца золотили их крылья. Над широкой равниной степи веял приятный ветерок, шелестел ветвями урючин, росших вдоль пашни, на траву пала роса. Степь просыпалась, дышала свежестью. И на земле и на небе было чисто, светло, радостно, как будто за ночь — к встрече с утренним солнцем — все было вымыто, вычищено, доведено до блеска... В кишлаке слышалось блеяние коз и баранов, мычанье коров, ржанье лошадей. Пастухи сгоняли стадо. А в полях звенели птичьи трели. Начинался обыкновенный день, день ранней осени под Бухарой.
Но это был совсем необычный день!
А Мирак не знал, что день этот станет необыкновенным, он быстро шагал за своим ослом по безлюдной и тихой дороге к Кагану, заботясь поскорее довезти и продать свои дыни. Этот четырнадцатилетний мальчик, которому впору было беспечно предаваться играм, рано повзрослел, превратился в юношу с самостоятельными суждениями, серьезного и вдумчивого. Он был не так уж высок, но руки его окрепли в труде, были мускулисты и сильны. Ноги его были обуты в рваные сапоги с узкими носами и без каблуков, поверх голенищ свешивались неопределенного цвета карбосовые штаны. На нем была карбосовая же рубашка с широким воротом, легкий, без подкладки полосатый халат и выцветшая тюбетейка из черного бархата... В такой невзрачной одежде, но зато с улыбкой на лице, с озорным огоньком в черных глазах, полный веселых надежд, шагал он вслед за своим ослом.
За мостом через речку Курак дорога поворачивает на восток и подходит близко к линии железной дороги Каган — Самарканд.
В лицо Мираку брызнули первые лучи восходящего солнца. Словно нарочно для этого дня надев свой сверкающий золотой наряд, солнце открыло лицо миру, и вся окрестность вмиг засветилась и засияла.
Тень осла и длинная тень Мирака то бежали по краю дороги, то попадали в заросший травою арычок, но все двигались и двигались вперед. На дороге появились и другие путники. Дехканин вез на трех ослах солому, другой на двух ослах свежий клевер, третий тащил на спине корзину с инжиром. Скоро со стороны Кагана показался арбакеш с нагруженной чем-то арбой. Дехканин с соломой, поздоровавшись с арбакешем, спросил:
— Что, проезд в город открыт?
— Только один проезд и остался,— ответил арбакеш.
Мирак не обратил внимания ни на вопрос, ни на ответ. Он радовался, что никто, кроме него, не везет на базар дыни. Только он, Мирак, везет целый мешок дынь и первым приедет на базар.
— И-их ты, живая тварь! — подгонял он осла и шагал еще быстрее.
Проехав кишлак Гачкаш, он ясно увидел станции Каган и Амирабад. Длинный ряд красных вагонов протянулся от станции Амирабад до самой станции Каган. Паровоз дал свисток, выпустил в небо клубы белого дыма и тронулся.
Как их много выстроилось в ряд, этих вагонов! Он в жизни своей не видал столько красных вагонов! Как будто они сошлись здесь со всех железнодорожных линий. Мирак так удивился, что даже остановился на минуту.
— Как много вагонов собралось,— сказал он дехканину, везшему солому.— Разве из Кагана поезд не пойдет?
— Войска приехали, говорят,— сказал дехканин.— Все эти красные вагоны полны солдат. Хорошо, хоть наш переезд не закрыли, арба только что проехала.
— А, правда,— сказал Мирак,— вон, посмотрите, солдаты строятся. Ух, как их много!
В самом деле, из красных вагонов, которые заняли все пути, выходили солдаты с пулеметами и ружьями и шли к станции Каган и к кишлаку Убачули, который находился у дороги в Бухару. Дехканин, везший солому, немного постоял, поглядел, потом пошел своей дорогой. Мирак тоже хотел продолжать свой путь, но, увидев, что позади, от кишлака, кто-то скачет на лошади, остановился. Всадник был еще далеко, а Мирак уже узнал его: это был тот самый незнакомец, который вчера вечером приходил к ним на бахчу. Он не обратил внимания на Мирака, проскакал мимо, направляясь в сторону Кагана. Когда улеглась пыль, поднятая копытами скачущей лошади, Мирак снова пустился в путь. Пройдя на переезде между рядами вагонов и железнодорожных путей, он погнал своего осла мимо хлопкового завода и караван-сарая, где торговали чаем, к каганско-му базару. В вагонах, мимо которых он проходил, были все военные, слышалась разноязычная речь — говорили по-русски, по-таджикски, по-иоркски. Мирак вспомнил, что ребята в кишлаке болтали про войну... Можот быть, эти солдаты приехали воевать?.. Война!.. Сарбазы эмира упражняются в стрельбе, афганские войска прибыли на боевых слонах... Минерное, будет большая война... Если бы можно было посмотреть, как шиоюг, Мирак, конечно, пошел бы... Но где будет война? Должно быть, на ипощади у Кули Шаголон или в степи за Самаркандскими воротами... Ч,лн иойпы, конечно, нужен простор...
Мирак шел позади своего осла, как вдруг резкий треск, раздавшийся над головой, заставил его вздрогнуть; даже равнодушный ко всему осел навострил уши. Взглянув вверх, в небо, Мирак увидел самолет с двойными крыльями, летевший в сторону их кишлака. У самолета на крыле была красная звезда, он летел, треща и качаясь, как от ветра. Мирак и раньше несколько раз уже видел самолет и знал, что он пролетит высоко над их кишлаком, сделает круг и повернет назад — в Бухару; он знал также, что эту механическую птицу зовут «айаплан»; всякий раз, когда она появлялась над кишлаком, мальчишки громко выкрикивали такие стихи:
Айаплан — большая птица.
Почему не пьешь водицы? Ты не тронул ни зерна, Звезды все склевал сполна
Сейчас аэроплан летел так низко, что можно было рассмотреть пилота в больших очках; шум был оглушительный, и Мираку стало страшно.
Аэроплан пролетел. Мирак добрался до площади около караван-сарая, где всегда толпился народ и был небольшой базарчик. Мирак обычно не ездил на большой базар и продавал свои овощи и дыни здесь. Сегодня площадь была забита людьми, большей частью солдатами. Когда Мирак, привязав осла к ближайшему дереву, свалил свой мешок на землю и выложил дыни, около него тотчас столпились покупатели.
— Почем дыни? — спросил один солдат по-тюркски.
— Сколько дадите,— отвечал Мирак. Молодые солдаты переглянулись и засмеялись.
— Какой же ты продавец, если не знаешь цену своему товару? — сказал другой солдат по-таджикски.
— Это дыни со своей бахчи,— сказал Мирак, вспомнив слова, когда-то сказанные отцом.— Им цены нет, их цена — земля и вода, данные богом, и пот дехканина!
— Ишь шайтан! — сказал удивленно солдат.— Ты, оказывается, остер на язык!
— Если его дыни так же хороши, как слова...
— Раз дехканин не знает цены своему товару, бери по дешевке...
— Как же можно не знать?!
В разговор молодых солдат вмешался мужчина средних лет, тоже военный.
— Не удивительно, что парень не знает базарной цены,— сказал он по-таджикски, но видно было, что он русский и на таджикском говорит с трудом.— Мальчик приехал из кишлака, базара не знает, а вы набросились на него, вот он и положился на вашу добрую волю. Вот за эти три дыни — рубль. Идет?
— Рубль? — удивился Мирак.
— Ну да, рубль — мало, что ли?
— Нет, нет,— возразил живо Мирак.— На рубль возьмите хоть десяток!
— Э! — сказал покупатель.— Да ты настоящий дехканин. Нет, мне десять дынь не нужно, беру эти три.
Он выбрал три хороших больших дыни, бросил Мираку рубль и ушел.
Другие тоже не отстали от него. Кто-то дал рубль за пять дынь, другой за две дыни бросил две больших теньги — таким образом за несколько минут было продано больше половины мешка. Мирак глазам своим не верил и все смотрел на вырученные деньги. Ведь самая большая дыня стоила пятачок, ни один торговец даже в Бухаре не продавал дыни по десять копеек... Все это, верно, был сон!
Один перс-торговец, увидев, как Мирак торгует дынями, был ошеломлен. Протянув руки, он пытался остановить покупателей.
— Эй, люди! Что же вы делаете? — кричал он.— Самой большой его дыне цена — пятачок, а вы что делаете?
— А мы хозяева своим деньгам,— сказал один солдат.— Мы не из твоего кармана деньги взяли, чего ж ты кричишь?
— Ему жаль, что мальчик расторговался.
— Завидует!
— Если б это его дыни были, он бы звука не подал.
— Жадюга и завистник — вот кто он!
Раздался общий хохот, и торговец мгновенно скрылся.
— Он пошел за своими дынями,— сказал солдат, отрезая большие куски и с удовольствием поедая.— Но его дыни не будут такими сладкими, как у этого паренька.
— Пусть несет, будет торговать их по копейке за штуку! сказал другой, и все опять засмеялись.
В это время запела труба посреди площади, и солдаты бегом побежали на свои места. Из ворот хлопкового завода и из караван-сарая вышли рабочие, грузчики, конторские служащие и заполнили всю площадь.
Мирак, который уже распродал все свои дыни, свернул мешок, засунул поглубже во внутренний карман, который мать специально пришила ему на рубахе, кошелек, набитый деньгами, запахнул халат и подпоясался. Успокоившись, Мирак стал смотреть, что делается на площади. Он увидел, как на высокий помост взошли несколько человек, будто собираясь что-то сказать солдатам, выстроившимся рядами перед ними.
Один из этих людей был высокого роста, крупный, широколицый, с кудрявыми черными волосами, которые выбивались из-под фуражки красной звездой. Одет он был по-военному — в гимнастерку и галифе, но оружия при нем не было. Рядом с ним стоял человек пониже его, сильный и суровый на вид, тоже в фуражке со звездой, с рыжей бородой и усами; через плечо у него на ремне висела сабля, у пояса был револьвер людей окружали еще другие, но Мирак заинтересовался только ими.
Мирак, как жизнь? — раздался возле него чей-то голос.
Мирак обернулся и узнал одного из близких отца, дядю Хайдар-кули, который не раз бывал у них в доме.
Но сегодня вид Хайдаркула портил мальчика. Вместо обычного дешевого халата на нем были куртка и брюки, подпоясанные ремнем, на котором висела кобура с револьвером. Только шапка, персидская шапка, была все та же.
— Это вы, дядя Хайдаркул? — спросил Мирак, не веря глазам своим.
— Да, я! — отвечал Хайдаркул, поглаживая свои длинные с проседью усы.— А ты что делаешь тут в такое время? Где отец? Неужели ты один приехал?
— Да, я утром рано привез дыни,— сказал Мирак, и уже все продал.
— Ты один здесь? — переспросил Хайдаркул.— А отец знает, что ты здесь?
— Ну конечно,— сказал Мирак, удивляясь таким вопросам.— Отец сам меня сюда отправил. А что случилось? Дыни я так хорошо продал... Может, еще привезти?
— Нет, теперь отец тебя больше сюда не пустит,— сказал Хайдаркул и хотел еще что-то добавить, но Мирак, указывая на солдат и на тех людей, что стояли на возвышении, спросил:
— Дядя-джан, а что здесь такое? Кто вон те?
— Это большие начальники, командиры Красной Армии,— сказал Хайдаркул.— Сейчас они будут говорить речи, будут говорить о революции в Бухаре.
— Я понимаю...— сказал с достоинством Мирак, как будто и впрямь понял, о чем говорил Хайдаркул.— Но все-таки удивительно... что здесь делается? У солдат тут будет учение?
Хайдаркул улыбнулся, взял Мирака за руку и подвел его поближе к трибуне.
— Не учение будет, а сражение. Вот сейчас скажут речь, прочтут солдатам «фатиху», чтоб хорошо сражались.
— С кем сражались?
— С эмиром! Идет война с эмиром... революция... Неужели вы в кишлаке ничего не знаете?
—- Нет,— сказал Мирак и добавил быстро: — Правда, ребята говорили, что война будет, но я не знал, что война такая... Значит, они будут сражаться с войсками эмира?
— Да, с войсками эмира, под стенами Бухары уже идет бой. Разве ты не слышал утром голос пушки?
— Слышал, слышал. Но я подумал, что эмирские войска проводят учение. Так, значит, началась война, вы говорите?
А эти что тут делают?
— Да, началась! — сказал с улыбкой Хайдаркул, которому понравилось, что Мирак так жадно расспрашивает обо всем.— И эти солдаты тоже пойдут в бой. А перед боем командиры красных войск дают им советы, разъясняют, что такое революция. Вон того, кудрявого, зовут Куйбышев, умный, энергичный человек. А тот, с саблей,— Фрунзе, главный командир всех туркестанских войск. Сейчас будет говорить Куйбышев — вон, видишь, вышел вперед, снял шапку. Сейчас такое скажет, что все люди изумятся.
— О чем?
— О революции, о войне, о революции в Бухаре... Да ты все равно не поймешь, сынок, ты лучше возвращайся в свой кишлак, пока цел. Если твой отец узнал, что началась война, он теперь здорово за тебя тревожится.
— А солдаты сейчас не будут маршировать? — опять спросил Мирак.
— Нет,— сказал Хайдаркул,— сейчас не до того. Вот кончится война, тогда будет парад — насмотришься. А теперь давай я выведу тебя на дорогу и отправлю домой.
Хайдаркул посадил Мирака на осла, вывел с площади и сказал:
— Передай отцу, что началась революция, не сегодня завтра трон эмира разрушится... Пусть отец не беспокоится. Еще скажи, пусть приготовит для солдат, если может, фруктов, дынь...
— Я привезу,— перебил его Мирак.
— Нет, не нужно,— сказал Хайдаркул.— Пусть твой отец поговорит с аксакалом, пусть приготовит фруктов, дынь, а также сена и ячменя для коней; мы пришлем людей, они купят все и заплатят деньги. Они привезут вам сахару, ситцу, мануфактуры.
— Это хорошо.
— Скажи, чтобы не трусили, не верили дурным слухам. Революция победит, мы сильны, наступит освобождение, все пойдет хорошо.
— Ладно, скажу!
Хайдаркул вернулся на площадь. А Мирак поехал по улице между кирпичными зданиями, и его внимание привлек рисунок, который был изображен на большом листе бумаги и прилеплен к стене.
Мирак толкнул своего осла поближе к стене и стал внимательно разглядывать картинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50