Поэтому знайте, что с сегодняшнего дня у вас есть опытный помощник в деле воспитания ваших воинов, их политического просвещения... А это сейчас очень важно.
— Как смотрят на это командиры? — спросил Акчурин.
— Да, говорите! — оживился Асад, обращаясь к сидящим ближе к двери Найму, Шакиру, Орзукулу, Ахмеду.
Первым откликнулся Орзукул:
— Да что сказать, правительству видней, оно поступает мудро. Мы довольны.
— Если наш хозяин согласен, то и мы полностью согласны,— сказал Наим.
— Вот и хорошо! Значит, разговор окончен, - сказал Акчурин.— Итак, с этого дня товарищ Хайдаркул приступает у вас к работе в качестве комиссара. Отведите ему рабочее место, создайте благоприятные бытовые условия. Обо всем сообщим в Центральный Комитет. Если в чем будет нужда, обеспечим всем необходимым. Мы не сомневаемся, что в скором времени будут изжиты все недостатки и ваше дисциплинированное войско вольется в ряды доблестной Красной Армии.
Совещание кончилось. Командиры ушли. Приехавшие из города стали обсуждать вместе с Асадом Махсумом и его приближенными ближайшие дела и задачи.
Прошла зима, кончилась лютая стужа. На смену ей явилась красавица весна и стала владычицей земли, неся тепло и радость. Это была первая весна в свободной Бухаре. Впервые видела она свободных дехкан, трудящихся на своей земле, обильно орошенной водой канала, принадлежащей ныне равно всем. Увидела она и закрытые двери опустевшей подземной тюрьмы, где еще так недавно томились ни в чем не повинные люди, подвергавшиеся жестоким пыткам. Регистан стал местом народных гуляний.
Снега в тот год выпало мало; потому-то при сильном и стойком морозе долго-долго держались обледенелые кучки снега, ставшего грязно-серым от пыли. Но весна растопила их.
По вечерам нередко сгущались темные дождевые тучи, часто-часто сверкала молния, гремел гром, первые крупные капли дождя предвещали ливень. Разразившись, он быстро проходил, ласковый, приятный ветерок разгонял остатки туч, зажигались звезды. По утрам они исчезали с первым золотым лучом солнца. В чистом, омытом дождем лазурном небе затевали веселую игру ласточки.
Улицы Бухары оглашались призывными возгласами продавцов сума-лака. «Аромат весны — сумалак, хорош для еды — сумалак, на завтрак вам — сумалак...»
На улицах полно ребят, играющих в чижика, в пятнашки... А иные уже купаются в хаузе.
Весна и в доме Фирузы. Она родила красивую девочку, названную Гульбахор. Это имя дала ей Оймулло Танбур. Счастью Фирузы и Асо не было границ, они просто дрожали над ребенком. Сорок дней после родов Фируза, как и полагалось, не выходила из дому. Когда кончился этот срок, она пошла в баню, вымылась с наслаждением. Вечером того же дня она и Асо долго обдумывали, во что обойдется им прием гостей, который решили устроить по случаю рождения ребенка. Гульбахор спала, а они тихо беседовали. Как ни судили, как ни рядили, все равно получалось, что, заложи они и душу, и тело, и все свое достояние, им не по средствам устроить большой пир.
— А кому это нужно? — сказала разумная Фируза.— Сейчас трудное положение, все дорого, у нас нет запасов... Зачем залезать в долги? Пригласим самых близких друзей, угощение будет скромное... А придет время, появится возможность, мы снова соберем гостей, уже побольше, и прием устроим побогаче.
На этом и порешили. На балахане в день встречи друзей собрались мужчины — Хайдаркул, Сайд Пахлаван, Карим и еще несколько приятелей Асо. На женской половине дома были учительницы женского клуба, ближайшие соседки, подруги Фирузы и, конечно, Оймулло Танбур, это женское общество.
— Гульбахор очень ревнива,— говорила она, держа на руках запеленатую девочку.— Она ревнует отца к матери, требует, чтобы и он возился с ней... Потому и в люльку не пожелала лечь, подняла крик: «Бросьте все, только на меня глядите! Я приказываю, а не послушаетесь, вам же будет хуже!»
— Да,— подхватила Фируза,— из-за этой крикуньи я забросила все дела в клубе. Ну скажите,— обратилась она к учительницам,— как там, все в порядке?
— Слава богу,— откликнулась одна из учительниц,— ваша заместительница хорошо работает, старается... Приехала еще одна, из Турции... Как звать-то ее... Ах да, Хусниддинова... Она учит девушек вышивать, убирать... Только очень плохо говорит, язык у нее заплетается... Оймулло даже стишок о ней написала, не читала еще вам?
— Нет!
Фируза удивленно смотрела на нее.
— Времени не было,— улыбнулась Оймулло.-- Ее речь тяжела, неуклюжа... турецкий язык трудный. А она смеется над нашим, говорит, что мы вообще без языка, раз не знаем тюркского. Меня это задело, и я написала стихи. Они еще не закончены, если найду время, напишу еще две-три строфы...
— Интересно,— живо сказала Фируза, - завтра же пойду познакомлюсь с ней.
— Ее муж Сайд Ахрори,— сказала одна из учительниц,— редактор газеты, вот она и важничает.
— Да она и сама важная особа, не только муж ее,— сказала другая. Так вели беседу женщины, а тем временем на балахане все слушали
рассказ Карима.
— Врачи и не надеялись меня спасти .. Мне это после рассказали... «Этот юноша не поправится, увы, и кончит свои дни в больнице...» Я этих разговоров не слышал, а сам себе говорил: «Ладно, вылечусь, все будет хорошо!» И вот, на мое счастье, явился новый врач, пожилой, многоопытный... Осмотрел он меня внимательно, выслушал, улыбнулся и говорит: «Поздравляю». Я от одних этих слов сразу ожил. Неужели правда? Неужели вернусь в Бухару, увижу друзей?
О счастье, помоги! Прощаясь, врач спросил, как это со мной произошло. Я рассказал без утайки о моей любви, увядшей, не успев расцвесть, обо всем рассказал, а он рассмеялся и спросил, сколько мне лет. Узнав, что только двадцать два, утешил: «У тебя все еще впереди, будешь счастлив! Но для этого нужна вера в себя, в свои силы, скажи «прочь» отчаянию!» Примерно это же говорили мне и другие, но почему-то именно его слова подействовали на меня ободряюще, я поверил ему до конца. Никакие лекарства не помогали мне гак, как его мудрые наставления. И вот я среди вас.
— Как мы все рады видеть тебя здоровым, ласково сказал Хайдар-кул.— Чего только не приходится испытать молодому человеку! Настоящий мужчина не теряется ни при каких обстоятельствах. И добивается своего. Забудь о тяжелом, смело гляди в будущее, тебя ждет счастье.
— В Самарканде хороший климат, много воды, фруктов, вкусный хлеб и славные люди,— сказал Тахир-ювелир. Был я там однажды... в год войны суннитов и шиитов... Там ювелиры хорошие. Да ты, наверное, все посмотрел и сам все это знаешь. Но Бухара — твоя родина. Соскучился?
— Мало сказать соскучился! Когда я весной немного окреп, врачи разрешили мне гулять по городу. Да, правда, в Самарканде хороший климат. Мне предлагали там работу. Но в Бухаре столько друзей, к которым я стремлюсь всем сердцем, вот и вернулся.
— Будешь работать на прежней службе? — спросил Сайд Пахлаван.
— Я как-то еще не думал об этом.
— Его служба уже известна,— улыбнулся Асо.— Он будет работать со мной. Но пока пусть еще отдохнет дней десять.
— Ну, конечно! — твердо сказал Хайдаркул.
В этот момент раздался сигнал снизу, означавший, что пора подавать плов. Обязанность эта лежала на хозяине дома, и Асо быстро спустился вниз.
Фирузе после родов не терпелось выйти поскорей из дому. Была весна, и, как известно, в это время года каждому хочется подышать воздухом, вырваться из четырех стен. Фируза к тому же беспокоилась о женском клубе — как там без нее справлялись с делом?
Но, вняв уговорам Асо и Оймулло, она сорок дней, как полагалось, просидела дома.
Наконец кончился этот срок. Асо рано утром ушел на службу, а вскоре и она, покормив ребенка, уложила его в колыбель и попросила Оймулло посмотреть за ним. Оймулло, всей душой полюбившая девочку, с радостью согласилась, но с опаской сказала:
— А вдруг она проснется и захочет есть, что мне тогда делать? Фируза улыбнулась.
— Развлеките ее, позабавьте... Но мне кажется, что она не скоро проснется, я успею прийти... Я ее хорошо покормила.
— Ну ладно! Будь спокойна, что-нибудь придумаю, если и проснется. Фируза прямиком отправилась в клуб. Там уже давно начались. Пройдя канцелярию, она сняла паранджу, чашмбанд и спросила дежурную, в каком классе ведет урок учительница Хусниддинова.
В класс она не вошла, а осталась в передней у двери, куда доходило каждое слово учительницы, говорившей по-турецки. Девушки-таджички не понимали ее, а та бранила их, называя тупицами. Фируза немного понимала по-узбекски, научилась в свое время, живя в Арке, и, внимательно прислушиваясь, с грехом пополам разобрала, что говорит учительница.
— Я добьюсь, ослицы, вы научитесь говорить по-турецки! Не сбывайте — вы ведь потомки Чингиса, Тимура, Чагатая...
Фирузу взорвало, она вошла в класс. Девушки встали.
Здравствуйте, учительница,— сказала по-узбекски Фируза, с трудом подбирая слова.— Наши девушки не знают турецкого, но по-узбекски немного понимают. Объясните им попроще, чего вы от них хотите... Кто вы такая? — перебила учительница, пренебрежительно глядя ни нее поверх очков.
Я заведую клубом. Вместо приветствия Хусниддинова грубо оборвала:
Сибирская язва, видно, у вас на языке выскочила! Что за произношение! А эти ослицы говорят и того хуже! Фируза с трудом подавила гнев.
После урока поговорим в канцелярии,— сказала она спокойно.
Никого не отпускайте! Покинув класс, она прошла в свой кабинет и, энергично покрутив ручку телефона, попросила соединить ее с председателем Центрального Исполнительного Комитета.
— Это вы, господин Абдухамид Муддинов, здравствуйте! Говорит с вами Фируза... Я из женского клуба... Спасибо, и я желаю вам здоровья. Прошу вас, уделите нам немного внимания, навестите нас хоть разок... Хочу кое-что рассказать вам, посоветоваться... Приедете? Очень хорошо. Жду вас! Вот если б и назир просвещения господин Кори-Юлдаш пожаловал...
Разговор был окончен. Фируза вскочила и побежала осматривать спальню, столовую, зал заседаний. Как будто все в порядке.
Раздался звонок, возвещавший, что урок окончился. Все вышли из классов.
Фируза между тем узнала от своей заместительницы волнующие новости. Трех молодых женщин увели из клуба некие «ответственные работники». Днем и ночью подле клуба шныряют в поисках приключений весьма сомнительные личности, заигрывают с девушками, а то входят в дом и уводят их на улицу.
— Все это мы сейчас обсудим! — заявила Фируза. Приедут начальники, проведем собрание...
— Как же это будет, мужчины и женщины вместе?
— Ну и что же? Кто захочет — снимет паранджу, кто не захочет — не снимет!
Вскоре явились Абдухамид Муиддинов и Кори-Юлдаш Пулатов. Их встретили учительницы — татарки и узбечки во главе с Фирузой; все были без паранджи. После осмотра клуба Фируза пригласила гостей в зал заседаний.
— А сейчас послушайте, что мы вам скажем, есть у нас жалобы, и просьбы, и даже требования.
Абдухамид Муиддинов огляделся и сел на один и стоявших в стороне стульев.
— Пожалуйста,— сказал он, улыбаясь, мы готовы выслушать все ваши упреки и жалобы. Вполне возможно, что за многими делами Центральный Исполнительный Комитет и не уделял достаточно внимания женскому клубу. Но мы придаем первостепенное значение раскрепощению женщин, их образованию и равноправию... Для достижения этого Советская власть не пожалеет средств!
— Спасибо! Поэтому-то я и позвонила вам, сказала Фируза.— На вас вся надежда. Велико значение женского клуба. Женщины и девушки получают здесь образование, их обучают разным ремеслам: мы разъясняем им их права и учим бороться за свою свободу. Но находятся еще среди ответственных работников люди, которые считают, что женский клуб — это рынок невест!.. Они являются сюда как хозяева, уводят понравившихся им девушек. Я не была здесь два месяца, и за это время отсюда выманили трех наивных молодых женщин.
— Кто, кто сделал это? — взволнованно спросил Муиддинов.
— Я еще не знаю, но непременно выясню и сообщу вам. Это пятнает честь нашего клуба, примите меры, чтобы такое не повторялось! Далее, у ворот и вокруг дома вечно болтаются какие-то подозрительные парни, пристают к женщинам, так что те боятся выходить... А во время моего отсутствия они даже внутрь дома проникали.
Надо бы одного-двух милиционеров поставить. Хочу также заявить, что в последние дни питание ухудшилось: мало жиров получаем, и мяса, и сахару...
— Я записал все ваши требования и просьбы, они вполне законны. Мы примем неотложные меры,— сказал Муиддинов.
— У меня еще есть дело к назиру просвещения.
— Пожалуйста, прошу! — живо откликнулся Кори-Юлдаш, полный смуглолицый человек с отвисшими щеками.— По-моему, назират в курсе ваших дел.
— В курсе-то в курсе, но хороших учительниц нам не дает, и вообще нам еще трех не хватает.
— Напишите нам об этом. Мы непременно найдем и пришлем вам.
— Мы уже писали... И что же? Нам прислали турчанку Хусниддинову... Она не знает нашего языка и ругает девушек да и нас — администраторов и педагогов — за то, что мы не говорим по-турецки.
— О, это плохо! — заговорил Муиддинов.— Правда, ЦИК постановил, что государственным языком Бухарской народной республики является тюркский и все должны его знать, однако с нашими женщинами, которые еще не овладели им, надо быть гибче, осмотрительней. Где эта учительница?
— Она ушла,— ответил кто-то.
— И разговаривает она грубо, властно, как хозяйка,— сказала Фируза.
— Да, да,— подхватили остальные,— очень груба со всеми.
— А вы увольте ее!
— Не так-то это просто: она жена Сайда Ахрори.
— Ну и что? Подумаешь!
Услышав это, Кори-Юлдаш поднялся с места и торопливо сказал:
— Хорошо, хорошо, мы заберем ее, а для вас найдем другую, может быть, русскую, знающую таджикский язык.
— Хорошо бы,— сказала Фируза.
Собрание продолжалось. Разговор шел о нехватке книг, тетрадей, о том, как проводить каникулы, и о многом другом. Муиддинов пообещал предоставить женскому клубу одну из правительственных дач, где все женщины смогут хорошо отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50