— Но все-таки я не могу оставить вас одну в этом доме. Пока не утихомирится этот господин, пока не утихнет скандал, лучше вам с Хамрохон побыть в клубе.
— А что будет с домом?
— Дом волк не съест. Двери в комнату и в прихожую запрем на замок, ворота изнутри запрем на цепочку, а сами выйдем через соседний двор.
— Ну ладно,— сказала старуха и тяжело вздохнула.
В этот вечер Фируза пришла домой поздно. Много было дел в женском клубе. Она хотела пройти прямо к себе, хоть немного убрать в комнатах, на балахане,— ведь в последние дни ей некогда было, все запустила. Дома она нашла принесенные Асо мясо, морковь, лук и записку от него с просьбой поскорее приготовить плов, он, вероятно, придет вместе с Каримом.
Фируза обрадовалась: значит, Карим здоров, вышел из больницы... И, засучив рукава, забыв об усталости, быстро принялась за дело, ловко нарезая лук и морковь.
Вскоре совсем стемнело, подул прохладный ветерок... Фируза зажгла лампу и закрыла дверь. Мясо с луком и морковью уже поджарилось, когда пришел Асо. Он был один.
— О! — воскликнула Фируза.— А где Карим?
— Сегодня не выписали еще... Я сейчас прямо из больницы. Рана, правда, зажила, но с легким не все в порядке. Врачи говорят, неделю, а то и дней десять еще придется полежать.
— А я все дела отложила, плов готовлю, думала, вместе придете,— разочарованно проговорила Фируза.
— Ничего, плов нам сгодится.
Фируза вышла во двор, чтобы помыть рис и положить его в котел.
Асо стянул сапоги, умылся и, растираясь полотенцем, задумался. Фируза права, все очень дорого, ничего не достать. На базаре — ни мяса, ни риса; хлеб и тот с трудом найдешь. У мясных лавок — очереди. Да! Разве в Бухаре знали когда-нибудь раньше, что такое очередь? Теперь-то хорошо знают! Деньги бухарского правительства - это бумага, никакой ценности не имеют. Коробка спичек — пятьсот рублей, хлебная лепешка — пятьсот, подумать только! А торговцы и вовсе их не принимают. Керенки и те лучше идут. Иное дело, у кого есть золотые или серебряные монеты, те обеспечены. А те, кто на жалованье у бухарского правительства, терпят лишения... Хорошо еще, что в ЧК выдают кое-что — мясо, масло, рис...
Повесив полотенце на гвоздь, Асо подошел к очагу.
— Дайте я буду топить,— сказал он Фирузе.
— Вы устали, пойдите лучше отдохните.
— Быть рядом с вами — значит отдыхать. Бедный Карим, если он любит так же, как я, он очень страдает. Пожалуй, всади Асад в него сотню пуль, он бы страдал меньше, чем при мысли, что насильно увели его любимую и принудили к браку.
— Что же Карим теперь будет делать, не говорил Хайдаркул?
— Пока неясно... Хайдаркул считает, что нужно готовить войско, призвать коммунистов... Двинуться на Асада и под такой крепкой защитой как следует поговорить с ним...
— Бедный Карим,— с грустью сказала Фируза.
От огня в очаге щеки ее разрумянились, она еще больше похорошела. Асо смотрел на жену с нежностью.
Сердце его было полно любви.
— Фируза! Моя Фируза-джан! — воскликнул он.— Нет на свете человека счастливее меня! Уж мне так повезло!
— Не сглазьте! — усмехнулась она.
— Пустяки! Я — счастливый! Со мной рядом самая красивая, самая умная, самая деятельная женщина Бухары!
— Желаю вам счастья, но зато мне, вашей жене, с тех пор как я стала заведующей женским клубом, выпали на долю одни мучения.
— Почему? Что происходит?
— Завалена работой, опыта нет, помощи никакой, а кроме работы...— Фируза засмеялась.
— Что, что еще? — нетерпеливо спросил Асо.
Фируза смущенно улыбалась, продолжая молчать. Асо настойчиво и взволнованно спрашивал. Наконец она, преодолевая смущение, тихо сказала:
— Кроме работы... я уже три месяца тяжелая.
— Что, что? — радостно вскричал Асо.— Неужели правда?
— Правда. А вы и не заметили?
— Нет... я... я...
— Может, недовольны?
— Да что вы говорите! — Асо обнял жену.— Моя дорогая, моя Фируза-джан! Такое счастье иметь ребенка! Я все готов отдать за то мгновение, когда увижу его лицо, его пальчики... Я поцелую его и прижму к себе вот так, вот так!..
— Ой, не жмите, больно, повредите ребенку. Ему ведь уже четвертый месяц пошел.
— Да, да, ты права...
Асо бережно взял Фирузу на руки, понеси комнату и усадил на кур-пачу.
— Отдохни, сам все доделаю...
Нарежу ломтиками редьку...
Весь вечер Асо говорил только о ребенке. Он был целиком поглощен мыслями о нем. Он все уговаривал Фирузу быть осторожной, не оступиться, не упасть, не повредить ребенку каким-нибудь неловким движением.
Асо давно мечтал о детях. И хотя не подавал виду, но в глубине души притаилась печаль о том, что они с Фирузой бездетны. Боясь ее обидеть, огорчить, он никогда об этом не заговаривал. И вот теперь такое счастье пришло!.. Фируза на четвертом месяце. С каждым днем младенец будет расти. А там придет срок — и, если судьба окажется милостива к ним, родится мальчик или девочка... Конечно, ребенок будет красивее всех на свете, а дом их — самым счастливым. Какой они зададут пир! Хоть и придется для этого денег занять, а той будет. Посоветуются с Оймулло, с Тахир-джаном, кого позвать. Главным распорядителем пригласят дядюшку Хайдаркула. Пусть будет весело, пение, танцы...
Размечтавшись, Фируза и Асо долго сидели за чаем. Фируза рассказывала о том, что происходит в женском клубе, об избавленье, выпавшем на долю Оим Шо... При этом она добавила:
— Как хорошо, что Хамрохон избавилась от Хасанбека и пришла в клуб. И ей польза, и другим наука.
— Наш председатель к вам не прицеплялся?
— Нет, видно, побаивается. Ужасно, что на таких местах сидят подобные люди.
— Ну, бывают и хорошие... А от Ходжи Хасанбека держитесь подальше, не сплетничайте на его счет, не злословьте, ему все донесут!
— И пускай! — с задором воскликнула Фируза. На общем собрании сама выступлю и отделаю...
— Ах ты моя храбрая! Но поостерегись... Если мне не веришь, спроси дядюшку Хайдаркула.
— Знать недостатки и молчать о них, таить в себе? Так эти люди будут продолжать свое. Как же нам строить новую жизнь?!
— Нужно знать, где и когда говорить. Поспешность в бою вредна и опасна.
Фируза сдалась.
— Пожалуй, вы правы,— сказала она задумчиво.
Вскоре они легли спать. Сон царил и внизу, во внутреннем дворе, где спали Оймулло и Тахир-джан. Стояла тишина. Ночь была холодная, осенняя. Много звезд высыпало на небе. Веяло дыханием зимы. Ранним утром можно было увидеть иней, покрывавший края крыш.
После революции по ночам часто слышалась стрельба на улицах Бухары, особенно со стороны кварталов Мирдустим, Хиёбон и Джуйбор. Люди настолько привыкли к выстрелам, что не обращали на них внимания. Лишь когда перестрелка длилась уж очень долго, появлялись конные милиционеры, а то и милиция спала спокойно.
Так и в эту осеннюю звездную ночь то и дело раздавались звуки выстрелов. И только собаки откликались на них громким лаем.
Фируза и Асо вдруг проснулись от сильного стука в ворота. Асо вскочил и, продираясь сквозь ночную тьму, подошел к окошку.
— Кто стучит?
— Откройте! — крикнул чей-то незнакомый голос. Асо открыл окно и увидел нескольких всадников
— Кто вы такие? Что вам нужно?
— Мы из ЧК,— ответил тот же голос.— Нам нужен товарищ Асо. За спиной мужа, накинув на плечи шерстяной платок, уже стояла
Фируза, бросившаяся ему вслед.
— Спросите, как его зовут,— шепнула она.
Но Асо молча вернулся в комнату, оставив окошечко открытым, и стал быстро одеваться.
— Куда вы? — взволнованно спросила Фируза.
— Говорит — из ЧК... Видно, важное дело, выйду, узнаю...
— А вдруг они вовсе не из ЧК...
— А кому я еще могу понадобиться?
— Все может быть. У вас немало врагов.
— Вряд ли враг пришел бы так открыто.
Раздался снова нетерпеливый стук в ворота. Асо натянул сапоги и, двинувшись к выходу, сказал:
— Ты не ходи вниз, темно!
— Да и вы бы лучше отсюда, сверху, узнали, что им надо... не открывая ворот.
— Не беспокойся, милая, все будет хорошо.
В голосе Асо звучала такая уверенность, что Фируза замолкла, но спустилась вместе с ним. Внизу, под навесом, ожидая их, стоял Тахир-ювелир. Дрожащей рукой он держал чадившую коптилку.
— Кто они такие? — тихо спросил он.
— Успокойтесь, они работают там же, где я...
Асо прошел вперед и открыл ворота. Всадники уже спешились. Их лица были незнакомы. Он не успел и рта раскрыть, как они, угрожая наганами, приказали:
— Асо Хайриддин-заде, вы поедете с нами в загородный сад Диль-кушо.
Это означало — вы арестованы Окружной комиссией. Асо шагнул было назад, чтобы закрыть перед их носом ворота, но это не удалось, они были настороже и успели крепко схватить его за руки.
— Спокойно, не сопротивляйтесь, мы все равно вас увезем! Лучше уж без шума и крика. С вами поговорит Асад Махсум и отпустит.
— Нет! — воскликнула Фируза.— Вы не имеете права арестовать сотрудника ЧК. Не имеете права! Он не поедет с вами!..
— Никто его не арестовывает. Просто Асад Махсум хочет с ним побеседовать, вот мы и повезем.
Тут заговорил сам Асо:
— Насильно везти не имеете права! Я на государственной службе.
— Потому-то у Асада Махсума есть к вам вопросы. Лучше не теряйте даром времени, вот ваш конь.
— Хорошо, но сперва поедем в ЧК, пусть дадут мне разрешение. Тогда последую за вами. А без этого — нет...
— Это можно,— согласились люди Асада, помогая Асо сесть на коня.
Фируза бросилась к нему с криком:
— Не уезжайте, не уезжайте!
Тахир-ювелир, все еще с коптилкой в руке, удерживал Фирузу, успокаивая ее. К воротам подошла и Оймулло Танбур.
Всадники вскочили на коней — Асо оказался между ними — и поскакали. Фируза с криком рванулась вслед. Ювелир с трудом удержал ее с помощью Оймулло, и все трое вошли «наконец в дом.
За воротами соседних домов притаились люди. Они, конечно, проснулись от шума, но, услышав имя Асада Махсума, не решались выйти на улицу. Давно всем стало ясно, что он за человек, люди знали: его злоба и мстительность ужасны и нет в Бухаре никого, кто бы мог защитить тех, на кого обрушил он свой гнев.
Фируза горько плакала, ее не могли успокоить, как ни пытались, ни Оймулло, ни Тахир-ювелир.
— Асо убьют, его убьют,— без конца твердила она.
В чем он провинился, за что его убивать, ты подумай только! — уговаривала ее Оймулло.— Ведь Асад Махсум революционер, боролся за Советскую власть.
435
— Да, да,— вторил жене Тахир-ювелир.— Просто есть у него дело к Асо, расспросит и отпустит. Даст бог, он еще до утра вернется.
Долго уговаривали и утешали они Фирузу — ничего не помогало. Наконец она немного утихла, вытерла слезы и решительно сказала:
— Пока в ЧК все сама не выясню, не успокоюсь.
— Пойдешь ночью, одна?! Это невозможно!
— Это необходимо! А вдруг они миновали ЧК и повезли Асо прямо в загородный Дилькушо! Тогда надо немедленно оповестить председателя ЧК и дядюшку Хайдаркула.
Фируза мигом взбежала на балахану, надела камзол, повязала голову, захватила паранджу с чашмбандом и спустилась вниз. В крытом коридоре стояли Оймулло и Тахир-ювелир. Старик повязал голову чалмой, надел верхний халат; в руке он держал зажженный фонарь.
— Куда это вы? — удивилась Фируза.
— Разве я тебя пущу одну?
— А Оймулло останется одна здесь? Ни в коем случае я не допущу! Все равно негодяи и на нас двоих могут напасть.
— Ничего со мной не случится,— запротестовала Оймулло.— Запру ворота, кругом соседи. А тебе ночью идти одной никак нельзя.
Двое все же сила.
— Господи, какая беда к нам пришла! — вдруг снова отчаиваясь, вскрикнула Фируза.
В конце концов она согласилась, чтобы Тахир-джан ее сопровождал.
Улицы были пустынны. Темно. Тихо. Даже на главной улице никого не встретили. Все же Тахир-ювелир с фонарем в руке, идя впереди и освещая дорогу, то и дело оглядывался по сторонам: ненароком свет фонаря привлечет внимание злоумышленников. Но без фонаря в темноте нельзя идти.
Было время, когда фонари горели на углу каждой улицы, у мечетей, у бакалейных лавок. Сейчас никто об этом не заботился. Аксакалы, служки мечетей злорадствовали: «Пусть их грабят, нам-то что! О фонарях пусть джадиды беспокоятся...» А представители Советской власти были заняты более важными делами, до этого руки не доходили. К тому же керосина не хватало.
Вот о чем думал сейчас Тахир-ювелир.
Фирузу волновало, что с Асо. В чем провинился он перед Асадом Махсумом? А может, это все из-за Карима? Ведь Асо все видел, все знает. Боятся, что он раскроет их преступление. Проклятый Махсум, увидев Ойшу в Коплоне, спросил, кто эта красавица. Конечно, Карим стоял ему поперек дороги. Он надеялся, что Карим убит, так нет — Асо нашел Карима, привез в больницу, его гам подлечили... Асад, видно, узнал об этом и забеспокоился... Потому-то он и схватил Асо. Теперь станет его пытать, требовать: «Забудь все, что знаешь о Кариме». «О, господи, скорее бы дойти до ЧК, сообщить о происшедшем... И дядюшку Хайдаркула найти, посоветоваться».
Они дошли уже до квартала Куш-медресе и свернули к Коплону. За медресе на них напали собаки, фонарь и палка в руках ювелира отпугнули
их, и они лаяли издалека, но не уходили. Лай собак всполошил всю улицу и площадь, пробиться сквозь собачье окружение было трудно. К счастью, вскоре подъехали два конных милиционера, прикрикнули на собак и обратились к ювелиру и Фирузе:
— Кто вы? Куда идете на ночь глядя?
— Нам нужно в ЧК... Я жена Асо Хайриддин-заде, со мной мой дядя...
Милиционеры недоуменно переглянулись. Они, видимо, не знали Асо Хайриддин-заде. Их поразила решительная, смелая речь женщины, не побоявшейся ночью отправиться в ЧК.
— А что случилось? — спросил один из них.
— Асо схватили какие-то люди, сказали, что они от Асада Махсума, и увезли.
Асо работает в ЧК, надо выяснить.
— Ладно, идите,— сказали милиционеры таким тоном, словно требовалось их разрешение, повернули коней и ускакали.
На Сесу, перед зданием ЧК, горел фонарь. Светло было и в комендантской, куда вошли Фируза с Тахир-джаном. За низкой дощатой перегородкой сидели комендант и двое военных. Задремавший было комендант сразу проснулся, увидев вошедших.
— Что вам нужно? — спросил он удивленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50