— А чтобы вы могли вернуться домой, в свой кишлак, в свой край к родным и друзьям, мы вам поможем добраться до места. Поэтому мы и хотим составить список, узнать, кто куда хочет отправиться, чтобы получить разрешение правительства.
Я назначен заняться этим делом. Ну-ка, Фируза, спрашивай по очереди у каждой женщины и говори мне, а я буду записывать.
— Раньше всех запишите Оймулло! Если я нынче же не отведу ее домой, дядюшка-ювелир с ума сойдет!
— Хорошо, я запишу!— сказал Хайдаркул, но ничего не мог записать, потому что имени Оймулло не знал.-- Постой, дядюшку-ювелира зовут Тахир-джан?
— Да, Тахир-джан!
Пока Хайдаркул записывал, мать Ойши, прикрыв лицо платком, подошла поближе.
— Хайдаркул!— окликнула она его.
— Что? Разве вы знаете меня?
— Как же сестре не знать своего родного брата? Я...
— Раджаб-биби?!
Он произнес это имя, и перо выпало из его рук. Он был ошеломлен, сбит с толку... В один миг он вспомнил свой кишлак, родной дом, отца, мать и сестренку. Голос Раджаб-биби словно сдернул покров забвения, которым давно были покрыты воспоминания детства. Из мира суровой действительности этот голос перенес Хайдаркула в далекий мир воспоминаний...
...Сорок лет назад он не знал никаких забот, и весь мир для него был ограничен двором, где он играл с Раджаб-биби, и родным кишлаком. Иногда, бегая за овцами и козами, он помогал пастуху, иногда собирал для своей матери хворост или в кругу мальчишек устраивал борьбу... И везде его сестренка Раджаб-биби была с ним рядом. Если он, забравшись на тутовник, тряс, она внизу подбирала ягоды. Если он на берегу реки ловил рыбу, Раджаб-биби искала для него червей и приносила ему. Если он, пытаясь прокатиться на осле, падал, Раджаб-биби вытирала ему пыль с лица, перевязывала своим платком ушибленные руки. Если же он в борьбе с ребятами рвал одежду, Раджаб-биби быстро зашивала ее, чтобы не узнала мать и не бранила его. Удивительно хороша была для них жизнь! Никакие печали и горести не омрачали их детства. Кусок сухой просяной лепешки, урюк или яблоко — и они были сыты; козье молоко придавало им силы. Летом в жару босоногие, в одной рубахе и штанах бегали по песчаному берегу реки. Только зимой, в сильный мороз, какой бывает в Каракуле, нельзя было играть на воздухе.
И вот однажды какие-то люди увезли двенадцатилетнюю Раджаб-биби. Хайдаркул не хотел расставаться с сестрой, но отец обругал его, побил и выгнал со двора.
Тогда впервые Хайдаркул заплакал. Не от побоев отца, а от разлуки с сестрой. Он залез на высокий тутовник, росший у дороги, и спрятался, притаился среди ветвей. Когда всадники увозили Раджаб-биби, Хайдаркул из рогатки сбил шапку с одного из них, а у другого лошадь встала на дыбы и чуть не сбросила его на землю. Всадники не видели, кто стрелял, громко бранились и уехали, увозя с собой Раджаб-биби. Только потом уже Хайдаркул узнал, что Раджаб-биби увезли в погашение долга, который отец не мог уплатить вовремя. После смерти отца и матери, вступив на самостоятельную дорогу, Хайдаркул услышал как-то, что сестра его вышла замуж в Гиждуване. Он узнал даже, что муж у нее хороший, есть дочка. А тут сам Хайдаркул попал в такой водоворот, что не только не мог повидаться с сестрой, но потерял и всю свою семью — жену и любимую дочь...
И вот теперь, после стольких лет, Хайдаркул снова услышал голос Раджаб-биби, снова увидел свою сестру... Увы, теперь Раджаб-биби была не та, какой он помнил ее... Она уже старая, стан ее сгорбился, голос стал хриплым, в нем звучала печаль.
— Не во сне ли я?— воскликнул Хайдаркул и протянул руки. Раджаб-биби по-молодому соскочила с террасы и обняла брата. Фируза, увидев это, даже прослезилась, и все присутствующие были тронуты встречей брата с сестрой и на время позабыли о себе. Особенно радовалась Ойша; если бы не стеснялась, то сбежала бы к ним и тоже обняла своего дядю.
— Что же ты тут делаешь?— спросил наконец Хайдаркул.— Я слышал, что ты в Гиждуване, что у тебя дочь, но не пришлось мне тебя навестить...
— Да, я попала в Гиждуван,— сказала Раджаб-биби, вытирая слезы.— Мне жилось неплохо, муж мой был хороший человек, он делал сошники. Но когда Ойше исполнилось десять лет, он заболел и умер. Мы с дочкой остались одни. Кое-как, прялкой и веретеном да прислуживая гому и другому, мы и жили... Но бог и этого лишил нас. Дочь моя была уже помолвлена, как вдруг приехали люди амлякдара и обманом отвезли нас в его канцелярию. Амлякдар — да сгорит его могила!— сказал: «Не дочь мы подарим эмиру». Я стала кричать, подняла шум, но толку было мало. В конце концов он согласился послать и меня вместе с дочерью в гарем, я ведь с ней никогда не разлучалась. И вот, покорившись судьбе, мы поехали в гарем эмира. На счастье Ойши, нам не пришлось увидеть лица ммира революция настала...
— Вот хорошо, вот хорошо!— сказал Хайдаркул.— А где же Ойша-джан?
— Вот она, здесь!
Подойди же, поцелуй руку дяде!
Ойша сбежала с террасы и прильнула к Хайдаркулу. Он обнял ее, поцеловал в лоб, потом сказал:
— Ай-ай, какая красивая девушка! И какая она большая, моя Ойша-джан! Ну хорошо, что же теперь вы собираетесь делать? Останетесь у меня в городе или поедете в Гиждуван?
— Нужно съездить в Гиждуван,— сказала Ойша.
— Съездим, проведаем дом,— сказала Раджаб-биби.— Мы еще не знаем, что с нашим Карим-джаном... Он был помолвлен с Ойшой... Осенью я думала справить свадьбу...
— Может быть, это наш Карим-джан?— сказала Фируза Хайдаркулу.
— Все может быть,— сказал Хайдаркул.-— Здесь, на службе у товарища Куйбышева, есть один юноша, в начале войны он пришел добровольцем из Гиждувана... Зовут его Карим-джан...
— Если он пришел добровольцем, значит, это наш Карим-джан!— обрадовалась Ойша, но, застыдившись своих слов, спряталась за Раджаб-биби.
— Не смущайся, племянница,— сказал Хайдаркул.— Если наш Карим-джан — твой нареченный, то я от всего сердца тебя поздравляю, это стоящий парень... Будет суждено, так и той устроим, и исполнятся все ваши желания, и вы забудете все ваши печали... Хорошо, так я запишу вас, Ойша-джан. Вы поедете в Гиждуван. Ну, кого мне дальше писать, Фируза?
Фируза обратилась к одной из женщин и спросила:
— Ваше имя Махбуба?
Женщина утвердительно кивнула головой.
— Откуда вы?
— Из Зандани.
— Кто-нибудь у вас там есть?
— Не знаю,— сказала Махбуба.— Не знаю, остался ли кто из родных в Зандани, пока я была живой в могиле... Десять лет уже прошло, десять долгих лет, как я, несчастная, была разлучена с родными, с моим краем, попала в гарем эмира, где, кроме кухни и тяжелой работы, ничего не видела, не слышала... Ругань слышала, всякие унижения терпела...
Хайдаркул молчал, не зная, что сказать.
— Много вы терпели!— произнес он наконец.— При эмире участь всех бедняков была такой, сестра! Но теперь пришло время свободно вздохнуть. Куда вы хотите поехать?
— Не знаю,— сказала несчастная женщина.
Снова воцарилось молчание. Хайдаркул был озадачен. Возможно, что таких женщин найдется немало среди собравшихся здесь. Что же тогда делать? Пойдут ли они в женский клуб? И неужели первый женский клуб будет заполнен невольницами из гарема? Ну что же, если так будет... Разве не заслужили эти женщины спокойную жизнь годами своих мучений?..
— Может быть, вы запишете ее в клуб?— спросила нерешительно Фируза.
— Хорошо,— сказал Хайдаркул, придя теперь уже к твердому решению.— Пойдете в женский клуб?
Женщина не знала, что сказать. Она не понимала, что такое «клуб» и зачем ей туда идти.
— Я не знаю,— сказала Махбуба.— Если бы в Зандани живы были мои родичи, они бы меня искали, спрашивали...
А к кому мне теперь идти?
— В женский клуб!— сказала Фируза.— Пока не найдется кто-нибудь, кто вас знает, вы поживете в женском клубе.
— Я не знаю, что это такое...
— Женский клуб,— сказал Хайдаркул,— это большой дом. Там живут и работают женщины, туда приходят и женщины из города. Там есть все, что им нужно, там их обучают грамоте и ремеслу.
— А,— сказала Махбуба, как будто поняв что-то,— это, значит, богадельня?
Женщины заволновались, зашушукались:
— Из гарема да в богадельню!
— Убежав от дождя, под желоб попали!
— Богадельня или приют для странников — это еще ничего, лишь бы не какой другой «дом»!
Фируза, стоявшая близко к женщинам, услышала эти разговоры и посмотрела на Хайдаркула. Сжав губы, он немного подумал, потом сказал:
— Нет, это не богадельня! Женский клуб — это дом счастья, дом спасения и надежды, дом чистоты и честности. Такого дома до сих пор не было, этот клуб устраивает и будет заботиться о нем Советская власть. Она хочет дать женщинам равноправие, она считает женщин равными мужчинам.
— Я вот тоже работаю в женском клубе!— сказала Фируза.— Слава богу, я ведь не бесприютная.
— Хорошо, коли так, пишите меня,— сказала Махбуба. Хайдаркул записал.
— Кого еще?— спросил он у Фирузы.
— Вас зовут Саломат?— спросила Фируза у другой женщины. Вместо ответа Саломат вдруг расплакалась.
— Что такое, почему вы плачете?— опешила Фируза.— Что с вами?
— Ничего...— отвечала, всхлипывая, Саломат.
— Ой, у нее такое горе!— сказала Раджаб-биби.— Она из Ундари, была помолвлена с одним парнем, но казий забрал ее и подарил эмиру. В гарем привезли ее недавно, эмиру еще не показали. Но когда весь гарем увезли в Шофиркам, в сад Алимбая, в Ундари, ее нареченный даже не пришел ее проведать. Мы узнали потом, что он женился. И, кроме старика дяди, у этой девушки никого нет.
Не плачь, Саломат, дочка,— сказал Хайдаркул,— твой парень не пот слез. Если хочешь, мы тебя отвезем в Ундари к твоему дяде, ты еще свое счастье сказала Саломат.— Я теперь в Ундари ни за что не поеду. Пишию меня тоже туда... ну вот в то место, куда тетю Махбубу...
В женский клуб?— сказала Фируза.
— Да, в женский клуб!
— Хорошо,— сказал Хайдаркул,— запишу тебя в клуб.
В это время во двор смело вошел молодой парень. Ему было лет двадцать, смуглый, кудрявый. В военной форме, на голове военная барашковая шапка, на рукаве красная лента, у пояса револьвер, вся грудь в патронах. Он подошел к столу, за которым сидел Хайдаркул, отдал честь по-военному и сказал:
— Разрешите, товарищ комиссар, доложить вам поручение товарища Куйбышева!
— Карим! Карим-джан!— Это был голос Ойши, прозвеневший на весь двор.
Карим, который, по обычаю, не смотрел в сторону женщин и стоял, глядя только на Хайдаркул а, услышав вдруг знакомый милый голос, страшно растерялся. Неужели это тот самый голос, юл ос Ойши-джан, которая для него дороже всего на свете, дороже даже собственной жизни?! Он был готов голову сложить за нее, но его схватили, связали по рукам и по ногам, бросили в тюрьму... Потом друзья помокли ему бежать из Гиждувана, и тайком, ночью, он пришел в Самарканд и вступил добровольцем в революционную армию. Некоторое время его проверяли, обучали и, убедившись в его искренности и самоотверженности, стали доверять и даже назначили служить при товарище Куйбышеве... Как-то в Кагане, накануне революции, Валериан Владимирович, увидев его возбужденным и радостным, спросил:
— У тебя сегодня хорошее настроение, ты, кажется, очень доволен?
— Да,— сказал Карим,— я так доволен, что меня распирает от радости.
— Чему же ты так радуешься, скажи, я порадуюсь вместе с тобой!
— Я радуюсь, потому что завтра или послезавтра мы нападем на Старую Бухару, разорвем паутину эмира... А я разобью в пух и прах гарем эмира, найду свою Ойшу... А если не найду...— Карим помолчал.— Тогда не знаю что...— сказал он, задумавшись.— Конечно, возможно, и не найду... Кто знает...
Куйбышев улыбнулся, встал, подошел к Кариму, положил ему руку на плечо.
— Не грусти, найдешь, непременно найдешь! Если твоя Ойша тебя любит, она тоже будет искать тебя. Вы найдете друг друга. Но только не думай, что этим все кончится. После того как мы разорвем паутину эмирата, как ты говоришь, нужно будет строить жизнь заново. А это нелегко, не обойдется опять без борьбы. Поэтому, друг, подпоясывайся потуже и готовься к большим делам!
— Я готов!— сказал Карим, опять воодушевившись.— Мой покойный отец говорил мне когда-то: «Никогда в жизни не успокаивайся, не будь беспечным. Одно дело окончишь, другое уже на очереди».
— Правильно говорил твой отец. А кто он был?
— Он был рабочим на заводе... Помню, как он привел меня на хлопковый завод, там работали наши земляки; они таскали кипы хлопка и грузили их в вагоны. Мой отец два года работал с ними, потом однажды поскользнулся на доске и упал с грузом вниз, повредил позвоночник. Долго болел, когда стал понемногу вставать, взял меня и ушел в Гиждуван. Там немного поработал и умер. Я остался в доме родных Ойши, и мы выросли с ней вместе...
- Да,- сказал Куйбышев наконец, глядя не на Карима, а куда-то вдаль. - Да. Это жизнь тысяч бедняков и трудящихся, которая привела их к революции, к великой революции. Ты непременно добьешься своего счастья, Карим, ты найдешь свою Ойшу.
И вот слова Куйбышева сбылись. Карим нашел свою Ойшу. Это ее голос...
— Что? Это Ойша? Ойша-джан!— сказал он, шагнув к ней.
Она тоже, забыв все, поспешила к нему. Но, оказавшись лицом к лицу, они вдруг смутились и стояли, держа друг друга за руки.
— Пусть падут твои беды на меня, Карим!— сказала Раджаб-биби.— Как хорошо, что мы видим тебя здоровым и невредимым!
— Здравствуйте, дорогая матушка!— сказал Карим.— А вы как, здоровы?
— Ничего! Спасибо революции, которая опять нас свела друг с другом! Все-таки вот дожили мы до светлого дня!.. Сто тысяч благодарностей богу, что мы нашли нашего брата Хайдаркула, а Карим нас нашел!
Услышав это, Карим удивился.
— Это правда?— спросил он.
— Да, Хайдаркул мой дядя!— радостно говорила Ойша.
— Ну, ладно, — сказал наконец Хайдаркул, обращаясь к Кариму.— Так что ты мне собирался сказать, Карим-джан?
— Простите, товарищ комиссар. Я увидел Ойшу и так растерялся... Товарищ Куйбышев хочет вас видеть. Сегодня в пять часов будет ждать вас.
— Хорошо, я приду непременно,— сказал Хайдаркул.— А у меня тоже к тебе просьба, Карим-джан. Что, если ты попросишь разрешения у товарища Куйбышева и отвезешь Ойшу с матерью в Гиждуван, оставишь их там и вернешься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50