Почему свое счастье строя г на несчастьях других? И Асад Махсум, и Наим Перец, и другие там все они порождение злого духа! Да еще такого, о коварстве, жестокости и вероломстве которого ни в одной сказке не прочитаешь. А чем отличается от шайтана этот бессердечный старик Сайд Пахлаван, которому он так верил!
— Погоди, остановись! — мягко сказал вдруг Сайд Пахлаван. Аббас остановился, не оглядываясь назад, еле сдерживая волнение:
вот сейчас, сейчас выстрел прервет его жизнь! Но выстрела не последовало. Вместо него снова раздался ласковый голос Сайда Пахлавана:
— Мне приказано застрелить тебя, как ты и сам, верно, догадываешься... Но вместо этого я тебя освобождаю... 71а, да! Иди прямо-прямо и беги как можно скорее! Не оглядывайся, будь осторожен, пусть и на затылке у тебя глаза откроются... Когда выйдешь на большую дорогу, постарайся поймать извозчика или арбу... пусть доставят тебя в Каган. А там укройся у кого-нибудь из русских товарищей. В своем кишлаке не появляйся, понял?
Аббас не верил своим ушам. Он повернулся и оказался лицом к лицу с Саидом Пахлаваном. Старик смотрел на него с отцовской нежностью. Юноша зарыдал, обнял своего спасителя. Сайд тоже был растроган до слез.
— Ну хорошо,— сказал он, — поторопись, время дорого! Вот тебе немного денег, понадобятся... Беги без оглядки!..
Аббаса не пришлось уговаривать, он помчался в направлении, указанном стариком, и сразу исчез за густой пеленой темноты.
Сайд Пахлаван вздохнул с облегчением и хотел уже повернуть на дорогу, ведущую в город, как ему преградил путь Наим Перец.
— Изменник! — зарычал он.— Как ты посмел отпустить Аббаса?
Стой! — крикнул он в темноту, намереваясь выстрелить вслед. Но Сайд Пахлаван выбил ружье у него из рук, ударил своим.
Наим в бешенстве бросился на Сайда и так сильно стукнул его своей бычьей головой в грудь, что тот упал.
— Изменник! — неистовствовал Наим.
Напасть на лежачего, избить до полусмерти, потом связать казалось ему пустяковым делом. Но Сайд Пахлаван изловчился и неожиданно нанес Найму такой удар в коленку, что он тоже свалился. Тогда Сайд вскочил, уселся на него верхом и стал бить по голове и лицу, все сильнее сжимая коленями его грудь. Наим закричал.
На крик прибежали его люди во главе с самим Окиловым. Они избили Сайда и, связав, доставили в Дилькушо.
Там в мехманхане пребывал в ожидании Асад Махсум. Как льва в силке, бросили они к его ногам избитого, израненного Сайда Пахлавана. Голова и лицо — в крови, в крови и разорванная грязная одежда.
— О, знаменитый богатырь! — насмешливо приветствовал его Асад.— Что с вами? Почему вы лежите на полу? Где ваши защитники, Хайдаркул, чекисты? Отвечайте!
— Ай-яй-яй, что вы так непочтительно с ним разговариваете? Остерегитесь, он глаза и уши ЧК,— веселился Окилов,— думайте, что при нем говорить, он все донесет...
— Хорошо! Если он во всем признается, поняв, что мы не такие уж глупцы и все о нем знали, если назовет своих соратников и скажет, какую цель они преследуют, мы оставим его на работе и, во всяком случае, отпустим...
— Но если не сознается, тогда уж все сорок четыре вида пыток при эмире ничто в сравнении с нашими! — пригрозил Окилов, положив руку на рукоятку револьвера.
— Вопросы у нас простые,— сказал Асад.— Кто вас послал сюда? Кто о нас сведения доставляет? Каковы цели наших врагов? Что они задумали? Все!
Казалось, что слова эти не дошли до Сайда, он словно ничего не видел и не слышал, только тяжело дышал и иногда скрипел зубами. Голова раскалывалась от боли.
Он задыхался от запаха крови, собственной крови... Воздуха, хоть капли свежего воздуха жаждал он.
Увидев, в каком он сейчас состоянии, Асад многозначительно посмотрел на Окилова. Тот понял этот взгляд и сказал:
— Не сомневаюсь, что Сайд Пахлаван сообразит, чего мы от него хотим. Он не младенец и знает, что от нас не отвертеться. Сейчас его наши джигиты немного помучили, и он не мог поразмыслить как следует... Если позволите, оставим его в покое... Пусть он хорошо продумает свое положение и, если хочет остаться в живых, пусть признается во всем... И мы его простим...
Правильно,— согласился Махсум,— пусть докажет чистосердечным признанием свою верность... Можно извлечь из него пользу, и немалую... Уведите его и оставьте — пусть думает! Сайда Пахлавана волоком потащили в подвал.
Воздаете ли вы должное моему чутью? — спросил Окилов Асада, когда они остались одни.— Не зря моего отца называли — умный, мудрый...
— Я восхищен вами!
Но на сердце у меня черно. Так ошибиться! Это проклятый Наим виноват, поручился за него!.. А теперь сам наказан. Как он там?
— Обезумел! Все лицо распухло, лежит, ничего не соображает, кулачищи Пахлавана нанесли жестокие удары.
— Надо отправить в больницу.
— Отправили... Но раньше надо решить важный вопрос.
— Что еще? — встревожился Асад. Сейчас у него был вид человека, загнанного в угол грозящей опасностью.
— Этой же ночью нужно решить, что нам делать с Хайдаркулом. Как только он узнает об аресте Сайда, он начнет действовать... Новая беда свалится нам на голову.
Асад призадумался.
— И тут ты прав! Но сделать это очень трудно. Хайдаркул человек заметный. За время пребывания у нас он завоевал авторитет у наших джигитов. Да и в центре спохватятся. Если мы арестуем Хайдаркула, придется действовать в открытую, а это значит вступить в борьбу с ЧК, с партией.
— Но и на свободе оставить его нельзя. В таком случае мы должны сдаться.
— Подумаем, подумаем... Позовите Исмаг джана,— хмурясь, приказал Асад.
В тот же вечер, после долго длившегося собрания членов женского клуба Фируза зашла в свой кабинет, чтобы собрать вещи и отправиться домой. Но тут, постучавшись в дверь, вошел Насим-джан.
— К вам теперь проникнуть трудно, - сказал он, улыбаясь,— сколько я ни убеждал милиционера, не впускал... К счастью, появилась Отунчахон, она поручилась за меня, и он разрешил... А я уж было уйти собрался...
— Да, государственное учреждение не шутка,— рассмеялась Фируза,— сам Центральный Исполнительный Комитет Бухарской Народной Советской Республики о нашем клубе печется. Это Абдухамид Муиддинов приказал поставить здесь караул. А сегодня нам подарили чудесный сад.
— О, поздравляю! Что за сад, чей он?
— Сад Каракулибая, что за воротами Имама. Прекрасный сад, много фруктов, воды сколько хочешь...
Летом наши девушки там отдыхать будут...
— Прекрасно, прекрасно! — все так же улыбаясь, сказал Насим-джан, но Фируза заметила, что он чем-то взволнован, порывается заговорить о другом.
— Ну, скажите, с каким вы ко мне делом? Чем могу служить? — спросила она.
— Нет, зачем же служить? Просто мне совет ваш нужен... Тут такое дело... Оим Шо совсем обезумела, покоя мне не дает, не знаю, как и быть...
Окил» по-таджикски значит «умный, мудрый».
— Ну и хорошо! Теперь женщины равноправны с мужчинами! — задорно сказала Фируза.
— Дело не в этом, я на ее права не посягаю, пусть делает что хочет, но и мои права пусть не нарушает, не лишает меня свободы!..
— Как это? Что же она делает?
— Дико ревнует! Ко всем! К моей работе... Не пускает на улицу выйти... Ужас что такое!
— Да, недаром говорят, что теперь все наоборот,— продолжала в шутливом тоне Фируза.— Раньше мужчины ревновали своих жен, а теперь жены — мужей. Но нет дыма без огня, есть, видно, у нее повод так сильно ревновать. Не станет же она зря...
— Совершенно зря! — твердо сказал Насим-джан.— Это омрачает нашу жизнь. Вот сейчас, например, мне позвонили из ЧК — неотложное дело. Я собираюсь уходить, и пожалуйста — она заявляет, что тоже пойдет, и упрямо стоит на своем. Насилу вырвался и пришел сюда... А, вот и сама пожаловала!
Оим Шо вошла, притворно улыбаясь, села на диван.
— Пришли жаловаться,— обратилась она к мужу.— Как не стыдно!
— У меня нет секретов от Фирузы-джан. Она и мне и вам как сестра.
— Но есть же поговорка, что над ссорой мужа с женой порог смеялся. Нельзя выносить из дома семейные дрязги!
— А что мне делать? Я должен идти по государственному делу, очень важному делу, а вы не пускаете, сомневаетесь.
— Идите, идите,— с виду спокойно сказала Оим Шо.— Разве я сказала, чтобы вы не шли?
— Конечно!
— Неправда! Я только сказала, что доведу вас до ЧК и вернусь домой.
— А кто сказал, что спросит у коменданта, там ли я?
— Ну и что с того?
Я не хочу быть посмешищем!
— Насим-джан совершенно прав,— вмешалась в разговор Фируза.— Это очень нехорошо, сестра...
— Я знаю, вы тоже на его стороне,— в голосе Оим Шо звенели слезы.— Тетушка Анбар тоже... Я одна...
— Вы это все придумали... Нельзя так! Ведь вы с Насим-джаном соединили свои жизни по любви, отдали друг другу сердца... Должны быть примером для других, чтобы люди радовались, видя, как вы счастливы!
— Значит, правда, когда говорят: «Выйдешь замуж за любимого — из глаз слезы ручьем потекут»,— вздохнув, сказала Оим Шо.
— Словами ее не убедишь,— с горечью сказал Насим-джан,— упряма... На каждое ваше слово у нее найдется ответ. Ну хорошо, пойду, давно пора. А вы,— обратился он к жене,— если уж очень сомневаетесь, позвоните по телефону коменданту, самому председателю... да кому хотите, справьтесь!..
— Асо сейчас тоже там,— сказала Фируза.
— Вот, значит, и свидетели есть,— сказал обрадованно Насим-джан и ушел.
Только за ним закрылась дверь, как Оим Шо разрыдалась. Фируза уж и не знала, как ее утешить Сидя рядом с ней, гладила ее по голове, успокаивала.
— Такая у меня уж злосчастная судьба,— сказала Оим Шо, немного успокоившись.— В юности я стала жертвой подлецов, а теперь, когда мне улыбнулось счастье, соединилась с любимым человеком, не нахожу покоя, гложет сердце ревность. Ревность убьет меня! Я так стараюсь побороть ее и не могу. Мне иногда кажется, что я начну его ревновать к стенам, дверям...
— Ужасно!
— Знаю, это ужасно, но что делать? Как только он уходит из дому, мне кажется, что приятели на работе уговорят его пойти с ними куда-нибудь развлечься. Он красивый, веселый, молодой... Господи, думаю я, как бы его не отняли у меня! Ревную к девушкам из вашего клуба... ведь каждая из них хотела бы им завладеть!
Тут Фируза громко, от души расхохоталась.
— Вот как, вы еще смеетесь надо мной,— обиделась Оим Шо.
— Да потому, что вы говорите смешные вещи.— Фируза старалась сдержать свой смех.— Что это за любовь, если у вас нет доверия к любимому! Своей подозрительностью вы его только расхолодите, она так ему надоест, что он действительно уйдет от вас. Не показывайте ему, как безумно вы его любите, не проявляйте своей ревности... Пусть он вас ревнует, пусть будет благодарен за один нежный взгляд, за улыбку. Он должен ухаживать за вами, а не вы за ним. Добиться этого зависит от вас!
— Пока еще Насим-джан ведет себя, как вы говорите. Он даже «ты» мне не скажет, пиалу не даст переставить, все сам делает. За это я его люблю, но и ревную все больше... Его легко увлечь, вот чего я боюсь!
— В этих делах лучше нас с вами разбирается Оймулло. Пойдемте к ней.
Все равно мужья наши на работе... Потворим с ней, вам легче станет. А потом Асо проводит вас домой.
Оим Шо согласилась, и обе молодые женщины, надев паранджи, вышли на улицу. Пройдя несколько шагов, они увидели, что им навстречу идет какой-то подросток. Фируза узнала Мирака. И он узнал ее, хотя она была в парандже. Подбежав к ней, он горько заплакал, силясь что-то сказать.
— Что с тобой, Мирак, почему ты плачешь?
— Отец,— с трудом выговорил подросток, его душили слезы.
— Что с отцом? — испуганно спросила Фируза.— Заболел?
— Нет! Но... Махсум... Махсум хочет его арестовать...
Фируза заметила, что на них с любопытством смотрят прохожие, милиционер, стоящий у клуба, и сочла более удобным поговорить с Мираком не на улице, а в клубе, куда Мирак и направлялся. Оим Шо тоже пошла с ними.
В своем кабинете Фируза прежде всего вытерла Мираку слезы, приободрила его и попросила рассказать все по порядку. Вот что она узнала. Мирак сегодня под вечер собрался навестить отца. Когда он пришел в Дилькушо, Орзукул, дежуривший у ворот, сообщил, что отец отправился в Каган, а Махсум послал вслед ему человека, которому поручено его арестовать... «Вернись поскорей в город и расскажи об этом дядюшке Хайдаркулу»,— посоветовал Орзукул. Так Мирак и сделал, но, не застав Хайдаркула дома, побежал в клуб к Фирузе.
— И правильно поступил,— сказала она.— Сейчас найдем дядюшку Хайдаркула.
Она позвонила в ЧК, но там никто не ответил.
Уже два часа в кабинете Аминова шло очень важное секретное заседание. Помимо заведующих отделами и других ответственных работников ЧК, на заседании присутствовали Хайдаркул, Наси-джан и другие товарищи. Обсуждался вопрос, как обезоружить Асада Махсума и его приспешников, а отряды его джигитов присоединить к Красной Армии. Таково было решение, принятое еще днем Центральным Комитетом Коммунистической партии и Советом назиров Бухары. Провести это решение в жизнь было поручено ЧК.
Хайдаркул докладывал о положении дел в загородном Дилькушо. Там творится что-то неладное, говорил он, многое еще неясно ему самому... В эту минуту в кабинет стремительно вошел Асо и взволнованно сказал, перебив оратора чуть ли не на полуслове:
— Разрешите, очень важное сообщение!.. Председатель дал ему слово.
— Только что я узнал, что Козим-заде на свободе, ему помог Сайд Пахлаван. Юноша явился в Каган и пошел прямо в ЧК. Отряд чекистов и гарнизон Кагана ждут ваших приказаний.
— Хорошо, сейчас подумаем,— сказал председатель и обратился к Хайдаркулу: — Пожалуйста, продолжайте!
— Благоприятное известие принес товарищ Асо... Я все время опасался, что Асад Махсум, желая удружить Найму, да и по другим причинам, убьет Козим-заде. Молодец Сайд Пахлаван! Самоотверженно, рискуя жизнью, пошел на такой шаг...
А как он сам?
— Об этом ничего не известно,— ответил Асо.
— Я думаю, что нельзя терять времени,— сказал председатель.— Нужно как можно скорее выступить... Кто знает, что там с Саидом Пахлаваном! Может быть, его надо спасать... Товарищ Хайдаркул, возвращайтесь к себе как ни в чем не бывало, потихоньку известите Сайда Пахлава-на и других людей, которым вы доверяете, что к двум часам ночи сад будет нами окружен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50