И вот Наим приехал. Он привез в свой кишлак награбленное добро. Жена рассказала ему о сватовстве Аббаса, присовокупив:
— Юноша хороший, добрый, живет с матерью в Зираабаде... А тетка его — наша соседка. Хорошие люди... Лучших не найдем. Дочь наша подросла, пора устраивать свадебный пир...
— Ну и хорошо! Если он тебе нравится, я не возражаю...
Жену его эти слова обрадовали, довольная улыбка скользнула по ее губам, а Наим продолжал:
— Но для начала я должен его испытать.
— Что там испытывать? — удивилась женщина.— Все ясно.
Он племянник Зейнаб-биби, все о нем известно... Работает в мастерской на станции Каган, хорошо зарабатывает, его все уважают...
— Что бы там ни было, я должен его испытать,— оборвал ее Наим и ушел.
На следующий день Аббас пришел к своей тетке. Ему тут же сообщили об условии, поставленном будущим тестем. Подтвердила это и Нозгуль, встретившаяся с Аббасом в запущенной части сада за их домом.
— Как же будут испытывать меня? — в крайнем изумлении спросил юноша.
— Не знаю...— Нозгуль печально опустила голову.— У моего отца тяжелый характер... Раз что сказал — непременно сделает. Бедная мама! Уж как она его отговаривала, а он стоял на своем — испытаю, мол, и все!
— Хорошо, пусть испытывает, а ты не горюй, милая!.. Я не боюсь никаких испытаний. Только бы поскорее!.. А там пусть дает согласие — и будет наша свадьба.
Нозгуль смущенно потупилась, отвела глаза, покраснела...
Аббасу вдруг припомнились слова одного друга: «Всегда рядом с нежной красавицей появляется уродливый злой дух». Он прав, хорошо бы, если бы Нозгуль была дочерью другого человека, не такого свирепого... Но нет — у розы есть шипы, у меда — пчелы... Чтобы достичь желанной цели, нужно пройти над пропастью...
«Почему сладкому всегда сопутствует горькое? Почему на пути к соединению двух любящих сердец так много препятствий? Какое испытание уготовано мне?» — думал Аббас про себя, а свою любимую он старался утешить, как только мог. Пришла пора расстаться. Они стояли лицом к лицу, не отрывая глаз друг от друга, крепко держась за руки, и тяжко вздыхали. Он не дерзнул поцеловать даже кончики ее пальцев. По Нозгуль казалось, что она самая храбрая девушка на свете. Кто бы еще решился оставаться так долго без паранджи наедине со своим мюбимым?! Она даже бранила себя за это, но, расставшись с Аббасом, трько думала о том, как быстро пролетело свидание. Вспоминая о побимом, она целовала свои руки, сохранившие тепло его ладоней, и плакала, плакала... Она бы сама не могла объяснить, почему плачет... Чтобы скрыть слезы, она с головой укрылась одеялом. Чуткая сердцем мам» все видела, все понимала, глубоко сочувствовала любимой дочери. По утешить ее не могла.
Наим Перец приехал домой через неделю и сказал, чтобы позвали Аббпсн. Тот не заставил себя долго ждать, попросил, чтобы его отпустили ни денье работы, принарядился и вместе с матерью явился в кишлак Кули Химок
Как хорошо, что вы поспешили! — радостно воскликнула тетя.— Нанмбай ждет не дождется...
пришел человек и пригласил Аббаса к Найму в дом. Теряясь и дшадках, смущаясь, последовал юноша за посланцем. Его привели в мгчмпнхану, в которой накануне революции провел ночь Асад Махсум и рассказал Найму, что готовится переворот.
Убогая когда-то комната теперь была великолепно убрана. Пол покрыт красными кизылаякскими коврами, в нишах — кашгарская фарфоровая посуда; стены были увешаны разного рода оружием.
В глубине комнаты, на разостланных в несколько рядов одеялах, сидел Наим с двумя дружками и пил вино. Он приветливо встретил Аббаса, поблагодарил за приход и отечески обнял его. Аббаса такая встреча сразу успокоила. Наим между тем налил в пиалу вина и протянул молодому гостю.
— Я не привык к этому,— отказался Аббас, не выпивший в жизни и капли спиртного.
— Это ты хорошо делаешь,— одобрил Наим.— Сам я хоть и пью, но пьющих не люблю. Да, да, ты хорошо делаешь! Раз не привык, не пей! Надо уметь пить, а это не каждому дано. Многие пьют и себя же позорят. А вот я... Ну, да что там говорить, раз уж я налил тебе, давай выпей, хотя бы одну пиалу!..
Аббас был совсем сбит с толку, а дружки Найма стали его уговаривать: «Возьмите же, выпейте». Тут Аббас и подумал, что нужно пойти на это ради Нозгуль — понравиться ее отцу, принять из его рук угощение. И он выпил.
— Молодец! — воскликнул Наим, улыбнувшись, отчего его страшное лицо стало еще страшней.— Скоро, если уж так суждено и ангелы скажут «аминь», ты станешь моим зятем. Будешь мне за сына... А потому, что бы я ни велел сделать, соглашайся. Вреда от этого не будет. Согласен?
— Согласен!
Наим дал знак своим дружкам, и они под разными предлогами вышли. Наим и Аббас остались вдвоем.
— Я очень рад, что ты посватался к Нозгуль,— сказал Наим, выпив еще одну пиалу.— Я хорошо знаю твою тетю, да и сам ты наш земляк, из нашей округи. Толковый джигит, деловой. Я согласен, чтобы ты был моим зятем. Согласен! Но есть одно условие.
— Я готов, если только сумею,— скромно сказал Аббас.
— Дело легкое, пустячное, сможешь!
Наим встал, заглянул в переднюю, во двор, словно опасался, что кто-нибудь может услышать. Убедившись, что никого нет, он сел на свое место и спросил:
— Ты из кишлака Зираабад?
— Да.
— Есть там у вас человек по имени Гани-охотник.
Ты его знаешь?
— Знаю... сейчас он начальник милиции в Пролетарабаде.
— Да, мне это известно! У него хороший конь, правда?
— Да,— сказал Аббас, все больше недоумевая, что нужно Найму от Гани.— Да, этот конь славится у нас.
— Вот, вот! Я и хочу получить его!
Странно, подумал Аббас, какое отношение все это имеет к испытанию, ради которого он сюда пришел?
— О нет, он не продаст коня.
— Это я хорошо знаю. Если бы можно было купить, я бы все заложил — и дом, и халат, мешка золота бы не пожалел за этого коня. Но он, негодяй, не продает, далеко от него не отходит... А, черт! Остается лишь одно... Ты догадываешься?
Аббас от изумления не мог вымолвить ни слова.
— Отобрать! — воскликнул Наим, осклабившись.
— Как?
— То-то и оно — как! Слушай меня внимательно,— поучительным тоном заговорил Наим.— Ты спрашиваешь, как... А так, что... Гани вооружен, вооружены и его люди, он смелый, сильный человек, стреляет без промаха. Словом, его голыми руками не возьмешь. Я со своими помощниками открыто напасть не решусь. Может начаться перестрелка, и дело провалится. Значит, надо пойти на хитрость, действовать осторожно...
У Аббаса постепенно открывались глаза, он начинал понимать грязный замысел Найма. Его охватывало чувство гнева и отвращения; ненавидящими глазами смотрел он на него. Но Наим, увлеченный своим планом, не заметил этого и продолжал:
— Ты живешь в том же кишлаке, кажется, даже по соседству с Гани-охотником, и, конечно, знаешь все углы и закоулки, все тропинки и дорожки в соседском доме... Ты можешь мне помочь... То-то! Понял? Вот это и есть мое испытание.
— Яснее! — гневно потребовал Аббас.
Наим по-своему объяснил состояние юноши: волнуется и боится.
— Яснее? — ухмыльнулся он.— Да ты не бойся, ничего страшного. Слушай, как это будет: мы наметим подходящую для этого дела ночь. Я с моими людьми спрячусь неподалеку от вашего кишлака в какой-нибудь ложбине. Ты тем временем, дождавшись, когда все уснут, тихо-тихо перелезешь через стену, осторожно отвяжешь коня и приведешь его к нам.
Вот и все. Пусть потом Гани хватится, все равно не выпущу коня из своих рук. А когда Гани приутихнет, отдам тебе в жены дочь. Ох и свадьбу же мы закатим!.. Пышную, с козлодраньем... Будешь моим зятем, станешь жить припеваючи. Как ты на это смотришь?
Аббас весь дрожал, сердце бешено билось, он не мог говорить. Наконец, пересилив себя, решительно сказал:
— Нет! Красть не буду!
— Эх ты, наивный! Разве это воровство? Это храбрость, ловкость... Так поступают настоящие мужчины!
- Нет, это подлость, бесчестье! С этими словами Аббас направился к выходу.
Ах, так! — крикнул ему вслед Наим.— Думай теперь о собственной шкуре!
После этой встречи прошла примерно неделя. Однажды ночью Наим с гремя вооруженными подручными явился в дом к Аббасу и арестовал его именем ЧК окрестностей Бухары. Асаду Махсуму и Окилову он представил дело так, что Аббас Козим-заде связан с басмачами, ходит по кишлакам, агитируя жителей против Асада Махсума, заставляет писать на него появления в центр. Нашел и подставных свидетелей, подтвердивших это.
...Вот что рассказал Аббас, закончив следующими словами:
(>г этого мерзавца можно ожидать самого худшего. Он выйдет чистеньким, меня погубит.
Асо попытался его переубедить:
— Пустяки! У нас есть правительство, партия, рабочие депо, хорошо знающие вас... Неужели же...
Асо не успел договорить, как вошел человек и приказал следовать за ним к Асаду Махсуму.
В тот день у Фирузы было много работы в женском клубе. Она очень устала и, закончив наконец все дела, с удовольствием села на мягкий диван в своем кабинете. Беременность все больше давала себя знать. Глубоко вздохнув, она подумала: хорошо все же, что у нее есть работа, иначе сошла бы с ума. Вот уже три дня прошло после встречи с Куйбышевым и Низамиддином, а об Асо ничего не слышно. У Фирузы разрывалось сердце от беспокойства, оставаясь дома одна, она не могла ни есть, ни спать. Но днем, собравшись с силами, она шла в клуб и, не подавая виду, что страдает, даже улыбаясь и шутя, беседовала со своими подопечными, присутствовала на их занятиях, вела переговоры с учреждениями по административным вопросам... А сердце болело, вI олове неотвязно вертелся вопрос: что делать, что делать?
Однако Фируза была не из тех, кто предается отчаянию, она стремилась к действию. Отдохнув несколько минут на диване, она почувствовала прилив энергии. Часы показывали три часа пополудни Фируза прошла в учительскую, предупредила завуча, что идет в ЦК партии к Хайдаркулу, надела паранджу и чашмбанд и вышла на улицу. На самом деле она решила отправиться пешком в загородный Дилькушо. Дорогу будет спрашивать у встречных, а придя туда, разузнает об Ойше и непременно разыщет Асо.
Чтобы сократить путь на главную улицу, которая вела к воротам Кавола, она прошла через ряд жестянщиков, затем под куполом Тельпак, где торговали головными уборами. К этому времени на базарах и в торговых рядах Бухары жизнь уже била ключом. Фируза приближалась к рядам парфюмерии и галантереи, когда увидела Мирака, сына Сайда Пахлавана, того самого Мирака, который показал ей дом Оим Шо.
Недолго думая, она дернула его за плечо. Парень возмущенно обернулся, но, узнав Фирузу, заговорил приветливо:
— Здравствуйте, уважаемая сестрица, как себя чувствуете, как здоровье?
— Спасибо, спасибо! Пойдем в сторонку, толчея, у меня к тебе дело есть...
— Все, что прикажете, сделаю для вас.
И они двинулись дальше, в поисках менее людного места. Под навесом Ячменного базара они нашли местечко поспокойнее. Фируза спросила Мирака, почему он в этот час не в школе.
Мирак усмехнулся:
— Я уже грамотный. Три месяца походил и стал грамотным, довольно!
— Вот как? А в какой школе ты учился?
— В «Учунчи Туране»... Когда мы переехали в город, отец меня отдал в эту школу. Но там такой шум, такой галдеж, ссоры, драки. Нет, мне это не подходит!
— Ну и ну! — воскликнула Фируза и заставила Мирака рассказать все, что он там видел.
Школа «Учунчи Туран» помещалась в доме одного арендатора. Там были три классные комнаты, а на балахане разместились канцелярия и учительская.
Новая школа была хороша уже хотя бы тем, что там не читали Коран и «Чоркитоб». Занятия шли с утра до вечера. После каждого урока, длившегося около часа, была перемена. Письменные принадлежности и книги выдавались ребятам бесплатно. Распределял все это сам директор. Нужно было только иметь свою папку или сумку для книг.
У мальчика появились в школе хорошие друзья, он узнал от них новые игры; в общем, ему там нравилось. Но однажды директор собрал ребят всех трех классов и сообщил, что прощается с ними, так как с завтрашнего дня на его место придет другой человек, назначенный отделом народного образования. Впрочем, если ребята не хотят с ним расставаться, они могут не допустить этого, изъявить свою волю. И такие нашлись. Старшеклассники прямо так и заявили: «Нам не нужен другой директор, мы хотим, чтобы остался прежний».
«Хорошо,— сказал директор,— когда новый директор войдет завтра в класс знакомиться с вами, бросайтесь врассыпную от него... Куда попало, в окна, в двери... Не отвечайте на его приветствия... Остальное я сам устрою».
И вот на следующий день снова были собраны все три класса вместе.
Новый директор вошел в сопровождении учителей. Его приветливое: «Здравствуйте, ребята»,— было встречено всеобщим бегством из класса Лицо директора оставалось спокойным; умный человек, он промолчал и вернулся с учителями в канцелярию. Туда вскоре вызвали классных старост и долго с ними беседовали. Потом раздался звонок, призывающий на занятия, ребята вошли в свой класс, и урок начался.
Через месяц все уже стали привыкать к новому директору, но тут он получил другое назначение — в только что открытую школу, а в «Учунчи Туран» его место занял приезжий ташкентец, человек с тяжелым характером, угрюмый, с вечно недовольной миной на лице; он строго соблюдал уразу, намазы и призывал к этому учеников, ввел дополнительные уроки по религии, которую сам же преподавал... В класс он приходил с водой и кувшином для ритуальных омовений и учил ребят, как это-надо делать.
Энергичный, смелый вожатый школы запротестовал; в резкой форме сказал он директору, что не будет соблюдать уразу, и ушел из школы. На его место выдвинули старосту класса, в котором учился Мирак. Этот прилежно изучал Коран, он был первым учеником.
А с Мираком недавно произошло следующее. В месяц рамазана, когда уроки начинались после полудня, он пришел в школу пораньше. Набегался, наигрался, проголодался и с аппетитом съел сдобную булочку, которой его снабдила заботливая мать. Сьел он ее, не дождавшись вечера, уговорил и других ребят позавтракать, сказал, что, работая в поле, он никогда не постился, не молился и бог не покарал его за это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50