.. Но вылететь нельзя! На пути стекло, о котором муха не знает и не хочет знать...
Оим Шо, как эта муха, хочет расправить крылья, лететь к солнечному свету, к свободе, к счастью. Она тоже видела солнце, простор, ясное небо, приволье и стремилась к ним, но — увы! — всегда что-то встает на ее дороге, бесчисленные препятствия мешают ее счастью. О боже, когда же конец, когда наступит покой?
Со двора послышались шаги, и женский голос спросил:
— Извините, госпожа, вы дома?
Старуха встала, вышла в прихожую и, пока поднимала брошенные паранджу и чашмбанд, в дверях появилась Анбари Ашк и поздоровалась с ней.
— Здравствуйте!—сказала старуха, принужденно улыбнувшись.— Входите, уважаемая, я тоже только что вошла...
Они спросили, как полагается, о здоровье друг друга, вошли в комнату, и вновь закипели и полились слезы из глаз старухи.
— Что с вами? — удивилась и даже испугалась Анбари Ашк.— Что случилось? Что такое?
Минуту старуха не могла выговорить ни слова, потом, вытерев слезы, вздохнула и сказала:
— Горе мне, горе!
Что я наделала... Сама дала согласие, собственными руками погубила свою дочь!
— Не пугайте меня так, госпожа, скажите, что случилось? Ваша дочь жива? Здорова ли она?
— Была здорова... а теперь не знаю...— сказала старуха, еще больше испугав Анбари Ашк, и, глубоко вздохнув, пояснила: — Сегодня новый зять так меня принял, чуть не сказал «убирайтесь вон», почти выгнал меня... Хамрохон едва не умерла с горя, проводила меня, идите домой — сказала... Ну, вот я и пришла, а душа моя там осталась... Боюсь я, боюсь!
— Чего же вы боитесь?
— Дочь моя что-нибудь сделает с собой...
— Почему же? Ведь не по принуждению — по согласию они стали мужем и женой. Вы ведь питали надежду?
— Эх, по согласию! — сказала со вздохом старуха.— Насильно он взял мою дочь. Сперва обещал, что возвратит нам все отнятое добро, потом прислал человека сказать, что если мы не согласимся, то он нас арестует, силой возьмет... Кому пожалуешься? Мы смирились, дали согласие. А он ни добра нашего не вернул, ни дочери моей радости не дал. Верно ведь говорят, что счастья нет в доме, где муж многоженец...
— Неужели Хамрохон не сумела смягчить сердце мужа?
— У него нет сердца, чтобы ему пропасть! — сказала старуха.— Хорошо, что вы пришли, бог вас послал! Придумайте что-нибудь, посоветуйте!
—- Ну что вы говорите! — пыталась утешить ее Анбари Ашк.— Хамрохон такая разумная, все понимает. Не станет она губить себя из-за какого-то старикашки!
— Не из-за него, подлеца,— сказала старуха,— а от тоски, с отчаяния, от безнадежности судьбы своей она может что угодно сделать! Она даже намекнула мне, а я, глупая, потом уж догадалась и вот теперь как на сковороде поджариваюсь...
Анбар поняла, что старуха не напрасно волнуется. Хамрохон и в самом деле могла решиться на самое страшное; поэтому, подумав, добавила:
— Не надо отчаиваться! Сейчас я пойду к Хамрохон, поговорю с ней, что-нибудь придумаем.
— Дай бог вам успеха, дорогая! Да поможет вам бог! Но будьте осторожны, как бы и вас там плохо не встретили.
Анбари Ашк улыбнулась.
— А мне не нужен их ласковый прием! Пусть этот распутный старик постарается, чтобы я его хорошо встретила. Последние его волосы вырву и засуну ему за пазуху. Я не боюсь его ЧК! Будьте спокойны! Так все устрою, что сами скажете: «Вот молодец!»
Эти слова сильной и властной женщины немного утешили старуху. Она поверила, что Анбари Ашк может стать избавительницей ее дочери.
— Да поможет вам господь! — сказала она.— Не уходите, я сейчас чай приготовлю... Совсем разум потеряла...
— Много я вашего чаю выпила, госпожа! — сказала, выходя в прихожую, Анбар.— Лучше поспешу к вашей дочке, узнаю, что с ней... Дай бог, чтобы не было удачи старому псу!
Анбар вышла на улицу.
Был веселый, солнечный, праздничный день. Народ радостно, толпами шел к Регистану. Мальчишки скакали вприпрыжку, со всех сторон слышались музыка, песни. На воротах, на порталах мечетей и медресе развевались красные флаги. Необычайное оживление царило на улицах, Анбар вышла на большую дорогу к Регистану и удивилась еще больше. Мимо нее проходили школьники в новых одеждах, с флагами, с барабанами и карнаями, весело распевая песни. Это зрелище вызвало у нее слезы. Она спрашивала себя: что это за праздник сегодня?
К Регистану безостановочно шли люди. За школьниками — взрослые, тоже с флагами и лозунгами на шестах. Анбари Ашк постояла немного, посмотрела, как прошли строевым шагом войска, с ружьями, с барабанами, карнаями и сурнаями. Потом не вытерпела и спросила водоноса, который только что полил дорогу, а теперь стоял с пустым бурдюком и смотрел на проходящие войска:
— Скажите, куда они все идут?
— Сегодня праздник Октября,— сказал водонос.— На Регистане демонстрация! Там с высокого помоста большие люди будут говорить с народом. Давайте пойдем вон за отрядом Асада Махсума.
— Женщин, наверное, не пустят?
— Почему же? Если это праздник свободы, почему же не пустят женщин? Я видел: женщины тоже туда шли. Пойдемте!
Ладно, я потом приду. Сейчас у меня спешное дело есть,— сказала Анбар и, пройдя мимо минарета, между сгоревшими, в развалинах, торговыми рядами, мимо канцелярии казия, спустилась к кварталу Хаузи Атолик. В этом квартале, возле бани Кафтоляк, в большой усадьбе, представлявшей собой обширный двор с множеством строений, теперь помещался Бухарский женский клуб. Ворота вели сначала в небольшой дворик, где находились канцелярия клуба, склад и другие хозяйственные помещения, тут же был и один из классов школы. А на женской половине, где было просторно, размещались главные комнаты клуба: зал для собраний, швейные, вышивальные и другие мастерские, столовая и жилые комнаты.
Анбари Ашк до нынешнего дня раза два побывала в этом доме и поняла, что такое клуб и все его значение. Ее дриводила сюда Фируза: они познакомились еще во дворце матери эмира до революции, постепенно сблизились и сдружились. Тетушка Анбар верила в Фирузу, она считала, что эта молодая, энергичная и чистосердечная женщина может сделать все, что захочет. Фируза казалась ей первой революционеркой, одной из представительниц новой власти. Поэтому всегда, когда она нуждалась в добром слове или в помощи, она приходила к Фирузе и советовалась с ней. И теперь, когда она собиралась освободить Оим Шо, ей нужно было посоветоваться с Фирузой.
Но сегодня, придя в клуб, тетушка Анбар едва узнала его Вход с улицы был украшен кумачовыми полотнищами, на которых белой краской были написаны слова: «Да здравствует Октябрьская революция!», «Да здравствует партия большевиков и Советское правительство!» Всюду висели гирлянды из разноцветной бумаги, красные флаги, портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Весь крытый проход был увешан гирляндами из цветных бумажных флажков. Большой двор клуба был переполнен, шли какие-то приготовления, гремели бубны, слышалось пение. Женщины были разодеты во все новое. Учительницы — в сапогах или в лаковых ичигах и каушах, в бархатных платьях, в суконных жилетках, на головах шелковые платки.
Анбари Ашк, не найдя в этой сутолоке Фирузу, обрадовалась, увидев знакомую учительницу Отунчу, поздоровалась с ней, спросила, где Фируза.
— Фируза, наверное, в комнате девушек,— сказала Отунча.— Она пошла поторопить их, чтобы не опоздать на демонстрацию.
— На какую демонстрацию? — спросила Анбари Ашк, желая проверить слова водоноса.
Отунча сказала:
— Это демонстрация в честь праздника Октября.
— А!..— сказала Анбари Ашк, и по лицу ее было видно, что она ничего не поняла.
Отунча улыбнулась и объяснила ей:
— Три года назад в России произошла революция. Скинули власть царя-деспота и установили Советскую власть. Вот сегодняшняя демонстрация в честь этого. День освобождения трудящихся — наш большой праздник. Сегодня в Ташкенте, в Казани, в Москве, в Фитирбурге — везде праздник...
— Очень хорошо! — сказала Анбар.— Пусть побольше будет таких праздников, чтобы несчастные женщины вздохнули свободнее. Хорошо у вас, как на настоящем тое! Вот так праздник! Скажите, а эти женщины тоже пойдут на Регистан?
— Да, мы все пойдем на Регистан, послушаем речи, потом вернемся и будем веселиться.
—- И вы пойдете? Без паранджи?
— Нет, почему без паранджи? Мы и в паранджах примем участие в демонстрации.
— Если бы вы пошли без паранджи, мужчины, увидев красоту вашу, с ума бы посходили!
— Вы шутите, тетушка! — засмеялась Отунча.-— Вы тоже с нами пойдете?
— Ладно! — сказала Анбар и пошла разыскивать Фирузу. Фируза и Оймулло Танбур в это время одевали и утешали молодую
женщину, убежавшую от своего старого мужа-деспота, нашедшую убежище в клубе.
— Ты ведь будешь в парандже и чашмбанде,— говорила Оймулло.— Как твой старик узнает тебя среди стольких женщин?
— Боюсь я, Оймулло, дорогая, страшно мне! — говорила женщина, вытирая слезы.
— Вот пойдешь с нами, увидишь людей и город, тогда перестанешь бояться! — убеждала ее Фируза.
Анбар подошла, поздоровалась, извинилась.
— Дорогая Фируза,— сказала она,— вы заняты, но на одну минутку я хотела оторвать вас — посоветоваться по важному делу...
— Идите, Фируза! — сказала Оймулло.— Я еще раз попрошу Амину-джан повторить ее речь, и мы пойдем. Все готово.
Фируза и Анбар вышли из комнаты, прошли через толпу поющих, смеющихся, радостных женщин и девушек и вошли в большой зал собраний, тоже украшенный лозунгами, красными знаменами, флагами. В глубине зала стоял длинный стол, покрытый красным бархатом.
Позади стола рядами стояли стулья. Пол зала был устлан большим красным ковром, вдоль стен и на ковре разбросаны подушки, расстелены курпачи и одеяла.
— Давайте поговорим здесь,— сказала Фируза.— Сегодня во всех комнатах люди...
— Ничего,— сказала тетушка Анбар.— Мне очень нужен ваш совет, потом я уйду.
— Нет, нет! Мы вас не отпустим! — сказала Фируза.— Пойдете с нами на демонстрацию, потом вернемся в клуб, у нас будут всякие развлечения. Вы тоже должны повеселить наших женщин.
— Со всей душой! — сказала Анбар.— Если успею, конечно, приду... Но тут у вас веселье, а мое сердце разрывается.
— Ну, ну? Что случилось? — со страхом спросила Фируза.
— Дело в том,— сказала Анбар,— что несчастная Оим Шо попала в такое тяжелое положение, что, говорят, хочет покончить с собой. Сегодня утром я зашла навестить ее мать, а она сидит одна-одинешенька и рыдает... Я ей обещала, что пойду в дом того нечестивца и узнаю, что с ее дочерью. Я сейчас иду туда. Но по пути зашла посоветоваться с вами...
— Бедная Оим Шо! — сказала печально Фируза.— Я ведь говорила, чтобы она не соглашалась, что добра не будет, а она не послушалась.
— Любовь старика — мороз для розы! — сказала тетушка Анбар.— Это она и сама знала, но ведь побоялась, верно... вы же сами знаете, кто он.
— Ну, а теперь что случилось? — спросила Фируза.
— Я не знаю... но раз она хочет убить себя... значит, не зря... Фируза подумала и сказала:
— Коли так, идите и навестите ее, узнайте: если она не хочет оставаться с мужем, у него в доме, то вовсе не надо убивать себя, надо жить! Пусть она уйдет от мужа. Приведите ее к нам сюда, в клуб, здесь никто ее не тронет.
— Но ведь вы сейчас все уходите?
-- Мы пойдем на демонстрацию на Регистан, а часа через два вернемся.
— Хорошо,— сказала тетушка Анбар.— Тогда я сейчас пойду в дом Хасанбека. Его самого, наверное, тоже нет дома...
— Да, конечно, Хасанбек тоже на Регистане. До свидания!
Они вышли из зала. Как раз в этот момент учительница и Оймулло Танбур вывели всех из клуба на улицу. Женщины Бухары впервые шли организованно, со знаменами на демонстрацию. Хогя их было не так уж много и они все еще были в паранджах, все же это была первая в Бухаре женская демонстрация, такая радостная и веселая. Среди женщин было несколько русских и татарок — они шли без паранджи и несли в руках знамена. Фируза в этот день была так взволнована, что хотела тоже идти без паранджи, но Оймулло Танбур и Отунча отсоветовали ей, сказали, что этот ее поступок может вызвать недоверие к ней и к клубу у собравшихся женщин. Зараженная общим оживлением и весельем, Анбари Ашк взяла бубен и сыграла на нем какой-то танец и только потом с большим сожалением распрощалась.
Множество народа смотрело, как выходили из клуба женщины со знаменами, ударяя в бубны. Любопытные даже загородили женщинам дорогу, и те должны были остановиться. В эту минуту появился вдруг Насим-джан, сын хаджи Малеха, который жил в доме напротив клуба. На рослом белом коне, одетый в военную форму из небесно-голубого сукна, с маузером на поясе, в высокой барашковой шапке, с двумя конными милиционерами позади, он разогнал зевак с середины улицы и, отдавая по-военному честь, сказал:
— Пожалуйте, дорогие женщины! Путь к свободе и счастью для вас открыт!
Резвый конь его, играя, бил копытами, глаза Насим-джана сверкали, весь он был воплощением молодости, красоты, гордой силы.
— Спасибо вам, дорогой сосед! — сказала Фируза из-под паранджи.— Пусть и вам будет открыт путь к успеху!
— Благодарю! — Насим-джан держал руку у виска, пока не прошли вперед женщины.
Анбари Ашк все это видела. Она заметила красоту и гордую посадку Насим-джана и сказала про себя: «Вот если бы милой моей Хамрохон достался такой муж!»
Не желая больше задерживаться, она прошла с женщинами мимо медресе Турсун-джана, потом повернула в сторону Нового базара. Мощная река демонстрантов текла по улице, направляясь к Регистану. Впереди каждой группы шли знаменосцы, начальники, музыканты играли на сурнаях и барабанах, кое-где молодежь танцевала. Пробираясь вдоль стен, Анбари Ашк наконец выбралась из толпы и направилась к кварталу Коп-лон, где жил теперь в конфискованном доме шейх-уль-ислама Ходжа Хасанбек.
А в это время Оим Шо сидела, свернувшись клубочком, в углу комнаты и листала книгу стихов Хафиза, горько вздыхая и вытирая слезы, непрерывно набегавшие на глаза. Снаружи, с большой улицы доносились звуки карнаев и гром барабанов, пение и крики школьников. Все обитатели дома, даже старуха — сестра ее мужа — вышли к воротам посмотреть на демонстрацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50