В первый раз за последние десять лет у Омилова пересохло во рту от страха: это мог быть знак того, что Семион готов нанести удар. Он услышал шаги за спиной.
— Что это, папа? — спросил голос Осри.
— Я... — Омилов так и не решил что сказать, когда Парракер, его дворецкий, вышел ему навстречу, держа что-то в руках.
— Сэр, это прибыло только что, с пометкой «срочно, лично в руки».
Омилов принял у него посылку, и Парракер, переведя взгляд на вновь прибывших, не смог сдержать удивления. Не вымолвив больше ни слова, он склонился в низком поклоне.
— Парракер! — улыбнулся Брендон. — Как жизнь?
Дворецкий поклонился еще раз, потом повернулся к Омилову. Лицо его снова сделалось непроницаемым,
— Спасибо, — поспешно сказал Омилов, представляя себе, что творится у дворецкого в голове. — Проводишь Деральце в гостевые покои?
Деральце поднял свою ношу и, прежде чем последовать за Парракером, смерил Осри долгим, оценивающим взглядом.
Омилов повернулся, так и не выпуская коробки из рук. Какое-то странное было от нее ощущение: она казалась тяжелой и одновременно легкой, и от того ощущение нереальности, охватившее его еще в тот момент, когда он узнал лицо Брендона, только усилилось. Он вернулся на веранду; чувства его обострились, словно чтобы противостоять окутавшему его мысли туману. Теплый вечерний ветерок принес на веранду ароматы сандалового дерева и юмари; в саду пробовали голоса к ночному концерту местные лягушки.
— Не посмотреть ли нам на это? — предложил он, сам удивляясь тому, что голос его может еще звучать нормально. Он протянул руку, чтобы поставить коробку на столик. От странного несоответствия массы и легкости все внутри у него болезненно сжалось, но, оказавшись на столе, коробка больше не двинулась, и он с облегчением выпрямился.
— От кого это? — спросил Осри.
Омилов всмотрелся в сопроводительную карту.
— Похоже, сюда посылку переадресовали. Первоначальным адресатом тут значится некто «Мартин Керульд, Первый Эгиос». Забавно. Мой давний студент, о котором я ничего не слышал лет десять, не меньше. — Он поднял взгляд на Брендона, пытаясь понять, не связаны ли эти два события между собой, но Брендон никак не отреагировал на это имя.
Омилов сорвал защитную обертку, и у него перехватило дыхание: под ней оказался альгаманский ларец с секретом — резной деревянный ящичек с перламутровой инкрустацией. Осри и Брендон не сводили с него глаз. Осри хмурился, как всегда, когда происходило что-то неожиданное; лицо Брендона оставалось вежливо-невозмутимым, но взгляд его беспокойно шарил по саду. Почему он не прошел Энкаинации? Омилов никогда еще не слышал о подобном. До сих пор не слышал.
Пока пальцы Омилова сами собой пробовали варианты решения отпиравшей ларец головоломки, в голове его всплыли воспоминания о Брендоне, каким тот был десять лет назад — он обожал различные розыгрыши безотносительно к наказанию, неизбежному даже для Крисархов. Ярче всего запомнился, пожалуй, гриб-вонючка, загадочным образом оказавшийся в кресле кого-то только что произведенного в рыцари на банкете в честь этого события.
Конечно, все это было неизмеримо серьезнее, и все же что-то во взгляде Брендона убедило Омилова в том, что тот полностью отдает себе отчет в своих действиях. Это было тяжелейшее мыслимое оскорбление всей дворцовой верхушке — такое не забудется никогда, ни за что. Даже его отец, Панарх, не в силах будет заглушить ту бурю возмущения, которую оно поднимет.
«И еще, — подумал Омилов, — учитывая то, как нынче принимаются решения в Тысяче Солнц — осторожными, тщательно рассчитанными ходами Тех, Кто Служит, — бегство Брендона не сможет не затронуть самые основы государства». Его отец при всей своей любви к Брендону даже не будет пытаться защитить его. Геласаар всегда ставит интересы триллионов своих подданных выше личных.
И Брендону это известно.
— Ну? — нетерпеливо спросил Осри. Взгляд его скользнул по лицу Брендона, потом торопливо переместился обратно так, будто не видя его, он мог отрицать случившееся. — Открыл, папа?
Омилов еще раз стряхнул тревожные мысли и внимательно посмотрел на ларец у себя в руках. От солнца осталась лишь узкая полоска света на горизонте, и перламутровая инкрустация мягко переливалась в свете ламп, включившихся на смену закату.
Крышка, наконец, с тихим щелчком подалась. Внутри ларца лежал маленький шар с зеркальной поверхностью — размером в полкулака. И снова Омилов испытал потрясение, сильнее прежнего.
Как это сюда попало?
На мгновение перед глазами его снова встали гулкие своды Храма, тысячекратно отраженные в фасетчатых глазах невыразимо древнего странного существа; в ноздри ударил странный, похожий на благовония аромат; он услышал скрипучий голос, словно кто-то водил по толстым струнам грубым смычком. Он снова испытал страх от безразличного взгляда этого существа, чья жизнь началась, когда его собственные предки высекали каменные орудия среди ледников Потерянной Земли.
— Но это же просто шар, — сказал Осри. — Металлический шар.
Тряхнув головой, Омилов отогнал воспоминание и осторожно вынул шар, стараясь не поднимать его слишком быстро, чтобы не усилить ощущения его странности. Как и в первый раз, когда ему довелось видеть этот предмет, Омилов невольно скосил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд — такой идеально ровной, зеркальной была его поверхность, что заметить его можно было только по искажению отраженных им линий.
Как он ни старался, что-то в том, как он держал шар, выдало его, ибо Брендон слегка прищурился, когда он положил его на стол.
Осри протянул к нему руку и застыл, глядя на карту.
— Керульд... Кажется, я слышал это имя.
— Кажется, он теперь эгиос, ответственный за ДатаНет на Брангорнийском узле, — припомнил Омилов, катая пальцами шар; было что-то странное, почти неестественное в том, как тот перемещается по столу. Осри и Брендон завороженно следили за его движениями.
— В жизни не видел ничего похожего, — признался Осри. Он все еще держался настороженно. — Что это такое?
— Что это такое или для чего его создавали, я не знаю, но этой штуке по меньшей мере десять миллионов лет.
— Ур? — сипло спросил Осри.
Омилов кивнул и протянул шар сыну. Тот принял его в ладони, и они сразу же опустились — шар оказался тяжелее, чем он ожидал. Осри поднял шар, и брови его изумленно полезли на лоб, ибо руки двигались слишком быстро для такого веса. Омилов улыбнулся: Осри, несомненно, ощутил пугающее несоответствие между массой шара и его инерцией.
— Кинь его Брендону.
Осри заколебался.
— Не беспокойся, он не хрупкий. Сомневаюсь, чтобы мы вообще могли его как-то повредить.
Осри попытался перебросить шар Брендону, выжидающе поднявшему руки, но маленький шар отказался слетать с его руки — казалось, он приклеился к ладони, хотя при этом свободно перекатывался по ней.
— Бросай, не бойся, — усмехнулся он. Шок прошел, но ощущение нереальности происходящего осталось.
«Брендон — конченый человек. Семион, возможно, уже замкнул кольцо вокруг нас, а мы сидим и беседуем об артефакте, построенном расой, уничтоженной десять миллионов лет назад...»
Осри взял шар и несильно толкнул, словно ядро, но стоило его пальцам растопыриться в момент броска, как шар соскользнул с его ладони и упал на стол — совершенно бесшумно. Он упал так быстро, что самого падения никто не успел увидеть, но коснувшись стола, замер без движения, не прокатившись и миллиметра. Осри толкнул его к Брендону, но как только рука его прекратила поступательное движение, остановился и шар.
Осри наморщил лоб и потянулся к нему, но Брендон взял его быстрее. Он поднял его, положил под него на стол руку ладонью вверх и, подмигнув, отпустил шар с высоты двух футов. Осри вздрогнул, Брендон тоже напрягся, но рука Крисарха осталась невредимой, несмотря на очевидную тяжесть шара.
— Не может быть! — выдохнул Осри. — Никакой инерции!
— Может или нет, видите сами, — ответил его отец. — Возможно, разумеется, она есть, но так мала, что мы просто не можем её измерить. Во всяком случае, те физики, которым разрешили обследовать его шесть столетий назад, сошлись во мнении, что это не более вероятно, чем полное её отсутствие.
— И если такое можно проделать и с кораблем... — начал Брендон.
— То скорость его будет ограничена лишь плотностью межзвездного пространства, — договорил за него Осри, словно за спасательный круг хватаясь за отвлеченную тему.
Брендон уронил шар обратно на стол, взял свой бокал и налил себе еще из графина.
— Так ты знаешь, откуда это взялось? — продолжал Осри.
— Откуда — да, знаю. Как — не имею ни малейшего представления, — ответил Омилов. — Но если я только не ошибаюсь, Мартин Керульд не имел права получать это. Шар почти наверняка украден с планеты, вот уже больше семисот лет находящейся под карантином класса А.
Осри зачарованно дотронулся до шара.
— Ты слышал про систему Парадисиума? — продолжал отец.
— Это один из Обреченных миров, — вмешался Брендон, который стоял, облокотившись на балюстраду и глядя на звезды.
— Двойная планета двойной звезды, обреченная на смерть где-то через пятьдесят тысяч лет, произведение искусства чужой цивилизации, давным-давно исчезнувшей из Галактики, чему мы можем только радоваться. — Омилов нерешительно помолчал. — И я совершенно уверен в том, что это урианский артефакт, поскольку видел его прежде, в храме Демона на Парадисиуме.
— Рельефы, — вспомнил Осри. — Я видел их репродукции — они покрывают целый континент.
— Раз в пятьдесят лет Панархия разрешает ксеноархеологической экспедиции посетить планету. Таких экспедиций было уже четырнадцать, и все встречались с одним и тем же существом — Стражем из Храма. — Омилов издал странный горловой звук, напоминающий бульканье. — Так — насколько я могу воспроизвести без хитиновой гортани — звучит его имя. — Он усмехнулся, задумчиво глядя вдаль. — Одна из членов нашей экспедиции, высокожительница, как выяснилось, страдала неожиданной фобией: не выносила насекомых. В общем, её пришлось выносить из Храма на руках, напичкав успокаивающими.
Омилов взял шар со стола.
— Страж сказал нам, что это — яйцо демона, вроде того, что вылупится из их двойного солнца в конце времен.
— Они что, поклонялись ему? — с легким отвращением спросил Осри.
— Не совсем. Скорее, держали в заточении. Страж сказал, что для его рода это большая честь: на протяжении пятисот поколений хранить его в ожидании дня, когда их солнца, взорвавшись, поглотят его.
Он помолчал немного.
— Пятьсот поколений, считая от исчезновения Ура, — это по двадцать тысяч лет на одного Стража. Эта цифра подтверждается результатами первой экспедиции: анализом радиоактивных изотопов хитиновых чешуй у алтаря, генным сканированием... собственно, потому и установили карантин. Ни одно из естественным путем развившихся существ не может жить так долго.
В наступившем молчании хор лягушек и шорохи в саду показались громче обычных, режущими ухо, особенно на фоне музыки, негромко звучавшей на веранде. Окна дома за их спиной засветились; на востоке поднималась над горизонтом ближняя луна, Килелис, бесстрастно отражая холодным ликом свет зашедшего солнца. По небу тянулись редкие полосы облаков. Окружавший поместье парк казался в розоватом свете луны еще таинственнее.
— Страж не позволил нам прикасаться к шару, а наши инструменты не дали ровным счетом никаких показаний. Поскольку Страж, несомненно, являлся разумным существом, он попадал под защиту Пакта Анархии. Мы не могли заставлять его. Мы и не собирались... впрочем, кто-то тем не менее это сделал. — Омилов тронул клавишу на подлокотнике своего кресла с высокой спинкой, и огни на веранде погасли, а над их головой раскинулось во всей своей красе звездное небо.
— Кажется, я что-то припоминаю, — пробормотал Брендон. — У него ведь есть название... какое-то там Сердце, верно?
Омилов сидел, прижимая шар к груди, и лицо его вместе с яркими звездами причудливо искажалось, отражаясь в его поверхности.
— Сердце Хроноса, — произнес он. — Пожирателя Богов.
Вставала вторая луна, когда Деральце бесшумно скользил по коридору следом за сыном гностора — тот только что вышел из своей комнаты в ночной рубашке.
Сквозь высокое окно в конце коридора светила Тира, и от Осри на стену падала гротескно-большая тень. Он остановился у двери в покои своего отца, и эхо от шарканья его шлепанцев по полированному паркету стихло.
Он дотронулся до панели замка, и дверь бесшумно скользнула в сторону, оставшись открытой, когда Деральце набрал код первоочередного доступа. Свет горел и в спальне, и в кабинете. Гностор предпочитал простоту Карельского Ренессанса: дверей внутри его покоев не было, лишь высокие проемы. Деральце остался в холле, за границей света, и принялся терпеливо ждать.
Омилов сидел в глубоком старом кресле; в руке он держал кружку с горячим питьем, наполнявшим воздух пряным ароматом. Над головой его виднелись в полумраке ветви изящного аргана, чьи длинные серебряные листья туго свернулись на ночь, кроме тех, на которые падал свет настольной лампы. Казалось, растопыренные как человеческая кисть листья защищают кресло и сидящего в нем человека.
По наклону головы гностора Деральце понял, что тот смотрит на рисованный портрет покойной Кириархеи, Илары кир-Аркад. Осри тоже покосился на портрет, висевший на стене еще с тех пор, когда Деральце приходил сюда охранником юного Крисарха.
Омилов оглянулся на стоявшего в дверях сына и улыбнулся.
— Ночные духи не дают спать и тебе, мой мальчик? Заходи, попьем чаю из сон-ягод. Не было случая, чтобы он не помог мне.
— Ночные духи? — переспросил Осри. — Знаешь, папа, иногда мне кажется, что ты и сам почти веришь во все те сказки и мифы, которые изучаешь.
— То верю, то сам смеюсь над ними, — с улыбкой ответил гностор.
Вид у Осри был недовольный. Деральце вдруг припомнилась леди Ризьена в одно из редких посещений семейного поместья.
— Твой отец, Осри, — говорила она тогда сыну, — настоящий ребенок в теле взрослого мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58