С того места, где залегли партизаны, весь отрезок дороги был виден как на ладони.
Когда передние колеса «мерседеса» коснулись этой невидимой отметины, Иван Васильевич приподнялся и швырнул гранату, тут же застрочили из автоматов партизаны, заработал Петин пулемет. Он видел, как шофер сунулся головой в лобовое стекло и машина круто вильнула в сторону, с ходу врезалась в придорожную осину, загородив дорогу. Тяжелый грузовик, следовавший сзади, сильно боднул «мерседес», послышался звон разбитого стекла. И тут вскочившие на ноги бойцы стали поливать из автоматов и ручного пулемета поспешно выпрыгивающих из грузовиков гитлеровцев. Некоторые из них сразу ложились на дорогу и начинали отстреливаться. Подползший к самой обочине Семенюк метнул гранату в «мерседес». Только один офицер выскочил из окутанной дымом машины. Размахивая парабеллумом, он что-то кричал. А из грузовиков все выпрыгивали и выпрыгивали автоматчики.
Иван Васильевич выстрелил в офицера, но промахнулся. Кажется, один из партизан ранен. Иван Васильевич видел, как он, неуклюже зарываясь в снег лицом, отползает за деревья. Значит, их осталось двенадцать. А тех, укрывшихся за грузовиками, раз в пять больше. Надо отходить в лес. Вряд ли гитлеровцы станут их преследовать, у них самих большие потери. Когда схватился за грудь и со стоном повалился в снег еще один партизан, Кузнецов крикнул:
– Все в лес! Мы с Ореховым вас прикроем!
Ни одной целой коробки патронов. Но где же Петя? Пули свистели вокруг, одна звонко цокнула по пустой коробке и с визгом пролетела возле самого уха. Петя-то где? Он вспомнил, что в разгар боя, когда пулемет замолчал, Орехов что-то сказал… И тут один за другим громыхнули разрывы гранат. Фашисты мгновенно перенесли огонь в другую сторону, и Иван Васильевич увидел Петю Орехова – тот, высунувшись из-за толстой сосны, махал рукой: мол, скорее уходите!
Вскинув пулемет на плечо, Кузнецов побежал, пули щелкали по деревьям, сбивали мелкие сучки, длинная очередь срезала верхушку молодой елки. Справа снова громыхнула граната.
В то же мгновение он почувствовал тупой удар в предплечье. Левая рука стала чужой, на кисти быстро набухали синие жилы. Горячая боль обожгла плечо, заныло под шеей. Смерзшийся снег в лесу вдруг засверкал необыкновенно яркими золотистыми искорками. Услышав за спиной хриплый вскрик, Иван Васильевич обернулся.
– Я это! – услышал он Петин голос.
Стрельба все еще продолжалась, но отодвинулась вправо, больше не падали срезанные пулями сучки, не вздрагивали молодые деревья. Гитлеровцы отстали и повернули назад.
– Как горох посыпались из грузовиков, – возбужденно говорил Петя. – Покосили мы их!
– А наших сколько?
– Кажется, двое…
На шее и за спиной у Пети висели два немецких автомата. Ушанка была заломлена на затылок, голубые глаза блестели.
– Хотел офицерскую сумку взять, подполз почти к самой машине – заметили, сволочи… Я их тоже угостил будь здоров.
– Почему ты без приказа ушел? – сурово взглянул на него Кузнецов.
– Так патроны кончились! – заявил Петя. – И потом, я вам сказал, что подберусь к легковушке… Вот пару «шмайсеров» прихватил!
– Ты – радист, – строго заметил Иван Васильевич. – И никогда не лезь под пули. Что будут без тебя делать партизаны? Соображаешь?
– Скорее бы научить морзянке этого парня, что день и ночь торчит возле рации, – сказал Петя. – Будет у нас еще один радист.
– Я не заметил, как ты исчез, – остывая, проговорил Кузнецов.
– Жаль, офицерскую сумку не сумел взять, – вздохнул Орехов.
Они уже не бежали, а шли быстрым шагом, рука у Кузнецова наливалась тяжелой свинцовой болью, в глазах мельтешили золотистые точки, он боялся потерять сознание.
– Иван Васильевич, да на вас лица нет! – воскликнул Орехов. – Вроде фрицы отстали, давайте я вас перевяжу!
Он посадил Кузнецова прямо в снег и стащил полушубок.
На условленное место сбора они пришли последними. Там дожидались их партизаны. Все были возбуждены, делились махоркой, подсчитывали трофеи, захваченные на месте боя. Петя шел рядом с Кузнецовым, у которого левая рука была на перевязи. Кровотечение остановилось, но каждый шаг отдавался болью в плече и лопатке. Младший лейтенант с опаской поглядывал на командира, но тот, поймав его взгляд, сердито сдвинул светлые брови и прибавил шагу.
– Ну и задали мы фрицам жару! – возбужденно заметил Петя. – Кто мог знать, что их столько набилось в машину!
– Сколько еще наших погибло?
– Двоих недосчитались, – помрачнел Петя. – Лешу осколком наповал… А фашистов, я думаю, много положили, не считая офицеров. Удачная вылазка, товарищ капитан!
Иван Васильевич промолчал. Двое погибли… Вот тебе и внезапность, и выбор цели… А с другой стороны, война есть война, и без жертв она не бывает. Но до чего обидно терять на поле боя своих ребят!

5

Рудольф Бергер вразвалку шагал по крашеным скрипучим половицам, его усики подергивались, маленькая рука с белым перстнем на мизинце то и дело касалась парабеллума на поясе. Ночью ударил мороз, и в проталины окон сочился январский дневной свет. В печке потрескивали березовые поленья, но в комендатуре было прохладно.
– Ты с кем здесь воюешь? – гневно бросал гауптштурмфюрер Леониду Супроновичу. – С детишками и бабами? Ты выследил хотя бы одного партизана? Хвастаешься, что окрестные леса знаешь как свои пять пальцев, а сам туда и носа не суешь? А партизаны нападают в лесу на наших офицеров и солдат, взрывают воинские эшелоны!
– У нас тихо, – ввернул Леонид.
Он стоял у печки и хмуро слушал начальника. Развалившийся на диване Михеев переводил гневные тирады Бергера на русский язык. И делал он это с явным удовольствием.
– За что тебе и твоим дармоедам марки платим?! – гремел гауптштурмфюрер. – За то, чтобы вы население грабили, шнапс пили и рожи наедали? А партизаны в это время сидят в засадах и подкарауливают наши машины!..
Бергеру крепко досталось от начальства: партизаны разгромили автоколонну, убили около тридцати солдат и трех офицеров. В том числе подполковника. И хотя все это произошло далеко от поселка, Бергеру поставили налет в вину. Проклятые партизаны все больше и больше досаждали немцам! Начальство приказало найти их лагерь, уничтожить дотла, а всех, кто помогал бандитам, примерно наказать. Необходимо сделать так, чтобы местное население поголовно отвечало за проделки партизан. Бергер расстреливал каждого пятого, но, по-видимому, и этого мало, надо будет полностью сжечь одно-два села вместе с жителями. Может, тогда он отобьет у этих скотов охоту покрывать партизан?..
– Я не верю, что в Андреевке нет ни одного человека, который бы не был связан с партизанами. – Гауптштурмфюрер подошел к печке, погрел растопыренные ладони о теплый бок. – Русские наверняка интересуются нашим арсеналом. И пока вы… – он бросил неприязненный взгляд на своего помощника, – пьянствуете и «воюете» с бабами на печке, они рано или поздно доберутся и до нас…
– Что прикажете делать-то? – пробурчал Леонид. – Ежели партизан нет у нас, где их взять?
– Вот именно – взять! – снова взвился Бергер. – Найти! Привести ко мне…
Леонид бросил тоскливый взгляд на замороженное окно, переступил с ноги на ногу. От его крепких серых валенок натекло на полу. Он уже понял, что придется сейчас же садиться в машину с полицаями и снова колесить по лесным проселкам. Грузовик Леонид хорошо подготовил к встрече с партизанами: установил в фургоне крупнокалиберный пулемет, борта и кабину обшили стальными листами. Пять дальних рейсов совершили по деревням на грузовике, но ни разу не напоролись на партизан. Старший полицай был убежден, что их в окрестностях нет.
– В лес! – скомандовал Бергер. – И привезите мне… этих лесных зверей!
Михеев «лесных зверей» заменил на партизан. Впрочем, Леонид прекрасно и без перевода понимал гауптштурмфюрера…
Крытый брезентом грузовик остановился посередине деревни, как раз напротив заледенелого колодца. Из кабины выбрался Леонид Супронович с советским автоматом через плечо. Он расстегнул верхнюю пуговицу черного полушубка, чтобы была заметна матросская тельняшка, крикнул Матвея Лисицына и Афанасия Копченого. Сугробы блестели так ослепительно, что было больно глазам. Извилистая тропинка тянулась от дороги к речке, где чернела дымящаяся прорубь. Из труб лениво тянулись в чистое морозное небо дымки. На улице не было ни души.
Втроем они ввалились в душную избу. Пахло кислой капустой и дымом. Старуха подкладывала в русскую печку поленья. Жаркий отблеск высветил на ее худом лице морщины. У окна притихли парнишка и белобрысая девчонка лет тринадцати. Старуха даже не повернула головы от печки.
– Повезло нам, ребята, попали как раз к обеду! – поздоровавшись, весело сказал Леонид.
– Откеля вы такие взялись? – с печи свесился бородатый старик в расстегнутой косоворотке.
– Фрицев тут у вас, дедушка, нет? – спросил Матвей Лисицын. Он был в красноармейской шинели, на голове серая ушанка с красной звездой.
– Бог миловал, – ответил старик. – А вы сами-то кто будете?
– Слепой, что ли? – ухмыльнулся Копченый. – Красноармейцы мы. – Он кивнул на Супроновича: – Перед вами балтийский матрос. Слышали, на днях автоколонну в пух и прах распотрошили? Генерала взяли в плен.
– Партизаны мы, дед, – прибавил Лисицын, снимая шапку и поглаживая на ней пальцами рубиновую звездочку.
Старик спустил с печи ноги, обутые в подшитые кожей валенки. К ним пристала розоватая луковая шелуха. Старуха поставила в угол ухват, тоже обернулась к ним, утирая лицо уголком платка.
– А вчера каратели застукали нас в лесном лагере… – продолжал Супронович, – Привел какой то паразит… Уж не из вашей ли деревни? У него двух пальцев на руке не хватает.
– У нас таких нету, – сказал старик, сползая с печи. Вслед за ним спрыгнула на крашеную лавку черная кошка.
– Теперь ищем, куда прибиться, – вставил Копченый. – Считай, мы только одни и спаслись. Если в не машина!..
Все разыгрывалось по выученному наизусть сценарию, но то ли им не везло, то ли люди действительно не знали, где скрываются партизаны, но пока хитроумная уловка не срабатывала. Жители или отмалчивались, или отвечали, что отродясь не слыхивали ни про каких партизан.
– Может, знаете, как нам их найти? – обратился Леонид к старику.
Тот почесал розовую лысину, развел руками:
– Родные, откуля же нам ведомо? Сидим тута, как куры на насесте, и носа из избы не высовываем. Морозы-то какие!
– Неужто из вашей деревни никто не связан с партизанами? – сделал удивленное лицо Супронович.
– А хто ж знает, – ответил старик. – Мне про то, родненькие, неведомо. Да у нас тута одни бабы, ребятишки да старые пни навроде меня.
– У тети Нюши, бают, сын Васька в партизанах, – тоненьким голосом произнесла белобрысая девочка.
Она во все глаза смотрела на незнакомцев. Подросток – он был выше ее на полголовы – подошел к Лисицыну и потрогал пальцем звездочку на шапке.
– Настоящая! – улыбнулся он.
У Леонида Супроновича будто гора свалилась с плеч: наконец-то клюнуло! Он распахнул полушубок, сбросив на пол вякнувшую кошку, уселся на лавку.
– Цыц, лупоглазая! – сердито глянул на девочку старик. – Чаво околесицу-то несешь?
– Я сама слышала, как тетя Нюша говорила у проруби про Ваську… – обиделась девочка. – И вон Митька слышал! – Она глянула на брата: – Скажи ему, Мить?
Мальчишка оказался сообразительнее сестренки. Переводя взгляд с деда на пришельцев, он наморщил лоб и весомо уронил:
– Ничего такого я не слышал.
– Ах ты гаденыш! – Леонид схватил его за ухо и вывернул. – Чего нас дурачишь?
Мальчишка, багровея, мотал вихрастой головой, на его глазах закипели злые слезы.
– Дура! – выкрикнул он в лицо сестренке. – Тетя Нюша говорила, что Васька воюет на фронте…
– Где живет ваша тетя Нюша? – приблизил Супронович свое лицо к лицу мальчика.
– Через два дома от нас, – с трудом сдерживая слезы от невыносимой боли, прошептал тот.
Леонид отшвырнул его и поднялся с лавки.
– Родимые, может, поснедаете чем бог послал? – предложил старик. – Извиняйте, у нас, окромя картохи да кислой капусты, ничего нету…
– Сейчас мы вас всех накормим… – ухмыльнулся Леонид и, кивнув подручным, первым тяжело вышел из избы.
Услышав в деревне выстрелы, скоро подкатил к колодцу и броневик. Из него выбрались замерзшие солдаты с автоматами. Они дышали на руки, притоптывали на снегу. Фельдфебель подошел к низкому длинному амбару с подпертыми толстыми кольями дверями.
– Тащите бензин, – скомандовал Супронович.
Фельдфебель, понимавший по-русски, приказал солдатам принести две канистры. Из амбара слышался женский плач в голос, глухой мерный стук сотрясал двери. У бревенчатой стены на снегу неподвижно распластались мальчик с девочкой. Обагренный яркой кровью снег кое-где подтаял. Большие светлые глаза девочки стеклянно блестели. Мальчик глубоко зарылся лицом в снег, одна рука была неестественно подвернута, острый локоть беззащитно торчал из дырявого рукава.
Долговязый солдат в длинной ядовито-зеленой шинели размашисто брызгал из канистры на стены амбара. Леонид подошел к трупу девочки, рванул подол ее платья, намотал полотно на короткую палку, вытряс остатки бензина и, скаля зубы, чиркнул зажигалкой. Пылающий факел полетел на крышу, вмиг ярко полыхнуло. В амбаре раздался истошный вой. Еще сильнее застучали в дверь. Супронович вскинул автомат и дал по ней очередь. Стук сразу прекратился. Огонь быстро охватил весь амбар. Из низкого квадрата окошка вместе с клубами дыма вывалился закутанный в ватник ребенок. Упав в снег, он громко закричал. Ухмыляющийся фельдфебель вразвалку подошел к нему, вытащил из ватника и снова запихнул ребенка в дыру.
Дикие крики, приглушаемые треском огня, казалось, неслись из амбара прямо в небо. Слов было не разобрать. Неожиданно солома на крыше вспучилась, и в прорехе показалась русоволосая голова парнишки. Он широко раскрывал рот, хватая морозный воздух. Побелевшие пальцы теребили солому. Подросток поднатужился и вывалился на крышу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86