– прислушался Иван Иванович. – Полковник не велел мне от телефона отлучаться… – Он достал из кармана печать, подышал на нее и с маху пришлепнул на ладонь. – Куда ее девать? И касса осталась…
– А много у тебя, Ваня, денег-то в поселковой кассе? – остановился на тропинке Тимаш.
– Еще когда все деньги и бланки отправил в Климово, – сказал Добрынин. – Так, мелочишка… Шесть рублей семнадцать копеек.
– Эх, пропили бы мы с тобой эти денежки, Ваня, – горестно вздохнул Тимаш. – Да вот беда, водки теперя негде взять.
– Ты бы хоть сейчас-то, Тимофер Иваныч, посерьезнел, – упрекнул Добрынин. – Такое время, а ты все болтаешь!
– Пусть бабы слезы льют, а я непривычный, – вдруг окрысился тот. – Допустили германца до дома, а теперя за голову схватились? Эх, да что говорить, едрена вошь! – замысловато выругался и зашагал к дому.
Еще одна воинская часть прошла в сторону фронта. Белокурый майор с рукой на перевязи шагал впереди красноармейцев. На шее его покачивался карабин. Лица у бойцов были хмурые, среди них виднелись и легкораненые. Повязки почернели. Шли молча. И дробный стук сапог по проселку разносился далеко окрест.


Глава двадцать четвертая

1

Шмелеву хотелось сохранить электростанцию, нельзя было допустить и взрыва железнодорожной станции. В том, что немцы вот-вот придут, он не сомневался, так же как и в том, что база им пригодится. Если раньше он мечтал о том, чтобы Андреевка погибла под развалинами, то теперь заботился об ее сохранении.
Пока Григорий Борисович ломал голову, как все это лучшим образом устроить, Чибисов ехал к хотьковскому аэродрому. В сене была спрятана ракетница. Вечером прилетят «юнкерсы», он должен им дать сигнал. Одно сейчас беспокоило диверсанта: не поднялись бы в воздух самолеты и не покинули аэродром. Сигнал он должен был подать еще вчера, но проклятые жители вместе с полувзводом красноармейцев обложили весь лес, не дали возможности выпустить ни одной ракеты. Бомбардировщики покружились, покружились и улетели бомбить Климов. А Чибисов получил нагоняй от своих хозяев…
Григорий Борисович решил действовать: первым делом нужно найти Леонида Супроновича. Он оседлал велосипед и отправился на станцию, там ему сказали, что бригада ремонтирует поврежденный путь у железнодорожного моста через Лысуху. Прямо вдоль шпал Шмелев поспешил туда. День расстоялся, солнце припекало, и скоро в ватнике стало жарко. Он опустился с полотна на тропинку, что тянулась вдоль зеленого откоса. Над поздними лиловыми цветами гудели пчелы, в перелеске звенели синицы. На станции под парами дожидался, пока отремонтируют путь, санитарный поезд. Из окон пассажирских вагонов выглядывали забинтованные головы, красноармейцы бродили по перрону, курили, поглядывали на небо с пышными белоснежными облаками.
Еще издали заметив Шмелева, Леонид опустил кувалду и пошел навстречу. На пропеченном солнцем лице – улыбка, выгоревшие добела волосы кудрявились на широком лбу. Был он в солдатских галифе и гимнастерке с подвернутыми рукавами, на запястье – большие наручные часы.
– Где саперы? – с ходу спросил Шмелев.
– Орудуют под мостом, – кивнул на громоздящиеся позади фермы Леонид. – Пропустят эшелон с ранеными и, наверное, взорвут.
– Этого нельзя допустить, – сказал Григорий Борисович. – Вот что, Леня, оставайся здесь, а я в военный городок, там хотят взорвать электростанцию.
– Здесь их трое, – сказал Леонид. – С карабинами. Я тут переговорил с Копченым… В общем, на него можно положиться.
– Копченый… – не сразу вспомнил Шмелев. – Это с которым тебя судили ?
– Он в моей бригаде, – продолжал Леонид. – И потом, вчера тут появился Лисица… Ну, третий… С которым мы Митьку Абросимова… Лисицын рассказывал, что немцы под самым Питером. Подался сюда, думал, у нас тут потише, а попал в самое пекло!
– Чего уж теперь темнить, – сказал Григорий Борисович – Вербуй, Леня, ребят напрямую.
– Мои кореша – их и вербовать не надо, свои в доску, – ухмыльнулся Леонид. – Мы ведь одной веревочкой повязаны, что скажу, то и сделают.
– Хорошо, если бы вся твоя бригада тут осталась, – сказал Шмелев. – Дрезину выведи из строя или еще чего придумай. Работы на станции будет прорва.
– Отвинчу магнето, – усмехнулся Леонид.
– За мост мне, Леня, головой отвечаешь! – строго предупредил Шмелев и зашагал в обратную сторону.
– Когда гостей-то ждать? – негромко произнес вслед Леонид.
– Хозяев, Леня, а не гостей, – кинул ему Григорий Борисович и прибавил шагу.
По дороге домой он впервые с чуть зародившейся тревогой подумал, что действительно придут сюда не гости, не освободители, а новые хозяева, которые будут решать судьбы людей: захотят – приголубят, захотят – к стенке поставят… Этого ли он, Карнаков, ждал столько лет? Безусловно, его заслуги зачтутся, вон орденом наградили, но опять же не свои, чужие…
Если бы наши отступающие части сумели еще хотя бы на час задержать продвижение немецких войск на реке Шлемовке, то, как говорится, песенка бывшего полицейского Ростислава Евгеньевича Карнакова была спета. Но полковник, давший распоряжение взорвать на базе электростанцию и железнодорожный мост через Лысуху, не смог долго противостоять намного превосходящим силам противника. Жестокий бой в Шлемове дорого обошелся гитлеровцам: они потеряли больше сотни солдат и офицеров, два орудия их были разбиты, один танк, подбитый лично полковником, застрял в реке.
Конечно, это был бой местного значения и не мог оказать решающего значения на исход всего грандиозного сражения за Москву, но на судьбах некоторых людей он ощутимо отразился…
Григорий Борисович был уверен, что передовые части немецкой армии с минуты на минуту появятся в Андреевке, и поэтому спешил поскорее сделать то, что задумал…
Выехав за клубом на мощенную булыжником дорогу, он покатил в военный городок. Карман брюк оттягивал новенький парабеллум, две обоймы позвякивали в кармане пиджака.
Не торопись он так, возможно, и заметил бы спрятавшихся за проходную при его приближении трех мальчишек, но его глаза были прикованы к кирпичному зданию небольшой одноэтажной электростанции. Мальчишки залезли на чердак проходной, Заваленный мотками медной проволоки, приникли к круглому окошку, из которого как на ладони были видны электростанция и два красноармейца, сидящих на скамейке.
– Чего это твой батька сюда причесал? – шепотом спросил Вадим.
– Гляди, он спрятал велосипед в кустах! – заметил Иван Широков.
– Чего-то крадется, – прибавил Павел. – А бойцы ничего не видят.
– Что это у него в руке? – оглянулся на приятелей Вадим.
– Наган, – сказал Иван.
– А зачем он… – начал было Вадим, но рев «мессершмитта», прошедшего на бреющем полете над территорией базы, заставил его замолчать.
Дальнейшее произошло очень быстро: выросший перед бойцами Шмелев стал в упор в них стрелять. Мальчишки видели, как один свалился со скамейки, второй успел вскочить, но, сделав два шага навстречу убийце, грохнулся навзничь прямо на ящик с песком, стоявший неподалеку от скамейки. Первого заведующий молокозаводом ногой перевернул, нагнулся над ним и стал выворачивать карманы. Обыскал и второго. Документы положил во внутренний карман своего пиджака. Вытащил из обоих карабинов затворы и тоже спрятал в карман, а карабины занес на электростанцию.
Мальчишки будто онемели: расширившимися глазами они смотрели на Шмелева, убитых красноармейцев, на валявшуюся у скамейки сумку. Убийца вытряхнул из нее проводки, бикфордов шнур, связки толовых шашек. Долго разглядывал детонаторы в упаковке, затем осторожно убрал их в карман. Сумку он тоже отнес внутрь помещения.
– Вот сволочь! – прошептал побелевшими губами Павел. – Он же наших саперов…
– Надо скорее нашим все рассказать! – сказал Вадим. – Это же шпион! – Он быстро взглянул на Павла: – Твой батька – фашистский шпион!
– Не мой он вовсе! – зло сузил глаза Павел. – Мой отец – Дмитрий Андреевич. И моя фамилия – Абросимов.
– Может, это он и ракеты пускал? – сказал Иван Широков.
– Опять пошел на электростанцию, – прошептал Вадим. – Наверное, разминировать будет… Что же делать?
– Тише вы! – сказал Иван. – Слышите? Пушки совсем близко гукают! Немцы идут… Может, уже в Андреевке!..
– Все ясно, – сказал Вадим. – Твой батька убил саперов, чтобы для немцев сохранить станцию.
– Еще раз скажешь, что он мой батька, морду набью! – сквозь стиснутые зубы выдавил из себя Павел.
Вадим хотел что-то ответить, но тут из здания вышел Шмелев с мотком проволоки в руке. Отшвырнув ее, он запер дверь на большой навесной замок, сунул ключ в расщелину между кирпичей, но затем вытащил и положил в карман брюк. Не глядя на трупы, вывел велосипед на тропинку и покатил к проходной. Переднее колесо было с восьмеркой, и покрышка с шипением задевала за вилку.
– Надо было взять винтовку, – глядя на приближающегося Шмелева, прошептал Иван. – Сейчас бы прямо ему в лоб!
– Мы искали диверсанта в лесу, а он тут рядом жил… – Вадим покосился на Павла: – Жил в одном с тобой доме! Ты что же, не догадывался, что твой батька шпион?
В следующее мгновение от удара в лицо он опрокинулся на проволоку, видно, ногой задел один моток, который с грохотом полетел в чердачное отверстие…
– Говорите, гаденыши, зачем сюда пришли? – спрашивал их Шмелев, подталкивая парабеллумом к электростанции. – Кто вас послал? Какого черта вам здесь понадобилось?
Он был разъярен и не знал, что делать: пристрелить всех тут? Рука не поднималась на малолеток…
– Кончить вас, паршивцев, и дело с концом… – вырвалось у Шмелева.
Мальчишки молчали. Вадим бросал быстрые взгляды вокруг, выбирая момент, чтобы удрать, но от Шмелева это не укрылось.
– Кто побежит, считай, что покойник, – усмехнулся он. – Я не промахиваюсь.
Шмелев перешагнул через труп сапера, отпер дверь электростанции, отступил в сторону:
– Заходите, паскудники!
Запер за ними двери, бросил взгляд на забранное решеткой высокое окно и зашагал к проходной, где валялся в траве его велосипед.

2

Не пришлось Шмелеву и Чибисову хлебом и солью встретить немцев в Андреевке: за несколько часов до их прихода Константин Петрович прибежал на молокозавод с расшифрованной радиограммой. Обычно невозмутимое его лицо было хмурым.
– Приказано эвакуироваться с отступающими, – отрывисто сообщил он. – В Климове нас ждет Желудев, адрес явки имеется.
– А после Климова прикажут в Новосибирск? Или еще дальше? – проворчал Григорий Борисович.
– Андреевка уже не представляет интереса для немецкого командования, – продолжал Чибисов. – Как говорится, пройденный этап.
Шмелев рассказал ему, как прикончил саперов и напоролся на мальчишек.
– Надо было и их в расход, – заметил Чибисов.
– Я их надежно запер, – сказал Григорий Борисович. – Из этого каменного мешка и мышь не выскочит. Я забегу на минутку домой, предупрежу жену, а вы погрузите на телегу – ну хоть несгораемый ящик с квитанциями. – Он направился было к двери, но на пороге задержался. – И еще… захватите из холодильника пару коробок с маслом и скажите Якову Ильичу, чтобы все, что осталось в кладовой, себе забирал…
Шмелев на велосипеде поехал к своему дому. Улица была пустынной. Отступающие больше не тянулись по проселку. От тяжелых ударов канонады справа позвякивали в окнах домов уцелевшие стекла. Фронт уже переместился за Андреевку, пушки грохотали в той стороне, где Климово. В Андреевке боя не будет. Зенитные батареи снялись еще вчера, санитарный эшелон со станции ушел, у стрелки стояла моторная дрезина с двумя платформами, возле них суетились путейцы в железнодорожных фуражках, очевидно грузили инструмент. На пустынном перроне стоял Архип Алексеевич Блинов и смотрел на путейцев, у ног его притулился большой чемодан с блестящими замками. Неожиданно завклубом шагнул к станционному колоколу и резко дернул за веревку – тоскливый протяжный гул разнесся над вокзалом.
Откуда-то вынырнул «юнкерс», и застрекотал пулемет. Григорий Борисович видел, как расщепилась пополам тонкая жердь совсем рядом с ним. Скатившись с велосипеда, он прижался к забору. «Как глупо можно сыграть в ящик», – тоскливо подумал Шмелев, поднимаясь с земли. Он вскочил было на велосипед, но переднее колесо едва проворачивалось в вилке. Отшвырнув его к забору, побежал к своему дому.
Запыхавшийся, с громко стучащим сердцем, он отворил калитку и, прислонившись плечом к изгороди, изумленно уставился на Александру: она сидела посередине двора на низенькой скамеечке и доила корову. Тонкие упругие струйки молока тихо дзинькали в жестяной подойник, бурая корова Машка лениво жевала траву, кося на него большим фиолетовым глазом. Белая косынка жены сбилась на затылок. Полные руки двигались равномерно, косынка покачивалась на голове. У забора в лопухах похрюкивал трехмесячный поросенок, в огороде в картофельной ботве кудахтали куры. Тихий, спокойный, далекий-далекий от войны мир. Мир, в котором и должен жить нормальный человек, а то, что происходило вокруг, – это безумие, какая-то нелепость, нонсенс, как когда-то любил говорить полицейский офицер Вихров…
– Саша, – тихо позвал он. – Я должен…
– Я никуда с тобой не поеду, – не поворачивая головы, сказала жена. У него бы язык не повернулся сообщить ей, что он едет один.
– Я скоро вернусь, – торопливо заговорил он, подходя к ней. Саша сама облегчила ему столь трудную задачу. – Ты ничего не бойся… Тебя не тронут.
– Чем же я лучше других? – удивленно подняла она на него свои светлые, холодные глаза.
– Я сдам документы в Климове и вернусь, – уклонился он от ответа. – А где Игорь?
– Я его утром в деревню отправила, поживет там у родичей день-два. Не езжай ты в Климово, Гриша. Самолеты бомбят станцию, дорогу обстреливают… Что тебе, больше всех надо? Да и бумажкам твоим теперича грош цена. Господи, когда все это кончится?
Белые струйки журчали, вспенивая молоко в подойнике. Он молча смотрел на жену: какие все-таки у нее красивые руки!
– Саша, люди тут станут про меня говорить всякое… Лучше я сам тебе все скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86