– Вот тут царапина…
Маслов нехотя поднялся, подошел и, взяв полтинник двумя пальцами, внимательно рассмотрел.
– Что этот человек скажет, то и будешь делать, – внушительно сказал Шмелев.
– А ежели он скажет – надо базу взорвать? – хмыкнул Кузьма Терентьевич.
– Взорвешь, – спокойно ответил Шмелев.
– Вместе с собой?
– Никто тебе, Кузьма Терентьевич, смерти не желает, – проговорил Шмелев. – Вся наша работа – это игра со смертью, а ты нужен нам живой.
– Как же… – усмехнулся Маслов.
– Получи, как было обещано, – сказал Шмелев и достал из ящика толстую пачку крупных ассигнаций.
Маслов взвесил ее в руке, на губах его появилась довольная улыбка: он не ожидал такой щедрой награды, потому как считал, что с заданием плохо справился. Знал это и Григорий Борисович, который тем не менее передал через Чибисова немцам, что самолеты бомбили базу, нанесли ей серьезные повреждения, все, что уцелело, там в спешном порядке вывозится в тыл… Передал и то, что завербованный им человек отбывает на новое месторасположение базы.
Чибисов выполнил свое задание куда успешнее, чем Маслов, он дал точные координаты двух окрестных военных аэродромов. «Юнкерсы» в первые же дни войны разбомбили их, большая часть советских тяжелых бомбардировщиков и истребителей была уничтожена.
Как только заглохли на лестнице шаги Маслова, из-за перегородки, где помещался темный чулан, вышел Чибисов.
– Вы уж очень мягко с ним, – заметил он, усаживаясь на шаткий стул.
– Откровенно говоря, я думал, что он вообще не будет со мной разговаривать, – сказал Григорий Борисович. – Сообразил, на что я его толкнул… Не так уж он прост, как кажется. Да и черт их знает, где у них были спрятаны эти склады со взрывчаткой. Маслов утверждает, дескать, глубоко под землей, – так их и самая тяжелая фугаска не достала бы.
– Что теперь говорить, – заметил Чибисов. – База – фью! – Он взглянул на Шмелева: – Вы думаете достать Маслова в тылу?
– Достанем, – уверенно сказал Григорий Борисович. – Координаты базы, маршруты следования, время отправления на фронт эшелонов со снарядами – разве это мало? Да Маслов для нас сейчас вдвойне ценный человек!
– Деваться ему некуда, – согласился Чибисов.
– Жену его я беру на себя, – сказал Шмелев. – Бабенка жадная до денег… И потом ее припугнуть можно – не пойдет же она против мужа?
– Сейчас идут бои на подступах к Владимиру-Волынску, Дубно, Ровно, Луцку, – заговорил Чибисов. – Если и дальше все пойдет так же хорошо, то дней через десять-пятнадцать наш с вами долг – встретить дорогих освободителей хлебом-солью…
– Для этой роли подойдут Андрей Иванович и, пожалуй, Тимаш… – улыбнулся Шмелев. – Бороды у них представительные. А хлеб испечет бабка Сова.
– Люди говорят, у нее глаз дурной, – усмехнулся Чибисов.
Они посмеялись, – как только началась война, отношения их улучшились. Чибисов даже сделал вид, что лично проведенная Шмелевым операция по уничтожению базы вовсе и не сорвалась… Настроение у обоих было приподнятое и вместе с тем тревожное: обидно было бы оплошать перед самым приходом немцев… А с той стороны настойчиво требовали сведений о продвижении эшелонов с боевой техникой и войсками через станцию, о наличии полевых аэродромов. После того, как Чибисов передал, что база эвакуируется, «юнкерсы» стали прилетать в Андреевку каждую ночь – вешали осветительные ракеты, бросали фугаски в прилегающий к базе лес. Как только самолеты улетали, путевая ремонтная бригада выезжала на моторной дрезине с пятью платформами, груженными рельсами и шпалами, на место повреждения и восстанавливала путь. Несколько раз «юнкерсы» бросали тяжелые фугаски на железнодорожный мост через Лысуху, но ни разу не попали. В глубоких воронках вдоль насыпи выступила желтоватая вода, деревья вокруг были иссечены осколками и повалены. В коричневых узловатых корнях ссыхались комья черной болотной земли.
Леонид Супронович ночью наводил «юнкерсы» на станцию, где останавливались воинские эшелоны. Он выпускал по две ракеты, прятал ракетницу в дупло старой осины и только ему известными тропками возвращался домой. Вчера ночью Леонид, дождавшись в Хотьковском бору бомбардировщиков, посигналил им ракетами. «Юнкерсы», повесив осветительную ракету, принялись гвоздить станцию, где стоял эшелон с эвакуированными женщинами, стариками, детьми. В общей могиле похоронили тридцать человек.
Комсомольский отряд сбился с ног, разыскивая диверсанта, но Леонид был неуловим. И потом, кто бы на него подумал, даже встретив в лесу? Путевой бригадир был на хорошем счету у начальства. Будь бы в Андреевке Приходько, Леонид так нахально не вел бы себя, но комсомольский истребительный отряд он не принимал всерьез. Кто там был записан? Мальчишки да девчонки! Взрослых парней призвали в армию. Приходько отбыл с эшелоном в тыл.
Чибисов передавал радиограммы с сообщениями об успешных бомбежках, но с той стороны настойчиво требовали активности, диверсий. В последней радиограмме запросили сведения об узловой станции Климово. Проинформировали, что дежурный по станции Симонов уже сотрудничает с немецкой разведкой, но, очевидно, по неопытности передает малосущественные данные. Предлагалось лично Шмелеву выехать в Климово и наладить оттуда бесперебойную информацию. Желательно организовать несколько диверсий в городе и на станции, информировать население о скором приходе освободительной немецкий армии; выявлять и заносить в списки коммунистов и активистов.
– В Климово я завтра же поеду, – сказал Григорий Борисович. – Потолкую с этим Симоновым….
– Желудеву из Калинина труднее связаться с ними, – сказал Чибисов. – И потом там тоже дел хватает. Думаю, через месяц Калинину крышка.
– Как вы считаете, Константин Петрович, когда придут немцы, дадут они нам с вами отпуск? – неожиданно спросил Шмелев.
– Вряд ли, – усмехнулся тот. – С приходом немцев только и начнется настоящая работа.
– Что-то тревожно на душе, – – признался Григорий Борисович. – Хотя – тьфу-тьфу! – дела наши идут лучше некуда.
– Что же вас тревожит?
– У меня в Германии два сына, как вы знаете, встречусь ли я с ними? А если и увидимся, что скажем друг другу? Чужие ведь! Я их помню совсем маленькими мальчишками…
– Тревожиться, дорогой коллега, нам стоит лишь по одному доводу, – сказал Чибисов. – Как бы не погореть перед самым приходом наших друзей! Вот было бы обидно!
– Да и помнят ли они меня? – думая о своем, сказал Шмелев.
– Помнят, помнят, коллега! – засмеялся Константин Петрович. – Хотел приберечь это сообщение на вечер, но так уж и быть… За большие заслуги вы награждены Железным крестом! А это немалая награда в Германии. Так что вас не только помнят, но и считают своим.
– Вас, надеюсь, тоже не забыли? – сразу повеселел Шмелев. Известие о награде обрадовало его.
– Мои заслуги не столь велики, как ваши, – скромно заметил Чибисов.
– К черту, Константин Петрович, работу! – поднялся из-за стола Шмелев. – К Супроновичу! Мы должны отметить такое событие!
– И я с вами? – иронически взглянул на него Чибисов. – Заведующий с возчиком молока за одним столом?
– В этой стране все возможно! Пишут же в газетах, что государством управляют кухарки, шахтеры и колхозники…
– Я лучше вечером к вам зайду, – уклонился радист.

4

Последний эшелон с оборудованием и людьми ушел из Андреевки. База опустела. Ребятишки беспрепятственно разгуливали в пустых кирпичных цехах, копались в кучах железного хлама. Дома вазовских рабочих были закрыты навесными замками, окна заколочены досками. В казармах на цементном полу валялись обрывки бумаги, гильзы, тронутые ржавчиной лезвия безопасных бритв. Под сводами порхали синицы и воробьи, даже осторожный, не любящий суеты ворон изредка пролетал над территорией базы. На помойках рылись в отбросах тощие кошки. Через Андреевку нескончаемым потоком проходили в сторону фронта воинские части, иногда на день-два оседали тут. В поселке осталось мало людей. Некоторые семьи уехали с эшелонами, местные жители после варварских бомбежек перебрались к родственникам в ближайшие деревни. Все больше появлялось в поселке домов с заколоченными дверями и окнами. С разрешения Ивана Ивановича Добрынина бойцы занимали пустующие дома. Бухгалтер теперь исполнял обязанности и председателя поселкового Совета, – Офицерова призвали в армию.
Пусто стало в доме Абросимовых: Дерюгин таки заскочил к ним и отправил свою семью в Сызрань, Дмитрий Андреевич уехал к семье в Тулу, собирался подать заявление в военкомат, Варвара очень редко бывала у родителей, – Семена положили в районную больницу с аппендицитом, а она со свекровью и детьми перебралась на хутор Березовый к мельнику Блохину, давнишнему приятелю Супроновича. Ефимья Андреевна наотрез отказалась покидать свой дом, Андрей Иванович наказал ей во время бомбежек прятаться в щель, которую вырыл в огороде за сеновалом еще Дмитрий, но она ни разу туда не спускалась В отличие от других, Ефимья Андреевна не очень страшилась бомбежек. Вадим панически боялся налетов. При первом же далеком взрыве он вскакивал с места и мчался в лес, только там он чувствовал себя более-менее в безопасности Первое время Андрей Иванович доставал с чердака стекла, алмазом нарезал в рамы вместо выбитых. Вадим старательно наклеивал на них узкие газетные полоски. Потом окна забили фанерой. В доме сразу стало сумрачно и неуютно.
Ефимья Андреевна пекла на плите блины. Она шлепала деревянной ложкой жидкое тесто на горячую сковородку, Вадим сидел на табуретке у окна и чистил зубным порошком пряжку со звездой на командирском ремне, найденном в казарме. Темная прядь свесилась на глаза, толстые губы сложились от усердия в трубочку. Он намеревался за этот ремень выменять у Павла Абросимова ржавый тесак в металлических ножнах, найденный на полигоне. Если заартачится, можно еще дать в придачу зеленую алюминиевую фляжку и две обоймы винтовочных патронов.
– Варвара давеча говорила, немцы заняли Великополь, – произнесла бабушка. – Куда делась Тоня с ребятишками? Теперь такая творится неразбериха на железной дороге, куда их сердечных завезли? И хотя бы какую весточку послала…
– Эвакуировались, – сказал Вадим. – Чего им сюда ехать, когда тут тоже бомбят?
– Лихо никто не кличет, оно само явится, – вздыхала бабушка. – Сколько безвинных душ погублено. Селивановых всех под рухнувшим домом похоронило, суседку нашу вытащили из щели целехонькую, а она уже не дышит. Фершал говорит, со страху Ириша померла.
– Бабушка, уедем в Леонтьево? – посмотрел на нее Вадим. – У нас же там родственники.
– Не люблю у чужих людей, – сказала Ефимья Андреевна, – да одного тут оставлять жалко. Кто ему обед сварит, бельишко постирает?
– Неподалеку от будки бомба жахнула, – вспомнил Вадим. – Хорошо, что воздушная волна пошла в другую сторону, а то бы и нашего дедушку…
– Никто не знает, что ему судьба уготовила… Вон Митя вырыл щель-то Ирише, как она его просила! Видать, так и было у Ириши на роду написано. А возьми Тимаша? Бомба крышу дома, потолок, пол пробила, в подполе в кадке с квашеной капустой очутилась и не взорвалась.
– Может, он колдун?
– Помело, – отмахнулась Ефимья Андреевна. – На словах-то он и карася превратит в порося. А в огороде, окромя картошки, ничего у него не родится, да и картошку-то не окучивает. Ее и не видно из-за сорняка. Легко живет, видно, легко и помрет.
– Дед Тимаш всем рассказывает, что всю ночь спал на своей смерти, – сказал Вадим. – Утром военные вывинтили из бомбы взрыватель и отвезли ее на старый полигон.
– Чё только враги на нашу голову не придумают! – покачала головой Ефимья Андреевна.
Вадим отложил ремень с надраенной пряжкой, задумчиво уставился в угол, где тускло поблескивали серебром и позолотой несколько икон. Большие продолговатые глаза мальчишки стали грустными, черные волосы прикрыли уши, косицами налезают на воротник синей рубашки с залатанными локтями.
Ефимья Андреевна, вздыхая у плиты, нет-нет и взглядывала на примолкшего внука – небось о матери вспомнил? В абросимовскую породу, страдает молча, про себя… А смерть рядом гуляет. Чего только не нагляделись ребятишки за эти-то дни! После каждой бомбежки к поселковой амбулатории приносили на носилках раненых и убитых. Фельдшер Комаринский в окровавленном халате перевязывать не успевал, а мертвых родственники забирали домой. Убитых с эшелонов хоронили в общих могилах. С запада шли и шли составы с беженцами, фашисты бомбили их, не обращая внимания на красные кресты на крышах санитарных поездов.
Ребята находили у насыпи железной дороги в близлежащих кустах изуродованные осколками тела. Каждый вечер «юнкерсы», как по расписанию, прилетали на бомбежку. В сумерках оставшиеся в поселке люди с одеялами и узлами тянулись к лесу, где были вырыты стоявшими здесь в мае лагерем красноармейцами окопы и землянки. Костров не разводили, ветками отгоняли комаров, смотрели на звездное небо, прислушивались – теперь и мал и стар сразу узнавали прерывистый гул тяжело нагруженных бомбами «юнкерсов». Их не спутаешь с рокотом наших самолетов.
За окном раздался свист. Вадим встрепенулся, пригладил ладонью на голове волосы, стрельнул глазами на бабку.
– Куды тебя, наворотника, носит? – покачала головой Ефимья Андреевна. – Раньше хоть читал на чердаке, а нынче и про книжки забыл.
Вадим взял с тарелки несколько теплых блинов, свернул в трубку и, на ходу жуя, пошел к двери.
У калитки его ждали Иван Широков, Миша и Оля Супроновичи.
– Наши летят, – кивнул на небо Миша.
– Как их много! – сказала Оля.
Низко над бором шли на запад тяжелые четырехмоторные бомбардировщики с тупо обрезанными крыльями. Летели медленно, эскадрилья за эскадрильей. Случалось, над поселком завязывались воздушные бои: наши «ястребки» сражались с «мессершмиттами».
Вадим вспомнил, как серебристый «ястребок» упал сразу за клубом. Летчик не выпрыгнул с парашютом, очевидно, был убит в воздухе. Прибежавшие позже других ребята молча смотрели, как пламя пожирало клеенчатую обшивку крыльев и фюзеляжа, негромко потрескивали взрывавшиеся патроны, они отскакивали в сторону и, упав на землю, шипели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86