Его – довести до ухода в Бездну?!!
Что-то оборвалось в душе, и бешеная волна злобы смела его, ненависть разорвала сознание, багровой пеленой затянув взгляд.
– Вы! Не смейте! Ненавижу!!! – Стальной смерч метнулся к лежащему навзничь Ирмо, как змея в броске, круша все вокруг. Липкая муть и рдяные сполохи клочьями и искрами разлетались в стороны, он рвал спеленавшие Ирмо тенета, дикими порывами ледяного ветра гасил огненные щупальца. Сознание меркло, осталось лишь желание разрушить все, что оказалось на пути, смести все, что держит, не пускает, душит… Ирмо закружило в яростном, безумном водовороте и вышвырнуло на поляну из вязкой мглы, пламя вскинулось хищным цветком… Но это пламя окружил огонь, темный и гневный, и лед сковал все вокруг. А смерч метался среди огня и льда, дробя и круша, и рвался ввысь…
Эстэ, прикрыв собой бесчувственного Ирмо, закрыла голову руками. Аллор, Эльдин и Айо, взявшись за руки, пытались дозваться до Короля, запрокинув лица навстречу поглотившей его стихии.
Темное пламя, раздуваемое свирепым ветром, вытеснило светлый огонь, лед плавился, не давая им перекинуться на Сады, и без того взбаламученные ураганом. Трещали и стонали деревья, носились в воздухе вырванные с корнем растения. Мелькор звал брата, но в ответ слышал лишь бешеный вой разбушевавшейся стихии.
Ирмо пришел в себя окончательно от боли, почувствовав, как рушится его Сад. Он слабо помнил, как разнесло в клочья липкую мглу, как отшвырнуло, раздробив на искры, тянущиеся к вискам огненные иглы. Ирмо с трудом понял, кто ворвался, вклинился в самую гущу борьбы за его душу, выдрав его из безумной схватки.
– Манвэ… – прошептал он, открывая глаза. – Второй раз за день… Мы же еще тогда их еле вернули…
– Ирмо, ты очнулся? – прошептала Эстэ, крепко обняв супруга.
Ирмо погладил ее по голове, приподнялся – исчерна-синяя воронка разворачивалась над Садами, вздымая пыль и куски дерна, расшвыривая охапки листьев, – бешеная стихия, умеющая лишь разрушать… Попробовал соприкоснуться с ней, воззвать – безответно, лишь ликующий рев вырвавшегося из узды ветра… Еще зов, к которому присоединились все бывшие на поляне, – безуспешно, лишь послышалось смутно – или это им показалось? – в свисте бури почти радостное, отрешенное: «Как хорошо…»
Мелькор обреченно сцепил пальцы – слишком хрупкой, непрочной стала связь с обликом у его брата, подкосили его последние события… Собственно, это все долго копилось – усталость металла, сжатая до предела пружина. Что же будет теперь?
А смерч разрастался, втягивая в себя и скручивая в жгуты воздух, и жадно тянулся к небу. Казалось, вот-вот лопнет, прорвется незримая стена, отделившая Валинор от Средиземья, и разрушительный ураган обрушится на Арду, разрывая в клочья небосклон…
Тот, кто был сейчас сердцем бури, почти не помнил себя, лишь порой обрывки воспоминаний палыми листьями мелькали в памяти, но блекли, осыпаясь невесомо-режущими сколами, столкнувшись с обезумевшей волей.
Ярость, неистово клокочущая, стальной распрямляющейся пружиной рвалась вверх, за Грань, к ненавистному ныне Чертогу. Сила Блаженной земли вливалась в Повелителя Ветров, точнее – в того, кто стал беспощадным ветром возмездия и бунта. Мир рушился, Аман трясло, как в лихорадке, праща урагана раскручивалась над Ардой. Ветер пел песнь гибели и разрушения.
Тот, кого по некой прихоти назвали Благословенным, рвался ввысь, стремясь по-волчьи дотянуться до горла благословившего. Исступленная радость освобождения бурлила в нем, заглушая смутно слышавшийся порой зов, сейчас такой давний и далекий…
И вдруг в него словно вонзилась стрела, наконечником впился в душу, обжигая, ужас. Не его ужас – ужас, безгранично поглотивший иное сознание, иное – но не чужое, близкое, словно сам он ужаснулся… Чему? Чья-то мысль дотянулась на острие нестерпимого страха, в котором было все: и страх перед всеобщей гибелью, и ужас перед разбушевавшейся стихией, но, главное, то, что пронзило влет, – ужас неузнавания, непонимания, потери. Словно дернули с отчаянной силой вросшую в душу нить. В яркой, как молния, вспышке соприкосновения с этим сознанием он увидел себя, вернее, то, что от него осталось – или во что он превратился, – безумная, бешеная, злобная мощь. Полоснуло отчаянной болью утраты. Мысль, как сгусток горечи и почти детского горя: «Это не он!..» и – резко, взахлеб, безумно-истеричной мольбой, задыхающимся хрипом:
– Не надо!!! – вспыхнули, осветив сердцевину смерча, раскалывающиеся в предзакатной агонии два стынущих солнца…
Узнавание, захлестнув горько-соленой волной, спеленало смерч, бессильно упала занесенная над миром праща… Мир, чью силу он чуть не вобрал в себя полностью в яром желании отомстить, хрупко балансировал на краю пропасти. Тонкая, ломкая фигура, беспомощно вскинувшая руки над обрывом, – еще дуновение, слабое, легкое, и… Сверкающая белизна ущелья… Арда, творение… Сотворенный!
Память скрутила, сломала, швырнула – вниз… Ураган стих; опал, распластавшись, поднятый удивительным, запредельным гончаром иссиня-черный сосуд смерча…
Он снова падал, бесконечно, необратимо, падал – с тем, беспомощно балансировавшим на грани, падал – вместе, вместо… И проседал, расслаивался воздух…
Земля выгнулась вперед, будто напуганная кошка.
А потом, вслед за вспыхнувшими перед глазами искрами, пришли темнота и тишина…

* * *

Златоокий еще на поляне почувствовал неладное, какое-то предощущение гибели… Встал – он не мог не идти туда, куда скрылись друг и сотворивший. Переглянувшись с Вардой и Эонвэ, увидел, как побледнела Королева, как стиснул зубы и сжал кулаки Эонвэ.
«Беги, узнай, помоги! – коснулась его мысль сотворившей. – Мы должны оставаться здесь, он сам приказал…» – Последние слова нагнали Златоокого в пути, он несся уже, не разбирая дороги, чувствуя, как заливает душу яростная Тьма…
В следующий миг бешеный ветер обрушился на Лориэн, и, выбежав на папоротниковую поляну, он увидел… услышал… понял – опоздал. Не мог не опоздать – ибо не предупредить такое.
Связь рвалась, ответа не было – лишь безумие гнева, отчаянная злость, неистовая мощь… Не песня – грозовой рык… Ужас перед незнакомо-чуждой, страшной, разрушительной силой поглотил майа – словно вновь падал он с отвесно-белого склона, только теперь он был один – а тогда… Тогда у самой земли впившаяся было в разбитое тело боль ушла, выпитая узкими ледяными ладонями, холодные пальцы закрыли глаза, забрав из-под век жгучий багрянец… Тогда. А теперь гибель разливалась в растерзанном в клочья воздухе. У гибели было неузнаваемо-отрешенное, словно выточенное из весеннего льда лицо с обжигающе-синими молниями в провалах глаз…
Отчаяние захватило Златоокого, он не мог смириться, мысль, словно камень из пращи, рванулась в сердцевину смерча…

* * *

Валар и их сотворенные, остававшиеся на поляне, не выдержав, бросились туда, откуда вырвалась стальная воронка смерча. Та часть Садов, что стала местом очередной схватки, имела жалкий вид: обгоревшие ветки, сломанные бурей, плавали в лужах растаявшего льда, сорванный вихрем верхний слой почвы превратился в грязь. Поникли покореженные, обожженные деревья…
Участники находились тут же в состоянии различной степени плачевности: Ирмо, прислонившийся к плечу Эстэ, рассеянно потирая виски, Аллор с Эльдин, поддерживающие полумертвого Айо, и Мелькор, обхвативший за плечи сжавшегося в дрожащий комок Златоокого…
А над чем склонился майа-менестрель, точнее, над кем, сразу разглядеть было трудно, но несложно было – догадаться. Покинутый облик Короля был едва виден под остатками папоротников, одежда покрылась слоем пыли. Остальные, впрочем, выглядели не лучше.
Варда, опустившись на колени прямо в лужу рядом с супругом, безотчетно попыталась стереть с его лица грязь.
На поляне было очень тихо, воздух словно застыл.
Мелькор, отпустив Златоокого, коснулся заледеневшего лица Манвэ.
– Что же ты, братишка… – прошептал он потерянно.
Варда прижала к губам словно выточенные из мрамора пальцы, стараясь отогреть…

* * *

Возвращение было стремительным, как падение, но душа никак не могла освоиться наново с безжизненным, каким-то ненужным обликом. Сжалась до крохотной искорки. Плоть, казавшаяся прежде оковами, стала гробом. Полумертвое тело с почти мертвой душой. Никто и ничто – лишенный силы разрушитель. Наверное, уже никогда не удастся владеть силой стихии – после того, как почти растворился в ней. Безрассудный порыв вместо расчетливого удара…
Он чувствовал, как собирается народ на поляне, услышал – зов. Его ждали. Зачем? Он уже никого не сможет защитить. Дозащищался – разнес Сады… Каково теперь Ирмо? И Арду, кажется, чуть не разрушил… Опасен. Надо было не возвращаться, а уйти, но как?
«Не сорвать земли оков крепь,
Было небо – стала льда твердь…»
Память рваными клочьями оседала, добавляя подробности – вяло и отстраненно. Мысли то тягуче переливались, то бешено метались по опустевшим коридорам сознания.
Может, Эру прав и такого, как он, Манвэ, и впрямь на коротком поводке держать надо? При столь разрушительных силе и сущности – помутившийся разум? Бесноватый тиран на троне Арды – что он выкинет в следующий раз? Вдруг это будет, в отличие от предыдущих, совсем ничтожный повод? Всепожирающая ярость, для которой не останется своих и чужих… Ведь радость разрушения-освобождения поглотила его, он забыл обо всем, об Арде, о живущих… Раньше бы понадеялся, что Единый исцелит – исправит, починит. Теперь – какое там, лучше уж сразу за Грань уйти. А как уйдешь, вдруг стихия совсем взбесится? Надо что-то делать – пока он хоть что-то помнит, хоть что-то соображает… В Мандос, что ли, убираться, Ангайнор для верности нацепив?
«Да-да, а Мелькор и Аллор с Эльдин тебе передачи носить будут и новости рассказывать, чтобы не заскучал… И Варда с сотворенными – на свидания бегать…»
Владыка невольно расхохотался, зло и отстраненно, смех судорожным спазмом вытолкнул воздух из груди.
– Манвэ, что с тобой? Успокойся! – В лицо плеснули водой, он зажмурился, а открыв глаза, разглядел совсем близко недоуменное лицо Ульмо. Почему-то это вызвало новый приступ удушливого хохота, судорогой скрутившего тело.
Мелькор осторожно, но сильно встряхнул его за плечи:
– Ну что ты! Перестань, пожалуйста!
Манвэ тщетно попытался сдержать неподобающе истеричный смех, но продолжал беззвучно захлебываться воздухом.
Мелькор принялся укачивать Короля, баюкая, словно ребенка.
– Ты уж лучше пощечину отвесь, да покрепче – говорят, от истерик… помогает… – Хохот душил Владыку, не давая говорить.
– Прекрати, что я тебе, Эру, что ли?!
Ульмо, изловчившись, вновь окатил обоих водой. Мелькор замотал головой, отряхиваясь, а Манвэ, словно и впрямь захлебнувшись смехом, резко затих, бессильно повиснув па руках Черного Валы. Ирмо, оторвавшись от плеча Эстэ, уселся рядом и успокаивающе коснулся руки.
Владыка открыл глаза. Ему показалось, что он сидит, скорчившись, в темной пустой комнате и смотрит на мир через два окна в потолке. Там, в вышине, маячило знакомое лицо.
– Прости, Ирмо… Я твой Сад разрушил…
– Не так уж и разрушил. И вообще, о чем ты? Ты же меня у этих… отбил!
– И совсем голову потерял! Надо же было такое устроить – распуститься настолько, чтобы под горячую руку крушить что ни попадя! А еще Владыка… – Манвэ поморщился. – Инструмент ломаный…
– Не смей так о себе говорить! – взвился Златоокий.
– А что еще можно сказать о том, у кого со злости последние мозги повыдуло?
– Да уж, последние… Прекрати на себя наговаривать! – рыкнул Тулкас.
– Ну вот, и поругать себя всласть не дадут! – ухмыльнулся Манвэ, махнув рукой. – Объяснишь вам что-то всерьез…
– Вот ведь испорченное и… как там Эру еще сказал?…
– …лицемерное… – протянули Манвэ и Ирмо.
– Спасибо, – кивнула головой Варда, – …и лицемерное создание! В Мандосе таких держать надо, как тот же Эру мне и советовал… – Королева поморщилась и дернула плечом.
– А-а, милости просим! – рассмеялся Аллор. – Мы и тебя пристроим, у нас скоро комната, как остальные Залы, по мере надобности расширяться начнет…
– И хорошо, а то туда к нему весь Валинор сбежится, – хмыкнул Оромэ.
– Если выпить с собой принесут, тогда ничего, – пожала плечами Эльдин.
– Ну все, решено, переселяюсь! – тряхнул головой Манвэ, потом, погрустнев, добавил: – И все же боязно как-то: вдруг опять что-то выкину и остановиться не смогу…
– Но ведь остановился же.., – пробормотал Златоокий. «Ты знаешь – как…» – взглянул в его сторону Манвэ. Майа еле заметно кивнул.
– Я тебе еще когда отдохнуть советовал! Музыкант, а словно забыл, что струны нельзя перетягивать бесконечно! – стукнул кулаком по колену Ирмо. – А сейчас, пользуясь своей властью в собственном Саду, приказываю: лежи смирно и отдыхай!
– Ничего себе! – картинно возмутился Владыка. – Приказывать – мне?
– А кто корону на сук повесил и себя уже битый час ругает на чем свет стоит?! – сурово вопросил Владыка Снов. – Вот и повинуйся теперь!
– Слушаюсь, Владыка… – усмехнулся Манвэ. – А сад, кстати, кто тогда убирать будет? – спохватился он мгновение спустя.
– А кроме тебя – некому?
– А кто все это учинил?
– Ну не ты один… – подал голос Мелькор. – Эти лужи – мои растаявшие льды, в конце концов.
– Не можешь же ты быть совсем невиноватым! – радостно выпалила Эльдин.
– Призови летний ветер, чтобы лужи высушил, – обратилась к Повелителю Ветров Эстэ.
– Если послушается… – покачал головой Манвэ и задумался. Внезапно его плеча коснулись невесомо, невидимые руки погладили волосы… Алсулайнэ заполнили поляну, приступая к работе. Лужи высыхали на глазах, бурелом сметался в кучу…
– Не беспокойся, мы управимся, – прошелестел тихий шепот.
– Давайте и впрямь делом займемся, а то одни фэйайнур трудятся. – Оромэ встал и потянул к краю поляны здоровенный сук. Остальные Валар вместе с сотворенными принялись за работу.
– Ай! Ну что ты натворил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75