Это работало – в давние времена. Теперь-то и так бразды правления Блаженным Аманом в его, Манвэ, изящном кулаке. А петь, как когда-то… для себя, для Творца, братьев и сестер и – в особенности – для нее, загадочной, словно хранящей какую-то чуть грустную тайну в уголках искрящихся переливчатым светом глаз… Нет, никогда больше.
Еще не было звезд, и глаза пока не с чем было сравнить. Он, первый влюбленный на юной Арде, имел возможность сравнить в обратном порядке: «Звезды – как твои глаза…» Первичное и вторичное…
Вот Варда теперь и не просит его – спеть или сыграть. Они одним повязаны. Да соображает ли почтительно-независимый недомайа, что вызывает к жизни? Думается, прекрасно соображает. Вот и не лез бы… Раздражение нарастало в Манвэ, как колючий комок, – сейчас бы и сорвать гнев на этом сокровище, да пока найдешь, вызовешь – а зловредный недомайа дальновидно смылся: истинный царедворец… А кому судить о музыке, так это… только спит его первый майа в дальнем покое в чертогах Ильмарин. Пронзительно похожий на того Айну Манвэ – когда еще не выковал корону опустошенный Ауле, не было еще королевских покоев на Ойлоссэ и лидерство его было поистине стихийным – «ветер веет, где хочет», – когда все собирались отдохнуть в Сады Ирмо и его, Манвэ, песни не смолкали до утра… Только если Сулимо был душой компании, то Златоокий был тих, словно погружен в себя. В свою музыку – ей он и был. Не изменился и потом, так что порядком уже изменившийся к тому времени Повелитель Арды легко отпустил его в Эндорэ – тяжело было временами смотреть в солнечные глаза… А потом… Потом была казнь: «Худую траву рвут с корнем» – так было заповедано. Не должно проявлять милосердие к противникам Замысла. И нет своих и чужих. Есть раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Златоокий не покаялся.
Потом было больно. Он счел ниже своего достоинства загораживаться. Лишь бы Варду не задело – вместе все же творили… Оставалось надеяться, что нет, – как было на самом деле, он не узнал: притворяться Элберет умела не хуже него. Осталось только извлечь мятежника из залов Мандоса. Никто Короля не видел – там. А воскресший майа отшатнулся было и… в сон Манвэ мог погружать и без помощи Ирмо – глухой сон без грез и сновидений – только успели они встретиться глазами, и (показалось Владыке, что ли?) мелькнула во взгляде Златоокого жалость… Жалость?! Только не это! Не о чем им было разговаривать, нечего было делать мятежнику в Валмаре… Пусть лучше спит – без чувств и мыслей. Так лучше. А над Эгладором пронесся наотмашь ураган…
Манвэ злобно рванул пряжку плаща, словно именно это мешало дышать. Страстно захотелось что-то разнести. Ох, зря лезет недомайа не в свое дело – даже если допустить, что он не нарочно! Непонятно, что ли: так есть и будет – не осталось чувств – будет хладнокровие, нет творчества – остается власть, ушла любовь – пусть будет страх. Владыка Валинора бешеным волевым усилием оборвал поток мыслей. Хватит – ничего размышлениями не сделаешь. А срываться на Аллоре нет смысла, да и не по чину. И вообще хватит с него Эонвэ. А у Эонвэ с чего началось? Злость вновь поднялась в Манвэ песчаным режущим смерчем.
Он вошел в залу. Аллор был еще там и оживленно болтал с окружавшими его и Эльдин майар. Манвэ поманил его к себе, направляясь к ведущей на балкон двери. Выйдя, захлопнул ее и взглянул на майа. На лице того был лишь почтительный интерес. Положив руку на плечо Аллора, Манвэ стиснул его и прошипел:
– Не смей больше говорить мне о музыке, слышишь?
Личина почти не скрывала отнюдь не дивное сейчас лицо, еще более бледное от злости, глаза Короля яростно сверкали – пронзительно-синие.
Аллор спокойно стоял перед взбешенным Валой, внимательно глядя на него. Потом опустил взгляд:
– Прости, Манвэ, – я не хотел. Недооценил, не понял, что – так…
Манвэ застыл. Он ожидал испуга или дерзости, но огорчение и явно искреннее сочувствие? Но все равно – не Аллорово это дело. Ничье. Только его, Манвэ, и Единого.
Стальные пальцы Валы разжались.
– Ступай. И забудь все это. Я не желаю тебе зла. Но мое милосердие небезгранично. Между нами: оно очень ограниченно… Ты хорошо меня понял? – Манвэ вдруг почувствовал: его слишком хорошо поняли. Ему даже не потребовалось читать мысли майа, – а Аллор и не пытался закрыться.
– Как тебе угодно, Владыка. Я действительно сожалею.
– Ладно. Я не гневаюсь на тебя более, – с подчеркнутым высокомерием произнес Манвэ и вдруг добавил: – Но двери Ильмарин не закрыты для вас.
– И мое приглашение неизменно, – улыбнулся майа. Они вместе вернулись в залу, где продолжался пир.
Манвэ церемонно поцеловал Варду, а Эльдин прижалась к Аллору и больше от него не отходила.

* * *

Вскоре Повелитель Ветров почтил Владыку Судеб приватным визитом. Было о чем поговорить Аратар: Хранители все не возвращались. Следы Алатара и Паландо пропали уже давно – никаких вестей. Вполне возможно, что они тоже прониклись мятежными идеями и отказались от своей миссии – если не встали на сторону Тьмы. Но коли так, пусть лучше в Валинор не показываются. Конечно, всегда можно вытащить Саурона из-за Грани, воплотить и допросить, но едва ли он сообщит что-либо полезное. Впрочем, какая разница – Мордора все равно больше нет. А что касается Белого Совета, то давно уже пора бы быть в Блаженном краю Курумо, Олорину, Айвендилу… А также прочим причастным к этой истории.
В любом случае их возвращение будет исторически эффектным. Правда, предстояло выяснить, где какие эффекты обнаружатся и какие акценты придется расставить. Не склонный к разговорам Намо заметил только, что, по его ощущению, у Курумо какие-то проблемы. Какие – Намо не понял или не захотел сказать. Впрочем, Манвэ Сулимо и сам сможет разобраться, что к чему, – буде Курумо вернется.
– О да, я разберусь, – растянул в улыбке губы Король.
Он и сам чувствовал, что с главой Белого Совета не все ладно. По правде говоря, он, Повелитель Валинора, предпочитал не встречаться с Курумо взглядом – с тех пор, с конца Первой эпохи. Исполнитель с исполнителем. Репутация сотворенного Морготом майа была тогда восстановлена. Он, Повелитель, должен был обеспечить это, – и по заслугам. Ведь не его, Владыки, дело – приводить приговоры в исполнение. Майа справился с тем, чего убоялся его наставник – размазня Ауле. Все правильно, только сам Манвэ видеть его не хотел – несправедливо, конечно, поэтому и благосклонная личина для встреч с Курумо у него была сделана с особым тщанием…
– О чем задумался, Владыка Валинора?
– Так, ни о чем хорошем, – ответил Король. – Надо бы навести справки. Собственно, может, еще Аллора порасспросить: он-то, несомненно, многое знает?
Намо пожал плечами. Беспокоить лишний раз своего подопечного не хотелось. С другой стороны, если Манвэ решил добыть какую-то информацию, то он ее получит. Лучше уж если он, Намо Мандос, будет рядом… Аллор, конечно, и сам умеет направить беседу в удобное ему русло, но Манвэ в этом – мастер. «То-то они тогда спелись…» – подумал Вала, а вслух сказал:
– Почему бы не зайти к ним прямо сейчас?
Манвэ помнил о приглашении; ныне все складывалось весьма кстати: зайти заодно с визитом к Намо – неплохой повод для первого посещения. Вообще-то так глубоко в Залы Мандоса он еще ни разу не спускался. Но где свил гнездышко нуменорец, Король прекрасно знал. Ему стало слегка не по себе, но, разумеется, он не собирался обнаруживать это при Намо.
– Ну что же, пойдем. Вот и навещу их – Аллор давно приглашал.
Валар покинули чертоги Владыки Судеб и направились в глубь Залов по длинной узкой лестнице, казавшейся бесконечной. «И как они тут живут?» – подумал Манвэ.
Наконец спуск закончился, и они подошли к тяжелой узкой двери. Из-за нее еле слышно доносилось пение – слов было почти не разобрать. Манвэ прислушался.

– Крик объятой огнем земли
Заглушал молитвы о чуде…
Если этот суд – справедлив,
Пусть же будут прокляты – судьи!.. –

Голос принадлежал Аллору.
Манвэ покосился на Намо, тот пожал плечами – похоже, они пришли не вовремя… Владыка тихо постучал.

– Я, должно быть, много грешил –
Но расплата мне не по силам:
За какие грехи, скажи,
Смерть в тот день обо мне забыла?..

Пение смолкло. Намо постучал еще раз.
– Входите, открыто, – раздалось из-за двери.
Валар вошли в слабо освещенную комнату. Свет лился со сводчатого потолка, и это были… звезды? Манвэ удивленно воззрился на них и лишь потом разглядел хозяина жилища. Аллор полулежал в кресле с высокой спинкой, на коленях его покоилась мандолина. Эльдин, подобрав ноги, сидела на широкой кровати с самокруткой в руке. Другой она придерживала кубок. Такая же пахитоска с зельем дымилась в пальцах Аллора. На столе стояла полупустая бутыль вина, а еще одна, пустая – на полу. Пепельница была полна окурков, и комната тонула в клубах опалового дыма. Не нужно было особой проницательности, чтобы понять, что пара явно не в духе, если не сказать больше. Аллор был бледен и мрачен, Эльдин с сочувствием бросала на него взгляды из-под полускрывших лицо бронзовых локонов.
Валар смущенно остановились на пороге. «Лучше было все же не заходить», – подумал Намо.
– Мы, похоже, не вовремя… Зайдем в другой раз… – проговорил Владыка Судеб.
Аллор поднял глаза на высоких посетителей.
– Отчего же, проходите, садитесь. Сожалею о таком приеме, но…
– Что-то случилось? – спросил Намо, уже понимая, в чем дело.
– Ничего – уже ничего. Просто три тысячи сто сорок один год назад не стало Нуменорэ.
Манвэ и Намо уселись в кресла напротив. Даже умеюший вывернуться из любой неловкой ситуации Манвэ не знал, что сказать. Какие там расспросы о Хранителях… Майа налил вино в два кубка, подвинул их Валар. Темная жидкость напоминала венозную кровь.
– Помянете с нами Эленну? Хотя – к чему вам? Это я из вежливости…
Намо опустил голову, Манвэ скрестил руки на груди. Все же слово было за ним: он Король.
Нуменор – он хорошо помнит все: возмущение, гнев, обида… Страх? Нет, пожалуй, но боль и отчаяние… «И они – тоже…» И ничего не сделать. Убеждать – не слушают, воевать – не по чину. Воззвал – посоветоваться и – хотелось уйти и не быть: «В руки Твои…» Волна… Так?! Окаменевший Эонвэ. Стыд – жгучий, хлесткий, как плеть. Не смогли ничего – нет вам места на Арде… А где еще их место?.. Резанувшее ощущение ненужности, чуждости и – бездомности…
А что сказать теперь последнему нуменорцу, восставшему из преисподней вечным напоминанием об Андор-Акаллабэт-Аталантэ…
– Не надо ничего говорить, – произнес майа, – нет смысла.
Глаза Манвэ потемнели. Намо беспокойно взглянул на него.
– То есть нам нечего сказать, так? Да, ты прав, наверное. Что тут скажешь? Что пытались по-хорошему? И послов посылали, и знамения… Что не дал нам Единый права распоряжаться сознанием людей без их ведома? Что воззвали, не представляя, каков будет ответ? Что почувствовали себя – впервые – изгнанниками и чужаками – мы, творившие каждую травинку в этом мире?
– Я же сказал, что ничего говорить не стоит, и кто я, чтобы Могущества Арды оправдывались передо мной? Я что, не понимал, что Ар-Фаразон – старый маразматик, замороченный Сауроном и собственной гордыней и страхом? Что вы-то не стали бы рвать на куски тело Арды? Мы просто поминаем место, где я жил и умер. И еще много других людей. Не воинов, не политиков – просто людей. Но что делать? Лес рубят, щепки летят… – так ведь?
– Щепки… Да – ни Нуменорэ, ни Амана больше нет на Арде – в Средиземье то есть… Так платят за бессилие. Разорвалось, раскололось…
– Все понятно… То есть можно понять. Просто нет тех улиц, кабаков, площадей, нет тех людей и того состояния – того, что для меня называлось – дом, Нуменорэ, сколько бы я его ни презирал… Того надрыва, того излома – мы ощущали себя глубоководными рыбами, которых у поверхности разрывает от недостатка давления… И теперь…
Намо повернулся к Эльдин:
– А ты? Тебе что в этом? Просто сочувствуешь?
– Мы, родившиеся в изгнании, выросли на сказаниях и легендах об утраченной земле, Мар ну Фалмар… Теряя что-то, пытаешься скрупулезно удержать все, что можешь, – не всегда умело, впрочем. В Арноре, как в любой диаспоре, нуменорская культура застыла на образцах, скажем так, периода расцвета, то есть до Тени. Не надо, полагаю, объяснять, что копии в большинстве случаев хуже оригинала. Гондор и Арнор не исключение. С другой стороны, родители еще помнили Нуменорэ. Ругая, как подобает Верным, тамошние нравы и образ жизни, они все же были привязаны к нему – чем угодно: модой, манерами, бытом… Вот и для меня это было, с одной стороны, навязчивым призраком прошлого, с другой – увлекательной стариной… Потом, правда, Аллор порассказал… Вот тогда все и ожило – когда его слушаешь, словно наяву все видишь… Впрочем, даже если бы я была уроженкой Ханатты – мне достаточно, что это его родина… Звучит жутко сентиментально, но коль скоро задан вопрос… Да все равно дун-эдайн в Валиноре только мы двое – кому ж еще древний погибший Запад помянуть. – Она закурила новую самокрутку. – Ну так что, выпьете с нами, Могущества Арды?
Валар подняли свои кубки и все четверо выпили, не чокаясь, до дна. Вино слегка горчило.
Намо посмотрел на Аллора. Тот пожал плечами:
– Каждый год вот такое. Места себе не находишь. Хоть и не видел я этого вживую – уже в Мордоре был, – но внутренне – наблюдал. «Я, должно быть, много грешил, только – чем заслужил я кару видеть, как в грозовой тиши выше башен – волна восстала?» Так мне и надо, конечно, но – не привыкнуть. А в Мордоре в эти дни к нам и подходить боялись, и не только в Мордоре. В те ночи мы мстили тем, кто жив, когда Нуменорэ и мы – мертвы… Это не пережечь. И вином не залить. Впрочем, я и не хочу ничего забывать. И права не имею. Ладно, не обращайте на нас внимания, господа, это скоро пройдет… до следующего года…
Майа облокотился на стол, положив подбородок на сцепленные кисти рук. Он был абсолютно трезв – была бы пьяная истерика, было бы проще: начать утешать или, наоборот, наорать, встряхнуть, наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75