Одна из этих мелочей заключалась в с
ледующем. Мне, как высшему начальнику почтово-телеграфной частя на теат
ре военных действий (у меня в подчинении в числе прочих, было несколько ты
сяч почтово-телеграфных чиновников), ежедневно приносили прямо с аппара
та наклееенную на телеграфном бланке подлинную ленту агентских телегр
амм. Эти депеши я непосредственно от себя сейчас же пересылал Воейкову, а
он передавал их государю, который их всегда внимательно и читал. Нарушат
ь этот порядок я, по указанной выше причине, не хотел. С другой же стороны, а
гентские телеграммы в это время были полны такой безудержной и лакейско
й ругани, направленной лично против государя и его семьи, что я прямо не ре
шался посылать их. За разрешением этого вопроса я и обратился к гр. Фредер
иксу: «Как же вы думаете, ваше сиятельство, посылать депеши, или лучше не п
осылать, Ц может быть государь и не вспомнит о них». Бедный старик, подав
ленный и удрученный, ничего не мог мне ответить: «Да, да Ц нельзя, не нужно,
но и нельзя… Знаете, спросите Воейкова». Воейков на секунду задумался, «А
не можете ли вы их как-нибудь подцензуровывать сами», спросил он меня, Ц
«ну, вырезать особенно плохие места». Я сказал, что это совершенно неосущ
ествимо, просто технически. «Да, да. А он (т. Ц е. государь) непременно спрос
ит», сказал Воейков. «Знаете, присылайте попрежнему. Все равно, что уж тепе
рь Ц махнул он рукой Ц он, все равно, знает», т. Ц е. знает, что его поносят.
Я продолжал посылать эти депеши каждый день с новой болью и каждый раз с н
егодованием. Не знаю, показывались ли эти депеши государю.
Государь уехал во дворец. Разъехались, с тяжелым сердцем, и мы в места ни н
а секунду не прекращавшейся нашей службы Ц службы, которая со дня на ден
ь делалась все бесполезнее и бесполезнее, ибо все видней и видней было, чт
о никакой войны с надеждой на успех, продолжать мы не можем.
По возвращении своем в ставку, после отречения, государь пробыл в ней, не с
читая вечера 3 марта и утра 9-го, когда он уехал, четыре полных дня. Внешний о
биход его жизни в эти дни не изменился, если не считать того, что всякие пр
иглашения к завтраку и к обеду, за исключением великих князей; были прекр
ащены. Повидимому, в первые, по крайней мере, два дня он продолжал ходить и
в то помещение штаба, где Алексеев делал ему доклады о ходе военных дейст
вий. Не решаюсь утверждать этого определенно, но помнится, что тогда гово
рили, что эти посещения вызывали серьезное неудовольствие против Алекс
еева в Петрограде, где временное правительство и совет рабочих и солдатс
ких депутатов, через своих агентов, преимущественно из писарского насел
ения ставки, были точно осведомлены о всем, что там происходило. На другой
день после приезда государя, т. Ц е. 4 марта, в ставку приехала из Киева вдо
вствующая императрица, осталась в своем вагоне на станции и пробыла там
все время до отъезда государя. Со времени ее приезда государь большей ча
стью обедал и завтракал у нее. Чтобы попасть из дворца, т. Ц е. из губернато
рского дома, стоявшего на самом берегу Днепра, на вокзал, надо было проеха
ть свыше двух верст, при чем большую часть этого пути приходилось делать
по главной прямой и широкой улице города. Государь ездил на станцию в зак
рытом автомобиле. При встречах с быстро едущим автомобилем многие не усп
евали узнать государя. Из тех, которые узнавали, некоторые Ц военные и шт
атские Ц приветствовали его, или на ходу снимали шляпы и отдавали честь,
или останавливались. Были такие, которые узнавали и отворачивались, дела
я вид, что не замечают. Были и такие, которые узнавали, не отворачивались, н
о и не кланялись. Но зато были и такие, которые останавливались, становили
сь на колени и кланялись в землю. Много нужно было иметь в то время душевно
го благородства и гражданского мужества, чтобы сделать такой поклон. Одн
ако, такие люди нашлись.
Вечером 7 марта, на четвертый день пребывания государя в ставке, вошел ко м
не в кабинет ген. К. Толстой, грузный, жирный, рыжий, с широким бледным лицом
, молодой, умный, способный и талантливый, но весьма шаткий человек, он зан
имал в ставке должность высшего представителя министерства путей сооб
щения, имея свое начальство в Петрограде, в лице министра, а в то время, сле
довательно, в лице инж. Бубликова (Некрасов, кажется, еще не вступил в долж
ность). К., наш товарищ и сверстник и Сослуживец после переворота как-то ср
азу резко отде лился от нас, считая себя членом временного правительства
и боясь попасть «под подозрение», в котором до большевистской революции
включительно, находилась вся ставка. Впоследствии он, из-за неосмотрите
льно подписанной во время корниловских дней телеграммы (на что он горько
мне жаловался), попал в Быховскую тюрьму вместе с Корниловым, а еще позже
был растерзан большевистской толпой в Полтаве, только что взятой тогда д
обровольческой армией, С Бубликовым и Некрасовым он находился в оживлен
ной и искательной переписке. По взволнованному и недоумевающему лицу К.
я увидел, что случилось что-то особенное. «Я пришел к вам по дружески, за со
ветом», сказал он мне; «вот я только что получил шифрованную телеграмму о
т Бубликова (или, не помню уже, от Некрасова) с известием, что завтра утром п
риедут в Могилев четыре члена Государственной Думы для того, чтобы арест
овать государя и отвезти его в Петроград. Мне воспрещается осведомлять к
ого-либо об этом и приказано приготовить секретно поезда и паровозы. Так
вот я, чорт его знает, и не знаю, что делать». «Видите ли», отвечал я ему. «или
Вы должны были уж держать все это в секрете и никому не говорить, или, раз в
ы пришли ко мне за советом, то вот вам мой ответ: вот у поезда стоит мой авто
мобиль, садитесь в него и немедленно поезжайте к Алексееву». «Да, как же, в
едь телеграмма секретная». «Да ведь понимаете же вы сами, что нужно преду
предить, иначе ведь вы ко мне и не пришли бы. Ну, скажите. Алексееву, что это
секрет, он уж сумеет с этим секретом распорядиться. А коли вы не поедете, т
ак я сам поеду. А если поедете, то никто не будет знать, что я знаю о вашей те
леграмме». К. уехал. Позже я узнал, то когда он в разговоре с Алексеевым ста
л, так сказать, напирать на то, что то, что он ему передает Ц секрет, обладан
ием которого он, К., обязан лишь своему особому положению, то Алексеев весь
ма сухо его оборвал, сказав, что он сам знает, что ему делать.
Отъезд государя, по приказанию из Петрограда, был назначен утром, помнит
ся, в 9 час, а еще раньше должны были приехать экстренным поездом посланцы
временного правительства. Так сказать, на сборы в дорогу времени государ
ю совсем не давалось. Однако, бесконечная болтовня произносимых на проме
жуточных станциях речей, задержала в дороге послов Ц двух кадет и двух с
оциалистов (последние Ц по выбору совета рабочих и солдатских депутато
в), и они опоздали.
Около половины одиннадцатого я получил записку, что государь перед отъе
здом желает попрощаться с чинами ставки, чего, как раз и не желали, повидим
ому, в Петрограде. Ген. Алексеев просил собраться, по возможности, всех в 11 ч
ас. в помещении управления дежурного генерала. Едва успел я дать знать об
этом подчиненным мне и расположенным в разных зданиях учреждениям, как н
аступило уже время итти «А вы не пойдете?», спросил встретившегося мне ге
н. К. Ц «Нет, знаете, что же там», небрежно, ответил он мне. Ц «Надо, наконец,
решить какого берега держаться». Нечего или, вернее, бесполезно было отв
ечать. Я пришел на место собрания одним из последних. Ген. Алексеев был уже
там. Это была довольно большая зала, бывшая в мирное время залой заседани
я могилевского окружного суда. От середины обеих длинных стен залы отход
или на высокие баллюстрады, оставлявшие между собой широкой проход и отд
елявшие, в былое время, места для публики от судейских мест. Собравшиеся р
азместились в несколько тесно сбитых рядов по стенам, вокруг всего зала
и по обе стороны баллюстрад, образовав, таким образом, как бы восьмерку. В
правом верхнем углу этой восьмерки находилась входная дверь. Направо от
нее, вдоль по поперечной стене зала стали нижние чины Ц человек около 50
Ц 60 Ц конвойцы, солдаты Георгиевского батальона, собственного его вели
чества сводного пехотного полка, кое-кто из писарей. Налево около двери с
тал ген. Алексеев. Далее помещались поочереди все управления штаба. Мне п
ришлось стоять в правом нижнем углу весьмерки, а мои многочисленные подч
иненные и путейские чины заняли всю внутреннюю короткую стену зала. Леве
е нас, по длинной стене стояли офицеры конвоя, Георгиевского батальона, с
водного полка и другие. Правее меня и рядом со мной стоял полевой интенда
нт ген. Егорьев со своими чинами. Настроение в зале было очень нервное и на
пряженное. Чувствовалось, что достаточно малейшего толчка, чтобы вывест
и век эту толпу из равновесия.
Ровно в 11 час. в дверях показался государь. Поздоровавшись с Алексеевым, о
н обернулся направо к солдатам и поздоровался с ними негромким голосом,
как здоровался в комнатах. «Здравия желаем, ваше императорское величест
во» Ц полным, громким и дружным голосом отвечали солдаты. Выслушав отве
т нижних чинов, государь быстро направился вглубь залы и остановился в п
ерехвате восьмерки, в нескольких шагах от меня, лицом в мою сторону. Я ясно
, и до мельчайших подробностей видел его фигуру и лицо. Он был одет в серую
кубанскую черкеску, с шашкой через плечо. Единственное изменение заключ
алось в том, что все военные союзнические кресты, учрежденные во время во
йны, которые он носил постоянно, были сняты. На груди висел один лишь георг
иевский крест, ярко белевший на темном фоне черкески. Левую руку с зажато
й в ней папахой он держал на эфесе шашки. Правая была опущена и сильно, зам
етно дрожала. Лицо было еще более пожелтевшее, посеревшее и обтянутоо, и о
чень нервное. Остановившись, государь сделал небольшую паузу и затем нач
ал говорить речь. Первые слова этой речи я запомнил буквально. Он говорил
громким и ясным голосом, очень отчетливо и образно, однако, сильно, волнуя
сь, делая неправильные паузы между частями предложения. Правая рука все
время сильно дрожала. «Сегодня… я вижу вас… в последний раз», начал госуд
арь, «такова воля божия и следствие моего решения». Далее он сказал, что от
рекся от престола, видя в этом пользу России и надежду победоносно кончи
ть войну. Отрекся в пользу брата вел. кн. Михаила Александровича, который,
однако, также отрекся от престола. Судьба родины вверена теперь временно
му правительству. Он благодарит нас за верную службу ему и родине. Завеща
ет нам верой и правдой служить временному правительству и во что бы то ни
стало довести до конца борьбу против коварного, жестокого, упорного Ц и
затем следовал еще целый ряд отлично подобранных эпитетов Ц врага. Госу
дарь кончил. Правая рука его уже не дрожала, а как-то дергалась. Никогда не
наблюдал я такой глубокой, полной, такой мертвой тишины в помещении, где б
ыло собрано несколько сот человек. Никто не кашлянул и все упорно и точно
не мигая смотрели на государя. Поклонившись нам, он повернулся и пошел к т
ому месту, где стоял Алексеев. Отсюда он начал обход присутствующих. Пода
вая руку старшим генералам и кланяясь прочим, говоря кое-кому несколько
слов, он приближался. к моему месту. Когда он был в расстоянии нескольких ш
агов от меня, то напряжение залы, все время сгущавшееся, Ц наконец, разре
шилось. Сзади государя кто-то судорожно всхлипнул. Достаточно было этог
о начала, чтобы всхлипывания, удержать которые присутствующие были, очев
идно, уже не в силах, раздались сразу во многих местах. Многие просто плака
ли и утирались. Вместе с всхлипываниями раздались и слова: «тише, тише, вы
волнуете государя». Однако, судорожные, перехваченные всхлипывания эти
не утихали. Государь оборачивался направо и налево, по направлению звуко
в, и старался улыбнуться, однако, улыбка не выходила, Ц а выходила какая-т
о гримаса, оскаливавшая ему зубы и искажавшая лицо; на глазах у него стоял
и слезы. Тем не менее он продолжал обход. Подойдя ко мне, он остановился, по
дал мне руку и спросил: «это ваши?». Я, тоже сильно волнуясь и чувствуя, что г
убы у меня дрожат, ответил. В эту же минуту я заметил, что стоявший правее м
еня ген. Егорьев, человек, как я выше сказал, до крайности нервный, очевидн
о уже не владея собой вовсе, спрятался за меня, и что государь его не видит.
Тогда я полуобернулся назад, схватил правой рукой Егорьева за талию, выд
винул его вперед и сказал: «мои… и вот главный полевой интендант». Госуда
рь подал ему руку и на секунду задумался. Потом, подняв на меня глаза и, гля
дя в упор, сказал: «помните же Т., что я говорил вам, непременно перевезите в
се, что нужно для армии», и, обращаясь к Егорьеву: «а вы непременно достань
те; теперь это нужно больше, чем когда-либо. Я говорю вам, Ц что я не сплю, ко
гда думаю, что армия голодает». Подав руку мне и Егорьеву, он пошел дальше.
Подойдя к офицерам своего конвоя, он никому не подал руки м. б. потому, что о
н виделся уже с ними утром отдельно. Зато он поздоровался со всеми офицер
ами Георгиевского батальона, только что вернувшимися из экспедиции в Пе
троград. Судорожные всхлипывания и вскрики не прекращались. Офицеры Гео
ргиевского батальона Ц люди, по большей части, несколько раз раненые Ц
не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-
то из солдат конвойцев. Государь, все время озираясь на обе стороны, со сле
зами в глазах, не выдержал и быстро направился к выходу. Навстречу ему выс
тупил Алексеев начал что-то говорить. Начала речи я не слышал, так как все
бросились за государем и в зале поднялся шум от шаркания ног. До меня доле
тели лишь последние слова взволнованного голоса Алексеева:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41