После завтрака государь занимался у себя в кабинете, подготовляя необхо
димые бумаги для отправки с отъезжавшим фельдъегерем, а затем до дневног
о чая его величество и желающие из свиты выезжали за город на автомобиля
х и делали несколько верст прогулки пешком, всегда быстрым шагом, и возвр
ащались к короткому дневному чаю, после которого государь снова направл
ялся в кабинет для работы или принимал доклады разных лиц, прибывавших и
з Петрограда или с фронта.
Я не помню, чтобы в эти предпоследние дни кто-либо из министров или общест
венных деятелей приезжал в Могилев. Настроение в Ставке, обыкновенно бол
ее бодрое и серьезное, более «разное», чем в столичном тылу, в эти дни мало
отличалось от угнетенного петроградского.
Мне удалось лишь мельком видеть генерала Алексеева к сказать с ним неско
лько незначительных фраз.
Скромный до застенчивости, мало разговорчивый всегда, он был на этот раз
особенно замкнутый и ушедший в себя. Видимо, он еще далеко не оправился от
болезни, страдал очень сильно от нее, хотя и бодрился и не бросал даже мело
чной работы, которая поглощала все его свободное время.
С остальными чинами Ставки меня и не тянуло говорить в эти дни; Ц я знал з
аранее, к каким сетованиям сведутся разговоры и на какие сплетни будут о
сторожно, но настойчиво намекать.
Генерала Алексеева, я хотя знал и давно Ц еще молодым армейским пехотны
м офицером, только что окончившим академию Ц но все же знал очень мало, по
чти не знал совсем.
Я его тогда же потерял из виду и встретился с ним мельком лишь как с главно
командующим западного фронта, в Барановичах.
Он и через 26 лет остался тем же скромным, застенчивым человеком, далеким о
т карьеризма и, как мне казалось, сплетен, к которому я чувствовал поэтому
невольную симпатию.
Эти основные качества его натуры были, по моему, очень схожи с простотою и
замкнутым же скромным, стесняющимся характером государя, и я убежден, по
многим признакам, что его величество относился к генералу Алексееву с бо
льшей симпатией и любовью, чем к другим, не обладавшим такими чертами хар
актера.
Понимал ли генерал Алексеев государя настолько, чтобы любить его как чел
овека, был ли предан ему, как настоящий русский своему настоящему русско
му царю Ц вот те вопросы, которые я задавал себе неоднократно тогда и пот
ом и как тогда, так и потом, вплоть до настоящего времени, не мог себе с дост
аточной ясностью на них ответить.
Многое, а после отречения и, судя по искренним рассказам его семьи Ц очен
ь многое мне говорило «да», но всегда с неизменной во мне прибавкою «веро
ятно, недостаточно крепко, хотя бы до забвения сплетен».
Генерал Борисов, близкий друг М. В. Алексеева, в частных разговорах со мною
уже после отречения неоднократно выражал сожаление, что государь «не су
мел с достаточной силой привязать к себе Михаила Васильевича |? мало оказ
ывал ему особенного внимания, недостаточно выделяя его, якобы, из других
». «Тогда все было бы, конечно, иначе», неизменно, с полным убеждением, дока
зывал мне Борисов.
Я не думаю, чтобы это было так.
Генерал Алексеев, по свойству своего характера, ничего, наверное, показн
ого не требовал и тем менее домогался. Он даже отказывался от звания гене
рал-адъютанта, говоря графу Фредериксу, «что такой милости пока еще не за
служил».
Все же нельзя сказать, чтобы к генералу Алексееву в те тяжелые и смутные д
ни, свита, находившаяся в Ставке, относилась с безусловным доверием и над
еждой.
Что-то очень неопределенное, хотя и совершенно неподозрительное, застав
ляло большинство из нас желать постоянной, а не временной лишь в виду бол
езни генерала Алексеева, замены его генералом Гурко, обладавшим, по наше
му разумению, более решительными качествами характера и более прочно сл
ожившимися традициями, чем генерал Алексеев, нуждавшийся к тому же в про
должительном отдыхе.
Желание это высказывалось неоднократно в наших интимных беседах за пос
ледние месяцы, было, конечно, совершенно далеким даже от намека на какую-л
ибо интригу и осталось в числе тех многих платонических пожеланий, котор
ыми мы иногда себя тешили в те дни.
В субботу 25 февраля была наша последняя продолжительная прогулка с госу
дарем по живописному могилевскому шоссе к часовне, выстроенной в память
сражения в 1812 году, бывшего между нашими и Наполеоновскими войсками.
Был очень морозный день, с сильным леденящим ветром, но государь, по обыкн
овению, был лишь в одной защитной рубашке, как и все мы, его сопровождавшие
. Его величество был спокоен и ровен, как всегда, хотя и очень задумчив, как
все последнее время. Навстречу нам попадалось много людей, ехавших в гор
од и с любопытным недоумением смотревших на нас.
Помню, что во время этой прогулки его величество сообщил нам, что получил
печальное известие о том, что великая княжна Анастасия Николаевна забол
ела корью, и что теперь из всей семьи только Мария Николаевна еще на ногах
, но что он опасается, что и она скоро разделит участь своих сестер.
Вечером в этот день государь был по обыкновению у всенощной. В воскресен
ье, 26 февраля утром, как всегда, пешком в сопровождении свиты, его величест
во отправился в штабную церковь к обедне, и, как всегда, большая толпа собр
алась по сторонам прохода и на площади, чтобы посмотреть на царя.
После церкви государь пошел на занятия в штаб, где оставался очень долго.
Прогулки в этот день не было, чем я воспользовался и прошел в Могилевскую
городскую думу, где находились портреты императора Павла работы Борови
ковского, с которых я просил нашего фотографа Гана снять фотографии, так
как намеревался заказать с этих портретов копии, в замен сгоревших у мен
я вместе с домом таких же точно картин Боровиковского. Мне этих портрето
в было более жаль, чем самого дома, так как они были единственными в своем
роде.
Я тогда еще мог думать о таких мелочах и даже строить предположения о бли
зком будущем.
Вечер этого последнего, относительно спокойного для меня, дня прошел обы
чным порядком. В виду воскресения, посторонних докладов не было, и после д
олгого промежутка, мы Ц адмирал Нилов, граф Граббе и я, по предложению его
величества, сыграли две партии в домино, но государю, видимо, было не по се
бе, и мы вскоре разошлись. В понедельник 27 февраля я был дежурным при его ве
личестве. Утром государь отправился, по обыкновению, в штаб, где и оставал
ся необычно долго.
В ожидании выхода государя от генерала Алексеева, я прошел в одну из комн
ат генерал-квартирмейстерской части, где встретил генерала Лукомского,
бывшего тогда генерал-квартирмейстером в Ставке.
Он был, видимо, чем-то очень взволнован и удручен. На мой вопрос, «что новог
о и что случилось», он ответил, что «на фронте, слава богу, ничего худого, но
что ночью получилось известие, что в Петрограде со вчерашнего дня начали
сь сильные беспорядки среди рабочих, что толпа громит лавки, требует хле
ба и настолько буйствует, что приходится употреблять в дело войска, сред
и которых много ненадежных».
Генерал Беляев, бывший тогда военным министром, хотя и успокаивает, что б
еспорядки будут прекращены, но генерал Хабалов, командующий войсками ок
руга, говорит Другое и просит подкреплений, так как не надеется на свои за
пасные части.
Была получена и телеграмма от Родзянки, указывавшего, что единственная в
озможность прекратить беспорядки Ц это немедленное формирование отве
тственного министерства.
По имевшимся сведениям, в то время из-за снежных Заносов Петроград был об
еспечен продовольствием на восемь дней, а войска северного фронта на пол
-месяца. Государь оставался долго у генерала Алексеева и вернулся, опозд
ав к завтраку, озабоченный. Иностранные представители, вероятно, уже пол
учившие тревожные сведения, были очень смущены, но, видимо, и они надеялис
ь, что беспорядки будут вскоре прекращены. По крайней мере, они это высказ
ывали довольно искренно и убежденно.
После завтрака, около двух часов дня, когда я спускался по лестнице вмест
е со всеми приглашенными, чтобы пойти на свободный час домой, на нижней пл
ещадке меня остановил с крайне озабоченным видом дежурный полковник шт
аба, кажется Гюленбегель, с открытыми телеграммами в руке. «Генерал Алек
сеев» Ц обратился он ко мне Ц «приказал передать лично вам эти телегра
ммы и просит вас, чтобы вы лично же, не передавая никому другому, немедленн
о же доложили его величеству». На мой вопрос, что это за телеграммы, полков
ник отвел меня в сторону, к окну, и сказал: «вот прочтите сами, что делается
в Петрограде. Сейчас, когда я уходил из штаба, я мельком видел, что получил
ись и еще более ужасные известия».
Я наскоро, взволнованный, просмотрел протянутые мне телеграммы: их было
две, одна от генерала Беляева, другая от генерала Хабалова, обе на имя нача
льника штаба для доклада государю. В обеих говорилось почти одно и то же, ч
то войска, отказываются употреблять оружие и переходят на сторону бунту
ющей черни; что взбунтовались запасные батальоны гренадерского и волын
ского полков, перебили часть своих офицеров и что волнения охватывают и
другие части. Они прилагают все усилия, чтобы с оставшимися немногими ве
рными присяге частями подавить бунтующих, но что положение стало угрожа
ющим и необходима немедленная помощь.
«Генерал Алексеев», добавил мне штаб-офицер, «уже докладывал утром его в
еличеству о серьезности положения, и подкрепления будут посланы, но с ка
ждым часом положение становится все хуже и хуже».
Не буду говорить, что перечувствовал я в эти три-четыре минуты, читая таки
е неожиданные для меня известия и подымаясь наверх к кабинету государя.
Я постучал и вошел.
Его величество стоял около своего письменного стола и разбирал какие-то
бумаги. «В чем дело, Мордвинов?», спросил государь. Наружно он был соверше
нно спокоен, но я чувствовал по тону его голоса, что ему не по себе, и что вну
тренно его что-то очень заботит и волнует. «Ваше величество», начал я, «ге
нерал Алексеев просил вам представить эти, только что полученные телегр
аммы… они ужасны… в Петрограде с запасными творится что-то невозможное»
…
Государь молча взял телеграммы, бегло просмотрел их, положил на стол и не
много задумался. «Ваше величество, что прикажете передать генералу Алек
сееву» прервал я эту мучительную до физической боли паузу. «Я уже знаю об
этом и сделал нужные распоряжения генералу Алексееву. Надо надеяться, чт
о все это безобразие будет скоро прекращено», ответил с сильной горечью
и немного раздраженно государь.
«Ваше величество, мне дежурный штаб-офицер сказал, что видел в штабе новы
е, уже после этих полученные телеграммы, где говорится, что положение ста
ло еще хуже, и просят поторопить присылкою подкреплений…
«Я еще увижу генерала Алексеева и переговорю с ним», спокойно, но, как мне
почувствовалось, тоже довольно нетерпеливо сказал государь и снова взя
л со стола положенные телеграммы, чтобы их перечитать.
Я вышел, как сейчас помню, с мучительной болью за своего дорогого государ
я, со жгучим стыдом за изменившие ему и родине, хотя и запасные, но все же гв
ардейские части.!
Я хотел верить и успокаивал себя, что присланные настоящие военные части
сумеют восстановить порядок и образумить свихнувшихся мирных тыловик
ов… Я не помню, как прошел остаток этого тяжелого волнующего дня.
Помню только, что генерал Алексеев приходил с коротким докладом к госуда
рю и затем его величество сам отправился в штаб с телеграммой на имя пред
седателя совета министров князя Голицына, в которой не соглашался, в вид
у создавшегося положения, на испрашиваемые перемены в составе правител
ьства. Генерал Алексеев был очень болен, вид У него был лихорадочный, он бы
л апатичен и угнетен. Он мне сказал, что получены были еще телеграммы от Ро
дзянко и князя Голицына. Первый просил вновь о сформировании ответствен
ного министерства, второй об отставке.
Вечером, около десяти часов, во время чая, когда ни граф Фредерике, ни Воей
ков обыкновенно не появлялись, они оба неожиданно вошли к нам в столовую.
Граф Фреде-Рикс приблизился к государю и попросил разрешения доложить о
чем-то срочном, полученном из Царского Села. Его величество встал и вышел
вместе с ним и Воейковым в соседнее зало, где доклад и переговоры продолж
ались довольно долго. Государь затем вернулся к нам один, но был видимо оч
ень озабочен и вскоре удалился в свой кабинет, Не сказав нам ни слова.
Мы совершенно не знали, в чем заключался неурочный доклад министра двора
, но, судя по озабоченности государя, и по отрывкам долетавшего до нас разг
овора, догадывались, что положение в Царском Селе становилось серьезным
и опасным, о чем сообщал по телефону из Алексадровского дворца граф Бенк
ендорф.
Встревоженные мы начали расходиться по своим помещениям, а проф. Федоров
отправился к графу Фредериксу, чтобы узнать подробности волновавших на
с событий. Внизу, в передней, ко мне подошел скороход Климов и предупредил
, что, по имевшимся у него сведениям, на завтра утром назначено наше отбыти
е в Царское Село, что час отъезда еще не установлен и будет сообщен дополн
ительно, но что всей свите приказано готовиться к отъезду.
Я направился к себе в гостиницу Франция, чтобы отдать распоряжения своем
у старику Лукзену, и к своему удивлению нашел его уже почти готовым к отъе
зду, с уложенными вещами, ожидающим присылки автомобиля, чтобы ехать на в
окзал.
Оказывается, что за несколько минут до моего прихода было передано по те
лефону извещение всем быть немедленно готовыми к отъезду, так как импера
торский поезд отойдет не завтра утром, а сегодня же, около 12 час. ночи Было у
же около половины двенадцатого. Я был дежурным и потому поспешил вернуть
ся в губернаторский дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41