Привезли из сайт Водолей ру
VadikV
77
без автора: «Отречение Н
иколая II. Воспоминания очевидцев»
без автора
Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев
OCR Pirat
«Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев»: Красная газета; 1990
ISBN 5-265-01684-8
Аннотация
Задача предлагаемого читател
ю сборника Ц дать подбор воспоминаний и документов, связанных с одним и
з наиболее ярких эпизодов начала Великой русской революции, Ц с отрече
нием Николая II.
Сборник дает почти исчерпывающий подбор свидетельских показаний, пове
ствующих о том, как и в какой обстановке произошло отречение последнего
русского царя.
Отречение Николая II. Воспоми
нания очевидцев
Вместо предисловия.
Задача предлагаемого читателю сборника Ц дать подбор воспоминаний и д
окументов, связанных с одним из наиболее ярких эпизодов начала великой р
усской революции, Ц с отречением Николая II.
Сборник дает почти исчерпывающий подбор свидетельских показаний, пове
ствующих о том, как и в какой обстановке произошло отречение последнего
русского царя. Впервые становятся доступным советскому читателю воспо
минания ближайших к царю лиц Ц ген. Дубенского и полк. Мордвинова. Впервы
е также публикуется в Советской России рассказ ген. Рузского, записанный
с его слов ген. Вильчковским. В прессе первых дней Февральской революции
розысканы запись беседы с Рузским и статья В. В. Шульгина, дающая сухой, но
содержательный очерк событий. За пределами сборника остался более позд
ний рассказ Шульгина, данный им в его книге «Дни». Рассказ этот, сам по себ
е, Ц крайне характерен, и его непременно надо прочесть всем желающим уяс
нить ту обстановку, в какой произошло отречение Николая II. У нас он перепе
чатывался, если не ошибаемся, уже два раза. Мы привлекли в наш сборник и др
угого непосредственного свидетеля отречения Ц А. И. Гучкова, взяв отрыв
ок из его показаний перед Чрезвычайной Комиссией Временного Правитель
ства. Нами также использован фрагмент появившихся в белой прессе воспом
инаний ген. Саввича, а также отрывки из мемуаров ген. Лукомского и известн
ой нью-йоркской брошюры проф. Ю. В. Ломоносова. Кроме того, мы привели любоп
ытнейшие отрывки из дневника Николая II-го, опубликованные впервые покой
ным проф. Сторожевым в сборнике «Научные Известия». Таков остов сборника
. Попытаемся теперь, вкратце охарактеризовать историческую значимость
и ценность воспроизведенных документов и мемуаров.
История отречения Николая II-го интересна не только потому, что отречение
это формально положило конец громадному периоду русской истории и пост
авило крест над целой эпохой исторического развития русского народа. Ин
тересна и социологически поучительна та бытовая обстановка, какую мы на
ходим у последнего царя и его приближенных. Этот эпилог Романовской дина
стии в своих житейских мелочах, в своих подробностях, как нельзя лучше по
дытоживает эволюцию династии, эволюцию многовековой политической надс
тройки, разгромленной, окончательно и на веки, революционной грозой 1917 Ц
20 г г. Поэтому-то и интересно все касающееся отречения вплоть до мелких по
дробностей самого его ритуала. Но не надо забывать, что отречение, само по
себе, есть развязка и исход конфликта, и что сама тема отречения может быт
ь поставлена и понята в более широком масштабе. Ведь как-никак февральск
ие дни 1917 года были днями «последнего и решительного боя» между революцие
й и старым порядком. И в этом последнем дебюте сил старого порядка едва-ли
не самое центральное место должно принадлежать самому Николаю II. И разве
не интересно установить, как прозвучало последнее слово русского ancien regime, к
акое политическое завещание успел он составить перед лицом надвинувше
йся на него катастрофы. Поэтому-то и важно проследить историю последних
дней царствования Николая II-го, поэтому-то и важно определить, что делал ц
арь в обществе самых близких своих приближенных, каковы были его поступк
и и его настроения, как осмысливал он происходившие вокруг него события.
Таким образом, история царской Ставки и царского поезда в конце февраля
месяца 1917 года непосредственно переходит в историю отречения Николая II-г
о.
Все мемуары, все свидетельские показания, связанные с этим эпизодом русс
кой революции, исходят, конечно, из контр-революционного лагеря. Да иначе
оно и не может быть. Свидетелями событий могли быть только приближенные
царя, да, кроме них еще, пожалуй, высшие чины царской Ставки. Вряд ли нужно о
бъяснять, что это за публика. Авторы наших мемуаров Ц это целая галлерея
«верноподданных» его величества. Правда, эту «верноподданность» следу
ет понимать несколько условно. В феврале 17-го года, когда думская буржуаз
ия, вкупе с высшим командованием, рассчитывала отделаться от революции,
возведя на престол Михаила Романова, вся эта приближенная публика обнар
ужила весьма мало готовности пострадать за «обожаемого монарха». Зато п
отом, в эмиграции, в чаду легитимистских настроений, произошла «переоцен
ка ценностей», не могшая не отразиться на стиле и содержании тех историч
еских показаний, которые угодно было дать в назидание потомству эмигрир
овавшим свидетелям отречения.
Так, в первую голову, обстоит дело с ген. Дубенским. Этот бравый генерал вы
полнял в Ставке паразитарную функцию царского «историографа». Спец по к
оннозаводству, издатель черносотенных брошюрок и газет, он был прикоман
дирован, еще в октябре 1914 года, для «высочайшего сопровождения», т. Ц е. для
описания царских поездок по фронту. На этой должности его и застали февр
альские дни 1917 года. Любопытно сравнить его воспоминания, писанные в эмиг
рации, с показаниями, данными им в августе 17-го года Чрезвычайной Комисси
и Временного Правительства. Эти показания существенно разнятся по тону,
по целому ряду любопытных деталей от ретушированных и подправленных ме
муаров. В руки комиссии попал дневник Дубенского, и цитаты из дневника, вк
рапленные в текст показаний, существенно расходятся с самим стилем мему
аров, поданных читателю в виде таких же поденных записей. Любопытно отме
тить, что в августе 1917 года Дубенский пытался изобразить себя «патриотом»
, чуть ли не в духе прогрессивного блока. Так, напр., взаимоотношения царя и
царицы он в показаниях характеризует следующим образом: «Государь был в
полном подчинении. Достаточно было их видеть четверть часа, чтобы сказат
ь, что самодержцем была она, а не он. Он на нее смотрел, как мальчик на гуверн
антку, это бросалось в глаза. Когда они выезжали, и она садится в автомобил
ь, он только и смотрит на Александру Федоровну. По-моему, он просто был влю
блен до сих пор, какое-то особенное чувство было у него»
«Падение царского режима»
. Ленгиз, 1925 г., т. VI, стр. 383.
. В дневнике своем, еще в январе месяце, он записал: «Слабое, плохо орг
анизованное правительство наше во главе с государем, с Протопоповым, жал
ким стариком кн. Голицыным, начинает бороться, но ничего не выйдет, ибо оче
нь плохи сторонники правительства; а между тем, должно уступать требован
иям взволнованного общества… едва ли можно сохранить самодержавие. Сли
шком появилась глубокая рознь русских интересов с интересами А. Ф»
Там же, стр. 384
Касательно самой Александры Федоровны, Дубенский, не колеблясь, по
казал, что она страдала психозом, и сослался при этом на мнение Марии Федо
ровны, матери Николая II, определенно считавшей, что царица сошла с ума. Так
ой же точки зрения Дубенский придерживался и в отношении Протопопова. Жи
знь Ставки он называл «тихой и бесталанной». Был, естественно, поставлен
Дубенскому вопрос о царе, об отношении к надвигавшейся революции. В свое
м ответе он подчеркнул абсолютно пассивность царя и царского окружения.
«Чем вы объясните эту пассивность?» Ц спросили тогда у Дубенского. Отве
т последнего настолько характерен, что мы должны привести его in extenso. «Никак
не могу объяснить его отношения. Это такой фаталист, что я не могу себе пре
дставить. Он всегда ровно, как будто равнодушно, относился, сегодня, как вч
ера. Вот маленькая подробность: когда случилось отречение, я был соверше
нно расстроен, я стоял у окна и просто не мог удержаться от того, чтобы, про
стите, не заплакать. Все-таки я старый человек. Мимо моего окна идет госуд
арь с Лейхтенбергским, посмотрел на меня весело, кивнул и отдал честь. Это
было через полчаса после того, как он послал телеграмму с отречением от п
рестола, в ожидании Шульгина». Между прочим, сравнивая текст показаний с
соответствующим местом воспоминаний, начинаем легко уяснять принятый
Дубенским для своих мемуаров метод ретуширования и подкрашивания собы
тий. Тот же эпизод звучит в мемуарах совершенно иначе. «Проходя мимо моег
о вагона, государь взглянул на меня и приветливо кивнул головой. Лицо у ег
о величества было бледное, спокойное». Равнодушие, отупляющую пассивнос
ть царя Дубенский толкует сейчас чуть ли не как акт какого-то стоицизма. В
1917 г. он был на этот счет несколько иного мнения. «Я говорил, что он отказалс
я от Российского престола просто, как сдал эскадрон. Вот такое у меня было
оскорбленное чувство, но когда я его провожал, когда он от матери шел в ваг
он, тут нельзя было быть спокойным. Все-таки я поражался, какая у него выде
ржка. У него одервенело лицо, он всем кланялся, он протянул мне руку, и я эту
руку поцеловал»
Там же, стр. 393.
.
Так обстоит дело с Дубенским. Наигранный пафос его мемуаров есть несомне
нный плод эмигрантского похмелья. Но и в таком виде они интересны, в своей
протокольности. как известная сводка событий. Ц В настоящем сборнике м
емуары эти, с некоторыми сокращениями, становятся впервые доступными со
ветскому читателю.
За Дубенским следует флигель-адъютант, полковник Мордвинов.
При поверхностном сравнении они оба кажутся людьми одной и той же касты,
одной и той же социальной психологии. На самом деле, это не совсем верно. Д
убенский был в сущности очень далек от сферы двора, от интимного круга ли
ц, окружавших Романовскую семью. Мордвинов, в силу происхождения, своего
воспитания, всего порядка прохождения своей служебной карьеры, был непо
средственно связан, если не с царем, то с великим князем Михаилом Алексан
дровичем и с целым рядом видных придворных. Казалось бы, при всех этих дан
ных Мордвинов мог бы глубже проникнуть в психологию царя, мог бы лучше ра
згадать, что скрывала за собой одервенелая маска самодержца. Но и он пасс
ует перед зрелищем давящего фатализма и обреченной пассивности. В силу с
воего служебного положения Мордвинов видел царя гораздо ближе и чаще, че
м Дубенский, но впечатления его от этого не становятся ярче. Царя опутыва
ет атмосфера бесконечной будничности, бесконечной обывательщины. Во вс
е эти бесконечно трагические революционные дни свита проделывает все т
от же монотонно-однообразный ритуал своего служебного дня. Вот наступил
о 1-е марта «новый тяжелый день» Ц по выражению Мордвинова. «Короткое вре
мя, которое мы обыкновенно проводили с его величеством, ничем не отличал
ось в разговорах от обыденных нетревожных дней. Не легко, конечно, было и н
ам и ему говорить о ничтожных вещах», Ц замечает Мордвинов. Но утвержден
ие его никак нельзя принять всерьез, по крайней мере, в части, касающейся Н
иколая. Свита-то наверное волновалась и мучилась в томительном предчувс
твии конца. Ну, а царь? 2-го марта, уже приняв решение об отречении, он входит
в столовую для дневного чаепития. «Я сейчас же почувствовал, что и этот ча
с нашего обычного общения с государем пройдет точно так же, как и подобны
е часы минувших «обыкновенных» дней… Шел самый незначительный разгово
р, прерывавшийся на этот раз только более продолжительными паузами… Гос
ударь сидел, спокойный, ровный, поддерживал разговор». А ведь Николай был
в кругу самых близких, самых преданных ему людей. И тут он не нашел ни одно
го слова, ни одного намека, ни одного жеста. С какой радостью поведал бы на
м Мордвинов какую-нибудь фразу, обращенную к «потомству». Увы! Ему остает
ся вспоминать особенное «сосредоточенное» выражение глаз и нервное дв
ижение, с каким царь доставал папиросу. Согласитесь, что «нервное» обращ
ение с папиросой нельзя не считать крайне скудной реакцией на переживав
шиеся тогда события.
Впрочем, 3-го марта Мордвинову удалось таки поговорить с царем. Мы помним,
как весело Николай кивнул плакавшему Дубенскому. При отъезде из Ставки ц
арь обратился к адмиралу Нилову со словами: «как жаль, Константин Дмитри
евич, что вас не пускают в Царское со мною». С неменьшей находчивостью при
ветствовал он Мордвинова. «А и вы, Мордвинов, вышли подышать свежим возду
хом». Мордвинов пытался начать разговор об отречении, о дальнейших плана
х царя. Выяснилось, что Николай собирается жить «совершенно частным лицо
м», уехать в Крым и в Костромскую губернию, не покидать во всяком случае Ро
ссию. На этом разговор прервался. Наконец, в последний раз, Мордвинов виде
л царя в день его отъезда из Ставки. Николай II был один в своем кабинете и не
торопливо, спокойно собирал с письменного стола разные вещи для укладки.
Мордвинов пришел к царю за советом: оставаться ли ему в Ставке или ехать в
Царское Село. Английский военный атташе рекомендовал ему остаться и ког
да Николай узнал об этом совете, он, в свою очередь, заявил: «конечно, остав
айтесь, Мордвинов». Мордвинов подчеркивает, что это сказано было без кол
ебаний.
Таков облик Николая II-го по воспоминаниям Мордвинова. И у Мордвинова, кон
ечно, очень много лирики, много искусственного, деланного пафоса. И все же
он не в силах скрыть убожество, скудость и серую повседневность тех быто
вых рамок, в которых протекли последние дни царского режима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
77
без автора: «Отречение Н
иколая II. Воспоминания очевидцев»
без автора
Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев
OCR Pirat
«Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев»: Красная газета; 1990
ISBN 5-265-01684-8
Аннотация
Задача предлагаемого читател
ю сборника Ц дать подбор воспоминаний и документов, связанных с одним и
з наиболее ярких эпизодов начала Великой русской революции, Ц с отрече
нием Николая II.
Сборник дает почти исчерпывающий подбор свидетельских показаний, пове
ствующих о том, как и в какой обстановке произошло отречение последнего
русского царя.
Отречение Николая II. Воспоми
нания очевидцев
Вместо предисловия.
Задача предлагаемого читателю сборника Ц дать подбор воспоминаний и д
окументов, связанных с одним из наиболее ярких эпизодов начала великой р
усской революции, Ц с отречением Николая II.
Сборник дает почти исчерпывающий подбор свидетельских показаний, пове
ствующих о том, как и в какой обстановке произошло отречение последнего
русского царя. Впервые становятся доступным советскому читателю воспо
минания ближайших к царю лиц Ц ген. Дубенского и полк. Мордвинова. Впервы
е также публикуется в Советской России рассказ ген. Рузского, записанный
с его слов ген. Вильчковским. В прессе первых дней Февральской революции
розысканы запись беседы с Рузским и статья В. В. Шульгина, дающая сухой, но
содержательный очерк событий. За пределами сборника остался более позд
ний рассказ Шульгина, данный им в его книге «Дни». Рассказ этот, сам по себ
е, Ц крайне характерен, и его непременно надо прочесть всем желающим уяс
нить ту обстановку, в какой произошло отречение Николая II. У нас он перепе
чатывался, если не ошибаемся, уже два раза. Мы привлекли в наш сборник и др
угого непосредственного свидетеля отречения Ц А. И. Гучкова, взяв отрыв
ок из его показаний перед Чрезвычайной Комиссией Временного Правитель
ства. Нами также использован фрагмент появившихся в белой прессе воспом
инаний ген. Саввича, а также отрывки из мемуаров ген. Лукомского и известн
ой нью-йоркской брошюры проф. Ю. В. Ломоносова. Кроме того, мы привели любоп
ытнейшие отрывки из дневника Николая II-го, опубликованные впервые покой
ным проф. Сторожевым в сборнике «Научные Известия». Таков остов сборника
. Попытаемся теперь, вкратце охарактеризовать историческую значимость
и ценность воспроизведенных документов и мемуаров.
История отречения Николая II-го интересна не только потому, что отречение
это формально положило конец громадному периоду русской истории и пост
авило крест над целой эпохой исторического развития русского народа. Ин
тересна и социологически поучительна та бытовая обстановка, какую мы на
ходим у последнего царя и его приближенных. Этот эпилог Романовской дина
стии в своих житейских мелочах, в своих подробностях, как нельзя лучше по
дытоживает эволюцию династии, эволюцию многовековой политической надс
тройки, разгромленной, окончательно и на веки, революционной грозой 1917 Ц
20 г г. Поэтому-то и интересно все касающееся отречения вплоть до мелких по
дробностей самого его ритуала. Но не надо забывать, что отречение, само по
себе, есть развязка и исход конфликта, и что сама тема отречения может быт
ь поставлена и понята в более широком масштабе. Ведь как-никак февральск
ие дни 1917 года были днями «последнего и решительного боя» между революцие
й и старым порядком. И в этом последнем дебюте сил старого порядка едва-ли
не самое центральное место должно принадлежать самому Николаю II. И разве
не интересно установить, как прозвучало последнее слово русского ancien regime, к
акое политическое завещание успел он составить перед лицом надвинувше
йся на него катастрофы. Поэтому-то и важно проследить историю последних
дней царствования Николая II-го, поэтому-то и важно определить, что делал ц
арь в обществе самых близких своих приближенных, каковы были его поступк
и и его настроения, как осмысливал он происходившие вокруг него события.
Таким образом, история царской Ставки и царского поезда в конце февраля
месяца 1917 года непосредственно переходит в историю отречения Николая II-г
о.
Все мемуары, все свидетельские показания, связанные с этим эпизодом русс
кой революции, исходят, конечно, из контр-революционного лагеря. Да иначе
оно и не может быть. Свидетелями событий могли быть только приближенные
царя, да, кроме них еще, пожалуй, высшие чины царской Ставки. Вряд ли нужно о
бъяснять, что это за публика. Авторы наших мемуаров Ц это целая галлерея
«верноподданных» его величества. Правда, эту «верноподданность» следу
ет понимать несколько условно. В феврале 17-го года, когда думская буржуаз
ия, вкупе с высшим командованием, рассчитывала отделаться от революции,
возведя на престол Михаила Романова, вся эта приближенная публика обнар
ужила весьма мало готовности пострадать за «обожаемого монарха». Зато п
отом, в эмиграции, в чаду легитимистских настроений, произошла «переоцен
ка ценностей», не могшая не отразиться на стиле и содержании тех историч
еских показаний, которые угодно было дать в назидание потомству эмигрир
овавшим свидетелям отречения.
Так, в первую голову, обстоит дело с ген. Дубенским. Этот бравый генерал вы
полнял в Ставке паразитарную функцию царского «историографа». Спец по к
оннозаводству, издатель черносотенных брошюрок и газет, он был прикоман
дирован, еще в октябре 1914 года, для «высочайшего сопровождения», т. Ц е. для
описания царских поездок по фронту. На этой должности его и застали февр
альские дни 1917 года. Любопытно сравнить его воспоминания, писанные в эмиг
рации, с показаниями, данными им в августе 17-го года Чрезвычайной Комисси
и Временного Правительства. Эти показания существенно разнятся по тону,
по целому ряду любопытных деталей от ретушированных и подправленных ме
муаров. В руки комиссии попал дневник Дубенского, и цитаты из дневника, вк
рапленные в текст показаний, существенно расходятся с самим стилем мему
аров, поданных читателю в виде таких же поденных записей. Любопытно отме
тить, что в августе 1917 года Дубенский пытался изобразить себя «патриотом»
, чуть ли не в духе прогрессивного блока. Так, напр., взаимоотношения царя и
царицы он в показаниях характеризует следующим образом: «Государь был в
полном подчинении. Достаточно было их видеть четверть часа, чтобы сказат
ь, что самодержцем была она, а не он. Он на нее смотрел, как мальчик на гуверн
антку, это бросалось в глаза. Когда они выезжали, и она садится в автомобил
ь, он только и смотрит на Александру Федоровну. По-моему, он просто был влю
блен до сих пор, какое-то особенное чувство было у него»
«Падение царского режима»
. Ленгиз, 1925 г., т. VI, стр. 383.
. В дневнике своем, еще в январе месяце, он записал: «Слабое, плохо орг
анизованное правительство наше во главе с государем, с Протопоповым, жал
ким стариком кн. Голицыным, начинает бороться, но ничего не выйдет, ибо оче
нь плохи сторонники правительства; а между тем, должно уступать требован
иям взволнованного общества… едва ли можно сохранить самодержавие. Сли
шком появилась глубокая рознь русских интересов с интересами А. Ф»
Там же, стр. 384
Касательно самой Александры Федоровны, Дубенский, не колеблясь, по
казал, что она страдала психозом, и сослался при этом на мнение Марии Федо
ровны, матери Николая II, определенно считавшей, что царица сошла с ума. Так
ой же точки зрения Дубенский придерживался и в отношении Протопопова. Жи
знь Ставки он называл «тихой и бесталанной». Был, естественно, поставлен
Дубенскому вопрос о царе, об отношении к надвигавшейся революции. В свое
м ответе он подчеркнул абсолютно пассивность царя и царского окружения.
«Чем вы объясните эту пассивность?» Ц спросили тогда у Дубенского. Отве
т последнего настолько характерен, что мы должны привести его in extenso. «Никак
не могу объяснить его отношения. Это такой фаталист, что я не могу себе пре
дставить. Он всегда ровно, как будто равнодушно, относился, сегодня, как вч
ера. Вот маленькая подробность: когда случилось отречение, я был соверше
нно расстроен, я стоял у окна и просто не мог удержаться от того, чтобы, про
стите, не заплакать. Все-таки я старый человек. Мимо моего окна идет госуд
арь с Лейхтенбергским, посмотрел на меня весело, кивнул и отдал честь. Это
было через полчаса после того, как он послал телеграмму с отречением от п
рестола, в ожидании Шульгина». Между прочим, сравнивая текст показаний с
соответствующим местом воспоминаний, начинаем легко уяснять принятый
Дубенским для своих мемуаров метод ретуширования и подкрашивания собы
тий. Тот же эпизод звучит в мемуарах совершенно иначе. «Проходя мимо моег
о вагона, государь взглянул на меня и приветливо кивнул головой. Лицо у ег
о величества было бледное, спокойное». Равнодушие, отупляющую пассивнос
ть царя Дубенский толкует сейчас чуть ли не как акт какого-то стоицизма. В
1917 г. он был на этот счет несколько иного мнения. «Я говорил, что он отказалс
я от Российского престола просто, как сдал эскадрон. Вот такое у меня было
оскорбленное чувство, но когда я его провожал, когда он от матери шел в ваг
он, тут нельзя было быть спокойным. Все-таки я поражался, какая у него выде
ржка. У него одервенело лицо, он всем кланялся, он протянул мне руку, и я эту
руку поцеловал»
Там же, стр. 393.
.
Так обстоит дело с Дубенским. Наигранный пафос его мемуаров есть несомне
нный плод эмигрантского похмелья. Но и в таком виде они интересны, в своей
протокольности. как известная сводка событий. Ц В настоящем сборнике м
емуары эти, с некоторыми сокращениями, становятся впервые доступными со
ветскому читателю.
За Дубенским следует флигель-адъютант, полковник Мордвинов.
При поверхностном сравнении они оба кажутся людьми одной и той же касты,
одной и той же социальной психологии. На самом деле, это не совсем верно. Д
убенский был в сущности очень далек от сферы двора, от интимного круга ли
ц, окружавших Романовскую семью. Мордвинов, в силу происхождения, своего
воспитания, всего порядка прохождения своей служебной карьеры, был непо
средственно связан, если не с царем, то с великим князем Михаилом Алексан
дровичем и с целым рядом видных придворных. Казалось бы, при всех этих дан
ных Мордвинов мог бы глубже проникнуть в психологию царя, мог бы лучше ра
згадать, что скрывала за собой одервенелая маска самодержца. Но и он пасс
ует перед зрелищем давящего фатализма и обреченной пассивности. В силу с
воего служебного положения Мордвинов видел царя гораздо ближе и чаще, че
м Дубенский, но впечатления его от этого не становятся ярче. Царя опутыва
ет атмосфера бесконечной будничности, бесконечной обывательщины. Во вс
е эти бесконечно трагические революционные дни свита проделывает все т
от же монотонно-однообразный ритуал своего служебного дня. Вот наступил
о 1-е марта «новый тяжелый день» Ц по выражению Мордвинова. «Короткое вре
мя, которое мы обыкновенно проводили с его величеством, ничем не отличал
ось в разговорах от обыденных нетревожных дней. Не легко, конечно, было и н
ам и ему говорить о ничтожных вещах», Ц замечает Мордвинов. Но утвержден
ие его никак нельзя принять всерьез, по крайней мере, в части, касающейся Н
иколая. Свита-то наверное волновалась и мучилась в томительном предчувс
твии конца. Ну, а царь? 2-го марта, уже приняв решение об отречении, он входит
в столовую для дневного чаепития. «Я сейчас же почувствовал, что и этот ча
с нашего обычного общения с государем пройдет точно так же, как и подобны
е часы минувших «обыкновенных» дней… Шел самый незначительный разгово
р, прерывавшийся на этот раз только более продолжительными паузами… Гос
ударь сидел, спокойный, ровный, поддерживал разговор». А ведь Николай был
в кругу самых близких, самых преданных ему людей. И тут он не нашел ни одно
го слова, ни одного намека, ни одного жеста. С какой радостью поведал бы на
м Мордвинов какую-нибудь фразу, обращенную к «потомству». Увы! Ему остает
ся вспоминать особенное «сосредоточенное» выражение глаз и нервное дв
ижение, с каким царь доставал папиросу. Согласитесь, что «нервное» обращ
ение с папиросой нельзя не считать крайне скудной реакцией на переживав
шиеся тогда события.
Впрочем, 3-го марта Мордвинову удалось таки поговорить с царем. Мы помним,
как весело Николай кивнул плакавшему Дубенскому. При отъезде из Ставки ц
арь обратился к адмиралу Нилову со словами: «как жаль, Константин Дмитри
евич, что вас не пускают в Царское со мною». С неменьшей находчивостью при
ветствовал он Мордвинова. «А и вы, Мордвинов, вышли подышать свежим возду
хом». Мордвинов пытался начать разговор об отречении, о дальнейших плана
х царя. Выяснилось, что Николай собирается жить «совершенно частным лицо
м», уехать в Крым и в Костромскую губернию, не покидать во всяком случае Ро
ссию. На этом разговор прервался. Наконец, в последний раз, Мордвинов виде
л царя в день его отъезда из Ставки. Николай II был один в своем кабинете и не
торопливо, спокойно собирал с письменного стола разные вещи для укладки.
Мордвинов пришел к царю за советом: оставаться ли ему в Ставке или ехать в
Царское Село. Английский военный атташе рекомендовал ему остаться и ког
да Николай узнал об этом совете, он, в свою очередь, заявил: «конечно, остав
айтесь, Мордвинов». Мордвинов подчеркивает, что это сказано было без кол
ебаний.
Таков облик Николая II-го по воспоминаниям Мордвинова. И у Мордвинова, кон
ечно, очень много лирики, много искусственного, деланного пафоса. И все же
он не в силах скрыть убожество, скудость и серую повседневность тех быто
вых рамок, в которых протекли последние дни царского режима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41