Види
мо, в Ставке считали, что государь обязан подчиниться полученной в два ча
са телеграмме без размышления, как Родзянко считал, что его величество д
олжен был моментально ответить 26 февраля на его телеграмму манифестом.
Проходили часы, по мнению Ставки, столь дорогие для спасения России, а «бе
схарактерный» государь не решался и «болезненный» Рузский не находил э
нергии достичь желательного результата.
Между тем, М. В. Алексеев еще продолжал соблюдать «этикет», он «испрашивал
» повелений у государя, как у верховного главнокомандующего. Так, генера
л Корнилов и князь. Львов были назначены, а генерал Иванов отозван в Могил
ев Ц еще державной волей государя по докладу его начальника штаба ген. А
лексеева.
Подробности того, что происходило в вагоне государя, с прибытия Шульгина
и Гучкова, уже известны, и Рузский на них в своих рассказах мало останавли
вается. Он отмечал только, что депутаты чувствовали себя очень неловко, б
ыли поражены спокойствием и выдержкой государя, а когда он объявил им, о р
ешении своем отречься и за сына, растерялись и просили разрешения выйти
в другое отделение вагона, чтобы посоветоваться.
У государя к приезду депутатов был уже готов текст манифеста об отречени
и и ровно в 24 часа на 3-е марта он его подписал, пометив 2-е марта 15 часов, т. Ц е.
тем часом, когда принято было им решение отречься.
Перед этим он подписал и два указа Правительствующему Сенату: о назначен
ии князя Львова и Великого князя Николая Николаевича. Они помечены 2-е мар
та 14 час.
Гучков и Шульгин тотчас же написали расписку о принятии 2-го марта высоча
йшего манифеста.
Царствование государя Николая Александровича кончилось.
Для блага России, государь принес в жертву не только себя, но и всю свою се
мью. Уговорившие его на первый шаг его крестного пути не могли и не съумел
и сдержать своего обещания Ц жертва государя пропала даром. Из всех уча
стников события один государь сознавал, что его отречение не только не с
пасет России, но будет началом ее гибели. Ни генерал Алексеев, ни генерал Р
узский, не поняли тогда, что они только пешки в игре политических партий. С
илы сторон были неравные. С одной Ц была многомиллионная армия, предвод
имая осыпанными милостями государя генералами, а с другой Ц кучка ловки
х, убежденных и энергичных революционных агитаторов, опиравшихся на неб
оеспособные гарнизоны столицы. Ширмой этой кучке служил прогрессивный
блок Государственной Думы. Победила несомненно слабейшая сторона. Подд
ержи генерал Алексеев одним словом мнение генерала Рузского, вызови он Р
одзянку утром 2 марта к аппарату и в два-три дня революция была бы кончена.
Он предпочел оказать давление на государя и увлек других главнокоманду
ющих.
Генерал Алексеев понял свою ошибку ровно через семь часов после подписа
ния государем акта отречения.
Уже в 7 час. утра 3-го марта Алексеев разослал новую циркулярную телеграмм
у, в которой сознавал, что «на Родзянку левые партии и рабочие депутаты ок
азывают мощное давление и в сообщениях Родзянко нет откровенности и иск
ренности».
На основании одного такого сообщения Родзянко, генерал Алексеев решил 24
часа перед тем свести русского царя с престола.
Теперь Алексееву стали ясны и цели «господствующих над Председателем Г
осударственной Думы партий». Стало ясно и «отсутствие единодушия Госуд
арственной Думы и влияние левых партий, усиленных Советами рабочих депу
татов».
Генерал Алексеев прозрел и увидел «грозную опасность расстройства бое
способности армии бороться с внешним врагом» и перспективу гибели Росс
ии.
Он теперь уже считал, что «основные мотивы Родзянко не верны», не желал бы
ть поставленным перед «совершившимся фактом», не желал капитулировать
перед крайними левыми элементами и предлагал созыв совещания главноко
мандующих, для объявления воли армии правительству.
Что же случилось за эту несчастную ночь? Что показало генералу Алексееву
, что он совершил непоправимую ошибку, не поддержав своего государя.
В пятом часу утра Родзянко и князь Львов вызвали к аппарату Рузского и об
ъявили ему, что нельзя опубликовывать манифеста об отречении в пользу ве
ликого князя Михаила Александровича, пока они этого не разрешат сделать
Ц государь опять поступил не по указке Родзянко, отрекшись и за сына, а дл
я успокоения России царствование Михаила Александровича «абсолютно не
приемлемо». Рузский был удивлен, но согласился сделать возможное, т. Ц е.
приостановить распубликование и выразил сожаление, что Гучков и Шульги
н не знали, что для России «абсолютно неприемлемо». Родзянко пытался объ
яснить это невиданным бунтом («а кто раньше видел», отметил, перечитывая
ленту, Рузский). Этот бунт сделан гарнизоном, который сам Родзянко уже не с
читает солдатами, а «взятыми от сохи мужиками, которые кричат «Земли и Во
ли», «долой династию «долой офицеров». И с этой толпой Родзянко и князь Ль
ве переговариваются и ей подчиняются, считая ее мнение у» за мнение всей
России. И что для этой толпы «абсолютно не приемлемо», то «абсолютно непр
иемлемо» и для гордого Временного Правительства, составленного из люде
й, коим «верит вся Россия». Родзянко, однако, «вполне уверен», что если теп
ерь и великий князь Михаил Александрович отречется, то все пойдет прекра
сно. До окончания войны будет действовать Верховный Совет и Временное Пр
авительство, несомненно произойдет подъем патриотического чувства, вс
е заработает в усиленном темпе, и победа может быть обеспечена.
Все эти слова показались Рузскому просто нелепыми, как, это отметил на ле
нте, перечитывая ее. «Если бог захочет наказать, то прежде всего разум отн
имет», Ц прибавил еще Рузский. Во время разговора, он испытывал то же чув
ство и нашел, что люди, взявшиеся возглавить революцию, были даже не освед
омлены о настроении населения. (Это видно из его пометки на ленте: «когда П
етроград был в моем ведении, я знал настроение народа»).
При таких обстоятельствах Рузский решил дать князю Львову и Родзянко, в
их беспомощности, хоть практические указания, как и с кем сноситься дале
е, ибо сам с уходом императорского поезда, уже становился опять в положен
ие лишь главнокомандующего одного из фронтов.
Родзянко обещает все исполнить, но главное, беспокоится, как бы манифест
не «прорвался в народ». В конце разговор принимает прямо анекдотичный от
тенок: на вопрос Рузского, верно ли он понял намеченный порядок Верховно
го государственного правления, Родзянко поясняет: «Верховный Совет, отв
етственное Министерство, действие законодательных палат до решения во
проса о конституции в Учредительном собрании». Рузский спрашивает, «кто
во главе Верховного Совета». Родзянко отвечает: «Я ошибся, не Верховный С
овет, а Временный Комитет Государственной Думы под моим председательст
вом». Рузский понял. Он заканчивает разговор сразу словами: «Хорошо, до св
идания» и просьбой не забыть, что дальнейшие переговоры надо вести со Ст
авкой, а ему только сообщать о ходе дел.
Этот классический второй разговор был также, как и имевший место в предш
ествующую ночь, тотчас передан в Ставку. Этот разговор, увы, поздно выясни
л в Ставке, как она поторопилась.
Едва ушел к Двинску императорский поезд с отрекшимся императором и к Пет
рограду поезд с Гучковым и Шульгиным, едва князь Львов и Родзянко узнали
текст высочайшего манифеста, как он уже оказался «абсолютно неприемлем
ым» и его надо было скрыть. Отречение, которое должно было спасти порядок
в России, оказалось недостаточным для людей, вообразивших себя способны
ми управлять Россией, справиться с им-же вызванной революцией и вести по
бедоносную войну. Безвластие теперь действительно наступило. Это была у
же не анархия, что проявилась в уличной толпе, это была анархия в точном зн
ачении слова Ц власти вовсе не было. Ничто «не заработало в усиленном те
мпе», кроме машины, углублявшей революцию, не наступило «быстрого успоко
ения», не произошло подъема патриотического чувства и решительная побе
да не оказалась обеспеченной, как это обещали князь Львов и Родзянко в но
чь на 3-ье марта.
Генерал Алексеев в своей телеграмме (№ 34) сделал намек на необходимость вз
ять власть в руки совещания главнокомандующих, но, как выяснил ему в свое
м ответе (№ 35) Рузский, это явилось бы попыткой несвоевременной и уже несом
ненно привело к междоусобице. Рузский теперь уже предложил Алексееву на
стаивать на объявлении манифеста и на полном контакте Начальника штаба
Верховного главнокомандующего с правительством, желая продолжать дейс
твовать легальными путями, и предвидел, что из совещания могла образоват
ься еще одна власть, которая несомненно оказалась бы в конфликте не толь
ко с Советами, но и с Временным Комитетом Государственной Думы.
Одновременно Рузский посылает телеграмму командующим армиями Северно
го фронта, ориентируя их в создавшейся обстановке.
В Ставке вторые сутки царила растерянность и начались недоразумения по
вопросу об опубликовании и неопубликовании обоих манифестов (государя
и великого князя Mихайла Александровича) и приказа нового верховного гла
внокомандующего. И в штабе северного фронта и в штаб западного фронта, пр
осили разъяснения. Весь разговор, изложенный в этом документе, отражает
как в зеркале путаницу, суету, спешку в ставке. Главнокомандующие уже сби
ты сами с толку и не успеет Ставка принять одно решение, как обстановка в с
толице требует принятия нового. Генерал Данилов смущен всеми противоре
чиями в важнейших документах и считает долгом отметить, для доклада М. Н. А
лексееву, насколько опасно такие несверенные и несогласованные докуме
нты объявлять, несомненно взволнованным событиями войскам.
Вслед за этими первыми, не особенно приятными сношениями между Ставкой и
штабом Рузского, наступает период все усиливающихся разногласий. Уж 5-го
марта Ставка предлагает ряд мер для охранения армии от пропаганды из нед
р столичного Совета и для прекращения начавшихся в фронтовых и тыловых р
айонах убийств офицеров. Рузский эти меры уже принял, но не ожидает от них
успех и просит Ставку снестись с правительством, чтобы оно и Совет рабоч
их депутатов осудили выступление против вооруженных команд и офицеров.
Рузский не знал, что революция уже была правительством объявлена «велик
ою и бескровною», а все жертвы эксцессов толпы надлежало во имя идеалов с
вободы замалчивать и скрывать.
Рузский уже видит, что обещанного Родзянкой подъема духа и наступления у
спокоения нет. Наоборот, части волнуются, офицеры гибнут на фронте и в тыл
у от русских пуль и штыков, но он еще надеется, что правительство пользует
ся доверием народным и, не допуская мысли дать на фронте врагам и союзник
ам зрелища междуусобных сражений, предлагает вызвать авторитетных пра
вительственных комиссаров для успокоения войск. Мера, чреватая печальн
ыми последствиями. Рузский объяснил ее принятие тем, что офицерство само
слишком взволновано и сбито с толку, чтобы спокойно и объективно разъяс
нять солдатам положение, и искал лиц Ц очевидцев, лиц гражданских, котор
ые выяснили бы, что раз все. офицерство подчинилось новому правительству
, то нет оснований его подозревать в стремлении ему изменить.
В ночь на 6-е марта, генерал Рузский обращается с телеграммой к генералу А
лексееву, Гучкову, Керенскому и князю Львову, указывает на безобразное я
вление ареста и обезоружения офицеров и, выясняя грозное значение этих я
влений, требует немедленного и «авторитетного разъяснения недопустимо
сти сего центральной властью», без чего развал неизбежен.
На все свои ходатайства Рузский не получает ответа и вместо того на фрон
т летят знаменитые приказы Совета солдатских и рабочих депутатов и приб
ывают агитационные делегации и депутации. 18 марта Рузский еще раз говори
т с Родзянко, желая выяснить, что делается в столице и что делает Временны
й Комитет Государственной Думы. Путаница в словах «Совет Министров» и «В
ременное Правительство», по его мнению была вредна и производила впечат
ление неустойчивости. Родзянко пытался разъяснить сомнения генерала, н
о не убедил его и поспешил закончить разговор банальными любезностями. «
Не стоило с ним говорить» вспоминал об этом разговоре впоследствии Рузс
кий.
Через день произошел у него обмен телеграмм с военным министром Гучковы
м.
Телеграмма того, кто носил звание военного министра и пока выказывал себ
я лишь тем, что допустил издание приказа номер первый Совета солдатских
и рабочих депутатов и запретил опубликование прощального приказа по ар
мии отрекшегося Государя Ц Верховного главнокомандующего, Ц телегра
мма эта глубоко возмутила военную Душу Рузского. Он понял, что Гучков мож
ет быть прекрасным оратором, отличным критиком военного бюджета, но Руко
водить обороной государства во время войны не может. В нем не было чувств
а дисциплины, он не понимал основ воинского духа.
Еще через два дня пришла длинная телеграмма из Ставки. Критические помет
ки на ней Рузского и горькие заключительные фразы этих пометок показыва
ют, что Рузский потерял окончательно веру в новое правительство и не одо
брял оптимизма Ставки. Его присутствие во главе Северного фронта стало д
ля него невозможным.
Н. В. Рузский мало знал государя, и, случалось, порицал его. Еще меньше он зна
л государыню. Но он был справедлив, глубоко любил Россию, был убежденный м
онархист, весь проникнутый чувством долга, прямолинеен и честен. Он не ск
рывал своих мнений, но умел слушать и был, хотя и либеральных взглядов, но
беззаветно преданный престолу человек и солдат. Он не отделял трона от Р
оссии. Он с первых минут революции предвидел, к чему она приведет, и обвиня
л в отречении, которое считал ошибкой, больше всего генерала Алексеева, к
ак обвинял его и в разных военных неудачах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41