Но добиваться твоего обещания таким способом — не правильно.
— Важно, чтобы мое решение было правильным, — сказал Че. — И, боюсь, мне не под силу принять его самостоятельно. Поэтому предоставляю право решить за себя тому, кому доверяю.
— Это кому?
— Дженни.
Дженни подскочила.
— Что ты, Че?! Я не могу! От этого решения зависит вся твоя жизнь!
— И все-таки тебе придется! — Че вскинул голову на уже знакомый ей упрямый манер. — Придется, потому что решать надо, а мне это не под силу.
— Хорошо, — вздохнула Дженни. — Раз ты так настаиваешь… Но мне надо как следует подумать.
— Ну, а пока ты думаешь, — озабоченно спросила Гвенни, — мы можем оставаться друзьями?
— Конечно! — воскликнула растроганная Дженни. — Кстати, то, что я буду думать, не помешает мне подсказывать тебе, что где, и со мной ты, пожалуй, сможешь появляться среди гоблинов.
— Ой, спасибо! — Гвенни подскочила от радости. — Я так люблю гулять, но раньше без мамы не могла.
Дженни кивнула, проникаясь все большим сочувствием. Необходимость принимать решение тревожила ее, но то, что это не придется делать немедленно, несколько успокаивало. Она невольно сравнивала себя с Дольфом, тоже стоявшим перед дилеммой, от решения которой зависела жизнь одной из его невест. И его собственное
счастье.
Конечно, нельзя сказать, чтобы в ее случае все обстояло точно так же — взять хотя бы то, что она, Гвенни и Че принадлежат к разным видам, — но общего очень много.
Один мальчик, две девочки, причем обе старше него, и необходимость выбора, от которой зависит жизнь одной из них. Выбирать должен он, а это очень трудно. Тем паче, что все трое относятся друг к другу с симпатией.
Правда, о свадьбах-женитьбах у них речь не идет. И Че отказался от права выбора, предоставив это Дженни, поскольку у нее нет заинтересованности в результате.
Впрочем, тут же поправилась девочка, это не совсем так. Она оказалась в весьма затруднительном положении, ведь к чему бы она ни склонилась, это повлияет на жизнь одного существа, свободу другого, да и на ее судьбу тоже.
Ведь она пошла с кентавром к гоблинам, чтобы не оставлять его в одиночестве, без поддержки друга. Но как раз друг-то у него здесь появиться может, и какой! Гвенни нуждается в нем, а она славная чудесная девочка, да вдобавок еще и принцесса. Или, как тут у них в Горбу называется дочка главаря.., может быть, горбушка? Но так или иначе, надобность в Дженни отпадала и она оказывалась примерно в том же положении, что и Электра в случае женитьбы Дольфа на Наде. Сама-то ведь она никакая не принцесса и даже не горбушка, а простая девочка, заброшенная в чужой мир. Дома, в Двухлунии, все родные, небось, сходят с ума от тревоги, не понимая, куда она могла запропаститься. Но дыру, сквозь которую она попала сюда, заткнули; да ей бы все равно не найти обратной дороги.
Даже с помощью Сэмми, потому что единственное, чего не мог найти кот, — это собственный дом.
— Ты почему такая грустная? — спросила Гвенни.
Дженни еще не нашла, что ответить, когда за нее заговорил Че:
— Она оказалась вдали от дома и в разлуке с близкими. Как и я. Это не больно-то веселит.
— Как бы я хотела отправить вас обоих домой, — сказала Гвенни, — да и сама с удовольствием отправилась бы с вами.
— Но тебе предстоит стать вождем! — возразила Дженни.
— Я предпочла бы иметь друзей.
Дженни уразумела, что ее новая знакомая нуждается в друге не меньше, чем Че. И он, и Дженни имели немало друзей там, где они жили; проблема заключалась лишь в том, что судьба оторвала их от дома. А Гвенни дома, но друзей у нее нет и не было. Так что ей ничуть не легче, чем им.
— Пойдемте погуляем по горе, — предложила Дженни, прежде всего желая отвлечься. — Я буду говорить тебе, что вижу, а ты растолковывать мне, что это значит.
— Не уверен, что это разумно, — заметил Че. — Другие гоблины услышат ваш разговор и сообразят: с Гвенни что-то не так.
Об этом Дженни не подумала.
— Может, я буду говорить шепотом? — пролепетала она, но тут же поняла, что так проблемы не решить. — Наверное, надо придумать какие-то условные знаки. Только не думаю, что я смогу усвоить что-нибудь мудреное.
— А вот я бы мог, — заметил Че. — Наверное, Годива выбрала тебе в спутники кентавра отчасти и по этой причине. Выработать условный, неизвестный никому, кроме нас, язык довольно просто. Нужна система сигналов, но не зрительных, — поскольку со зрением у Гвенни неважно, — а звуковых или осязательных. По мне, так осязательные лучше всего: отрицание или утверждение можно выразить простым поворотом головы или взмахом хвоста, а для более сложных понятий придумать комбинации посложнее.
— Боюсь, что сейчас для меня все это слишком мудрено, — призналась, поразмыслив, Гвенни. — Погулять-то мне хочется, и даже очень, но, наверное, не стоит выходить прежде, чем я со всем этим освоюсь. Если Горбач прознает о моих слабостях — мне конец, а он, скажу я вам, пролаза первостатейный.
— А мы здесь потренируемся и посмотрим, нельзя ли использовать заодно и магию, — предложил Че. — Кстати, Гвенни, у тебя есть талант?
— Нет. Тут его нет не у меня одной. Мы, гоблины, имеем таланты напополам с гарпиями: у каждого из нас и из них только по полталанта, так что тут особо не расколдуешься. Правда, у меня будет волшебная палочка, но это потом. А у тебя, Че, разве есть? Я думала, у кентавров талантов не бывает.
— Так считалось, но на деле оказалось иначе. Мой талант в том, что я могу сделать все, что угодно, легким, хлестнув хвостом. Поэтому мне приходится быть осмотрительным: с таким талантом просто так хвостом не помашешь. Может выйти неловко.
— Как забавно! — восхитилась Гвенни. — Ты что, и меня можешь сделать легкой?
— Запросто. Но зачем?
— Да затем, что это весело и приятно. Мама иногда поднимает меня с помощью своей палочки, и мне нравится плавать в воздухе.
— Ладно. Встань посередине комнаты.
Гвенни тут же встала, как было сказано, и Че легонько хлестнул ее по плечу кончиком хвоста.
— Ой, получилось! — обрадовалась девочка. — Сейчас как подпрыгну!
— Стой! — крикнула Дженни, но опоздала. Хорошо еще, что успела схватить уже прыгнувшую Гвенни за руку, иначе та стукнулась бы головой о потолок. Ну, а так она зависла в воздухе, пища и болтая ножками, пока Дженни не вернула ее на место.
— Это было так весело! — воскликнула Гвенни.
— Ага, развеселилась. Вот стукнулась бы головой о потолок, что бы тогда запела?
— Так ведь я такая легонькая, что это было бы не больно.
— Нет, — серьезно возразил Че, — я ведь изменил только твой вес, а не массу.
— А какая разница? — не поняла девочка. — Что еще за масса?
— Масса — это как бы количество тебя. Ты стала легче, но тебя осталось столько же, сколько было. А значит, и темечком к потолку ты приложилась бы с такой же силой, как могла бы к полу.
— Брр, — Гвенни поежилась. — Не скажу, чтобы мне этого хотелось. Постараюсь быть осторожнее. Но, может быть, если ты хлестнешь меня снова, я просто попарю в воздухе. Это такое восхитительное ощущение.
— Только не в этом платье, — предостерегла Дженни.
— Почему?
— А вдруг снизу кто-нибудь углядит твои трусики?
— Ой! — Смуглое личико Гвенни выразительно покраснело. Дженни вовсе не хотела смущать девочку до такой степени и, чтобы загладить неловкость, торопливо сказала:
— Я тут хотела попробовать еще кое-что интересное.
— Еще кое что?
— А ну-ка, надень мои очки.
Дженни сама надела очки на нос Гвенни, и дужки тут же приладились точно по ее голове.
— Вот это да! — удивилась Гвенни, — я тебя вижу.
— Значит, они и для тебя годятся, — с удовлетворением отметила Дженни. — Только…
— Только мне нельзя их носить, потому что меня не должны в них видеть, — грустно промолвила Гвенни и сняла очки.
Дженни тут же нацепила их: она успела привыкнуть к очкам настолько, что без них чувствовала себя почти слепой.
— Ничего, мы придумаем еще что-нибудь, — торопливо сказала девочка в утешение Гвенни — Можно, например, рассказывать истории.
— О, я очень люблю всякие истории, — ухватилась за эту мысль Гвенни. — Для меня это единственная возможность побывать в иных местах.
Дженни подумала о том, что ее магический талант, открытый с помощью Че, мог бы и впрямь, хоть и весьма причудливым манером, помочь девочке побывать в иных местах, но решила, что сейчас сгодится и обычный рассказ.
— Давайте рассказывать по очереди, — предложила она. — Я, ты, потом Че…
— Замечательно, — Гвенни принялась собирать в кучу подушки, ухитряясь при этом не задеть спавшего вроде бы у ней под ногами Сэмми: кот нашел именно то место, какое требовалось.
Потом все расселись и Дженни задумалась, что бы такое рассказать.
Она знала немало славных преданий о вождях своего народа и их друзьях, но не была уверена в том, что они будут правильно поняты юной гоблиншей из Ксанфа.
Взять, например, рассказ об Иноходце и Мягкостопе, который был хром. Вдруг Гвенни воспримет это как насмешку. Многие истории повествовали о друзьях-волках, однако Дженни понятия не имела, есть ли вообще в Ксанфе волки, но была уверена, что если и есть, то ездить на них точно никто не ездит, а стало быть, заводить речь о таких вещах — только зря сбивать девочку с толку.
Наконец она вспомнила одну историю, вроде бы подходящую и для Ксанфа, если уточнить некоторые понятия. А поскольку у нее не было ни малейшего представления, как их уточнить, Дженни решила испробовать самый глупый способ..
— Сэмми, — сказала она, — найди мне то, что нужно.
Кот тут же проснулся, подошел к кентавру и улегся, прильнув к его боку.
— Мне кажется, — сказал Че. — он считает, что я могу ответить на твой вопрос. А что за вопрос?
— Мне нужно узнать, как в Ксанфе можно было бы назвать Верховных?
Че, хотя и выглядел озадаченным, ответ нашел быстро.
— По-моему, подошли бы Музы.
— А есть Муза красоты?
— Трудно сказать: они все покровительницы искусств и к красоте, так или иначе, причастны. Больше всех, наверное, Эрато, Муза Любовной поэзии.
— А она сердится на смертных?
— По-моему, нет. По этой части скорее годится Мельпомена, Муза Трагедии. У нее есть трагическая маска, дубинка и даже меч.
— Ну, если и дубинка, и.., пусть будет Мельпомена.
Так вот, как-то раз эта Мельпомена рассердилась на одну женщину по имени Ива за то, что та роди.., за то, что аист принес ей младенца, девочку необычайной красоты. Все понимали, что выросши она не уступит прелестью ни одной из Муз. Мать назвала дочку Лилией, поскольку та была нежна и прекрасна, как этот цветок.
«Ладно, — сказала Мельпомена, — в таком случае эта Лилия никогда не увидит цветка, в честь которого названа. Никто из смертных не может соперничать красотой с Музами, не пережив настоящей трагедии».
Тогда Ива вышла с крошкой Лилией на руках на цветочную поляну близ горы, где пели птицы и обитали Музы. «Почему вы так жестоки? — воскликнула она со слезами на глазах. — Почему, подарив мне столь прелестное дитя, вы лишили мою девочку зрения?»
Мельпомена, надо сказать, пожалела о том, что натворила сгоряча, но сделанного назад не воротишь.
Подросши, Лилия стала очень красивой девушкой, но так ни разу и не увидела цветка, чье имя носила. Как, впрочем, и ничего другого. Она часто ходила на луг и касалась цветов — в том числе и того, в честь которого была названа, — но ничего хорошего из этого не получалось. Цветам не на пользу, когда их теребят.
Как-то раз Лилия расплакалась и, на вопрос матери, в чем дело, ответила: «Мамочка, ты научила меня различать хорошее и дурное и ценить то, что мне дано, но как быть с цветочками? Ты говоришь о них с такой любовью, а мое прикосновение причиняет им боль».
Цветы, услышав эти слова, опечалились и решили, что нужно обязательно дать Лилии возможность оценить свою прелесть, не причиняя им вреда.
Но поскольку, как это сделать, сами цветы не знали, то обратились они все к тем же Музам. Вспомнив, что виноваты в этой печальной истории они, Музы согласились помочь. А поскольку вернуть Лилии зрение было не в их силах, они даровали цветам новый способ показать себя — с помощью ароматов.
Каждый цветок выбрал себе такой запах, какой, по его мнению, лучше всего соответствовал его облику. Цветы, считавшие себя прекрасными, приобрели восхитительные ароматы, а другие, не находившие в себе красоты, и запахами обзавелись неприятными. Как, например, герань.
При этом, надо сказать — каждый цветок руководствовался только собственным мнением, а оно совершенно не обязательно соответствовало действительности. Те, кто понахрапистей, урвали себе самые сильные запахи, а скромные довольствовались едва ощутимыми, хотя глядя на них, любой подумал бы, что они заслуживают большего. Таким образом, нововведение позволяло отличать один цветок от другого, но едва ли давало возможность оценивать их по достоинству.
Однако, получив возможность отличать, например, розу от маргаритки, не касаясь их, Лилия стала немного счастливее, поскольку она перестала тормошить их за лепестки; и даже Мельпомена стала видеть все в не столь трагическом свете. С тех пор повелось, чтобы у каждого цветка имелся свой запах и различать цветы можно было как по виду, так и по благоуханию.
Наступило молчание, а потом Гвенни со вздохом сказала:
— Ох, Дженни, как бы мне хотелось все это увидеть.
Наверное, ты права, и запахи у цветов есть именно поэтому, но вот бы хоть краем глазика взглянуть на Иву и прекрасную Лилию…
— Думаю, в этом нет ничего невозможного, — заявил Че. — Если Дженни споет для тебя.
— Ой, что ты, — сконфузилась Дженни, — я не могу.
— Ну, так спой для меня. А Гвенни может не обращать на нас внимания.
Поняв, что маленький кентавр совершенно прав, Дженни собралась с духом и начала мурлыкать, а потом тихонько запела. Комната растворилась: вокруг расстилался поросший цветами луг, на заднем плане высилась гора Муз, а Ива, чьи длинные пышные волосы напоминали волосы Годивы, со слезами на глазах держала на руках свое несчастное дитя.
Дитя повернулось, и Дженни узнала Гвендолин. Гвенни попала в песню, хотя здесь она и носила другое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45