Друг, который нуждается в утешении. Так неужели она не поделится с ним тем, чем делилась со своим котом?
— Я.., попробую, — сказала Дженни и начала безо всякой уверенности в том, что у нее получится. Ей никогда не доводилось петь никому, кто мог бы понять, что слышит песню. Цветы и зверюшки — другое дело: они никогда не скажут и даже не подумают, что мелодия фальшива, или голос плох, или слова нелепы. Они просто принимают то, что слышат таким, каким слышат. А Че, хоть он и дитя, имеет разум, несопоставимый с разумом зверька или цветочка, и, скорее всего, это помешает. Ум у него наверняка критический.
Сначала Дженни не удавалось произнести ни звука, как будто сама мысль о том, что ее слышит разумное существо, сдавила ей горло. Потом, убеждая себя в том, что Че всего лишь пятилетний малыш, она стала мурлыкать мелодию. Затем вернулся и голос, а за ним образы: принцесса, замок и дракон, похожий на принца.
Снаружи послышался шум, и Че повернул голову к двери, ожидая появления гоблина, но Дженни продолжала петь, надеясь, что стражник пройдет мимо.
Так и вышло: шаги удалились и стихли. Девочка пела, и образы становились все приятнее и светлее.
Сейчас в песне не было ничего дурного: лишь ясный солнечный день и чудесные милые цветы. Одно-единственное темное облачко выглядело раздосадованным, но оно висело далеко и не могло закрыть ласковое теплое солнышко.
Но тут произошло нечто ужасное, нечто, напомнившее о валявшемся у двери мясе.
Дракон хотел съесть принцессу! Хотел, чтобы она сама явилась к нему, а он, приняв свой естественный облик, пожрал ее и стал королем драконов. Что же ей было делать?
Дженни пела, и слова приходили сами собой, словно следуя за менявшимися совершенно независимо от нее образами. Казалось, будто кто-то направляет ей мысленное послание: она вовсе не сочиняла эту историю, просто воспринимала ее. В каком-то смысле, даже участвовала в ней, отчасти отождествляя себя с принцессой.
Присутствовал в этой истории и Че — он соотносился с принцем-драконом, возможно потому, что и тот, и другой относились к крылатым чудовищам. Несмотря на весь ужас ситуации, девочка чувствовала, что дракон любит принцессу, и, хотя находила предложенный им способ выразить свои чувства слишком уж своеобразным, понимала, что для столь буйного, хищного и неукротимого по своей сути существа, как дракон, он может казаться вполне естественным.
А принцесса решила пойти к дракону, ибо, искренне любя его, полагала, что вполне может претерпеть некоторые неудобства ради того, чтобы ее возлюбленный исполнил свое высокое предназначение. Подобно девочке, готовой ради утешения друга спеть ему глубоко личную, не предназначенную для посторонних ушей песню.
Потом злые люди и гадкая туча попытались напасть на дракона, но принцесса предостерегла его. Он уничтожил нехороших людей, а принцессу унес на далекий и прекрасный остров. А поскольку обстоятельства сложились так, что возвращаться домой ни она, ни он не могли, они воспользовались магией, превратились в единорога с единорожицей (весьма смазливой), после чего жили вместе долго и счастливо. Надо сказать, что единорогов Дженни тоже никогда не видела, но в песне это почему-то не имело значения. Стоило ей увидеть образ, и сразу стало ясно, кто это такой. Без труда узнала девочка и тучу: кого-кого, а эту каверзницу Тучную Королеву знает всякий.
Фантазия вышла славная: у Дженни полегчало на сердце, и она точно знала, что песня утешила и Че, хотя происходившего в ней он знать не мог. «А может, и мог, — неожиданно подумалось девочке, — может, и мог, если в известном смысле сам в этом участвовал. И оказался при этом хорошим — вовсе не съел принцессу, а женился на ней. Конечно, все это было не взаправду, но все-таки…»
Дженни вжилась в песню, и та лилась, и лилась. Че, слушая ее, успокоился, а потом и уснул. Следом уснула и Дженни: собственная песня убаюкала ее, несмотря на весь ужас происходящего.
Пробудил девочку звук шагов: к хижине кто-то приближался, и на сей раз этот кто-то не прошел мимо.
Дверь рывком распахнулась, и на фоне зарева угасающего костра на пороге возникла темная фигура.
— Вам что, есть неохота? — гаркнул гоблин, увидев нетронутое мясо. — Ну и ладно, нам больше достанется.
Он подхватил с пола оба куска и захлопнул за собой дверь.
Дженни расслабилась, обрадовавшись тому, что мясо забрали: она очень любила животных и вообще не ела мясного. Но не успела она заснуть снова, как послышались тяжелые шаги, и в дверном проеме появился сам Гротеск.
— Так, от еды, стало быть, носы воротим, — прорычал гоблинатор. — Ишь, какие привереды нашлись. А ну, вылезайте, сейчас мы с вами разберемся!
Сердце Дженни упало. Минула полночь, подмога к ним не подоспела, а если гоблины устроят сейчас свою отвратительную забаву, то уже и не поспеет. И все потому, что они не притронулись к этому противному мясу.
Их вывели к догорающему костру. Видимо, они провели взаперти несколько часов: большая часть валежника превратилась в уголья, а огромный круг сыра перебрался на другую половину неба. Неужели за это время гоблины съели все, что осталось от нимфы с фавном, и решили снова разжиться мясом?
— Значит, так, — заявил гоблинатор, — мы собирались продержать вас несколько дней и как следует откормить. Но если вы будете отказываться от пищи, то, наоборот, похудеете: станете тощими и невкусными.
Он выдержал паузу, позволив всем присутствующим оценить его железную логику. После чего скорчил гримасу, которую, видимо, считал улыбкой, и продолжил:
— Итак, предлагаю вам выбор. Или вы едите, — он указал на два куска мяса, один из которых был надкушен, — или мы начинаем забаву прямо сейчас.
Дженни посмотрела на Че. Она-то не собиралась прикасаться к этому мясу ни при каких условиях, но он должен был решать сам.
Кентавр покосился на мясо, потом на пруд, перевел взгляд на Дженни и неожиданно пробормотал:
— Может быть, ты споешь?
— Правильно, жеребенок, скажи ей, чтобы не кочевряжилась. — Промолвил гоблинатор, видимо, не расслышав фразу и приняв слово «споешь» за «съешь». — Тогда вам не придется гоняться друг за другом прямо сейчас. И вам лучше — дольше проживете, — и нам.
Сейчас мы сыты и предпочтем съесть вас, когда проголодаемся.
— Мы умрем раньше, — промолвил Че.
Таков был его ответ: прикасаться к мясу он не собирался. Но это значило, что им придется участвовать в жестокой гоблинской потехе — возненавидеть друг друга, а потом угодить в котел. И если перед таким страшным концом Че хотел послушать ее песню, как могла она отказать? Но, с другой стороны, ей было нелегко петь и перед одним Че, что же говорить про целую ораву злобных Уродцев?
— Ну, давайте, решайте, дурачье несчастное! — рявкнул гоблинатор, и вся его шайка глумливо загоготала.
Дженни решила, что она просто обязана дать маленькому кентавру хотя бы малую толику утешения: другой возможности ей уже не представится. И пусть песня станет памятью об их дружбе, памятью, которая, возможно, сохранится даже когда ими овладеет ненависть.
Подойдя к Че, девочка обняла его голову обеими руками (она просто не могла петь для гоблинов) и постаралась представить себе, что здесь нет никого, кроме них двоих. Приникнув к уху кентавра, девочка закрыла глаза и стала напевать — сначала тихонько, а потом и громче.
И снова за словами последовали образы: чудесный замок на вершине горы и принцесса, собирающая цветы у ее подножия…
Откуда-то, словно издалека, донесся грубый гоблинский голос:
— Эй, парни, а ну бегом за валежником. Нужно, чтобы было на чем разжечь костер, если эта парочка не раздумает кобениться.
Чтобы не слышать этих ужасных слов, Дженни запела еще громче. Образы стали отчетливее и живее: дракон появился в своем истинном обличье, но оно не пугало. Девочка поняла, что Че каким-то образом участвует в действии, что он и есть дракон, который, умей он летать, унес бы ее отсюда в безопасное место. Злая туча находилась неподалеку, но и она, похоже, не грозила бурей. Не иначе, как решила пролиться дождиком в другом месте.
— Господин гоблинатор, — подал зычный голос кто-то из гоблинов, — мы как, забавляться будем или смотреть на эту парочку?
Тучка подпрыгнула. Потом на плечо Дженни легла тяжелая рука, и образы исчезли.
— Ты что это делаешь, эльфийское отродье? — прорычал Гротеск, выглядевший потрясенным. — И как? У эльфов не бывает такой магии!
— Точно! — воскликнул Че. — Без магии тут не обошлось!
— Хватит тянуть, начнем забаву, — крикнул кто-то из гоблинов.
— Отставить! — рявкнул генерал-гоблинатор. — Забава откладывается, надо разобраться, что к чему. Эта не обычная девчонка, она использует какие-то чары. И потом — вы только гляньте на ее уши.
Гоблины сбились в кучу и принялись галдеть, тараща глаза и показывая на нее пальцами: до сего момента они, видимо, просто не обращали внимания на ее уши. А уж сама-то она никак не могла предположить, что форма ушей может уберечь ее от жестокой расправы.
Пленников затолкали обратно в хижину, и как только дверь за ними захлопнулась, Дженни повернулась к Че.
— Знаешь, — сказала она, — на самом деле я не только не владею никакой магией, но даже не представляю себе, что это такое. Там, где я живу, волшебство доступно только Верховным.
— Представлять ты, может быть, и вправду не представляешь, но магический талант у тебя, похоже, все равно есть. Когда ты пела, я оказался в твоей песне, где были принцесса, дракон и замок Ругна — совсем как всамделишный, только тот стоит не на горе, а в лесу. И даже Гротеск был там, в виде черной тучи. Это какое-то сонное волшебство.
— Ничего подобного, — возразила Дженни, — мы с тобой вовсе не спали, а уж гоблинский вожак и подавно.
Эти картинки возникали в моем воображении, и… — Еще не закончив фразу, девочка поняла, что дело обстоит не так просто. Как они могли оказаться в ее песне, в ее сне наяву. Она никому о нем не рассказывала, но они — и Че, и даже Гротеск — оказались там. И знали, что оказались там.
— Ночные кобылицы разносят спящим дурные сны, а дневные, вроде Ромашки, доставляют светлые грезы бодрствующим. Может быть, твой талант в чем-то сродни их способностям.
— Я вообще о них никогда не слышала.
— Так ты ведь и в Ксанфе совсем недавно.
— Ладно. А эти дневные грезы — разве бывает, чтобы разные существа одновременно грезили одним и тем же?
— По-моему, нет, — ответил Че, наморщив лобик. — К тому же кобылицы не умеют петь. Но
без чар точно не обошлось: Гротеск это почувствовал, потому и решил не варить нас, пока не поймет, в чем дело. Думаю, перед тем как съесть любого пленника, он старается извлечь из него всю возможную пользу.
— Но если это и магия, то не больно сильная, — вздохнула Дженни. — Иначе я продолжала бы петь, а мы, оказавшись в песне, просто ушли бы отсюда.
— Мысль интересная, — заметил Че. — Песня меня так» и затягивала. А почему ты замолчала?
— Гротеск положил мне на плечо свою лапищу.
— Хм.., но если он сам пребывал в песне в виде темной тучи, так как ему удалось разрушить видение? Оно такое приятное: мне совсем не хотелось его покидать, да и ему, по-моему, тоже.
— Не знаю. Правда, я слышала, как другой гоблин окликнул гоблинатора, и,.. — Девочка задумалась… — Ага, туча подпрыгнула. А потом он вышел из видения.
— Потому что другой гоблин пробудил его, вырвал из сна. Не крикни он, Гротеск бы нас не прервал.
— Пожалуй, так. Жаль, что тот, другой, гоблин сам не попал в сон.
— Это, наверное, из-за того, что он тебя не слышал, — возбужденно заговорил Че. — Возможно, будь твое пение громче, мы выбрались бы из стойбища!
Сама мысль о том, чтобы даже мурлыкать в такой компании под нос (не то, что петь во весь голос), вызывала у Дженни ужас, но коль скоро на кону стояли их жизни, тут было о чем подумать.
— Наверное, нам самим нужно получше разобраться в этом явлении, — сказала девочка. — Если это не то, что ты думаешь, пение не помешает им нас сварить.
— Правильно. Спой прямо сейчас, а я попробую выйти из видения. Если смогу, то смогут наверное, и гоблины, но коли нет…
— Да! — воскликнула Дженни, воодушевленная появившейся надеждой освободиться без посторонней помощи. — Сейчас попробуем.
Здесь, в хижине, запеть было легче, чем снаружи, ибо слушателем являлся только Че. А он слушал внимательно, готовясь погрузиться в видение и попробовать из него выйти.
Но как Дженни ни старалась, на сей раз видение ограничилось образом собиравшей цветы принцессы. Че (или принц-дракон) там напрочь отсутствовал!
Потом снаружи донесся звук, и Че отвлекся на него, опасаясь появления гоблина. Дженни продолжала петь, готовая умолкнуть, если злобный надсмотрщик войдет в темницу.
И тут в ее видении появился дракон, а следом и маленькая темная тучка; как она поняла, стоявший за дверью гоблин.
Теперь Че должен был попробовать выйти. Дженни, разумеется, продолжала петь, ведь им следовало выяснить, можно ли покинуть сон, пока он продолжается.
Че не вышел. Правда, похоже, и не пробовал. Не дождавшись от него каких-либо действий, Дженни, в конце концов, у молкла, позволив видению исчезнуть.
— Что случилось? — спросила она. — По-моему, ты даже не пытался выйти.
— Правда, — сконфуженно признался Че. — Сначала я не мог попасть в песню, а когда, неожиданно оказался там, то и помыслить не мог о выходе. Мне было так хорошо.
— Но ведь мы хотели узнать, может ли это видение Удержать гоблинов.
— Ага. Только стоило мне оказаться там, как я потерял к этому всякий интерес.
— Ладно, попробуем еще разок, — строго сказала она. — Но ты уж постарайся.
— Еще как постараюсь! — пылко заверил кентавр.
Дженни запела снова. Появился замок, цветы, принцесса.., потом облако. Гоблин вошел в видение, но не Че!
«Как такое могло случиться? — изумилась девочка, — ведь гоблину-то на нас наплевать!»
И тут ее осенило. И она умолкла.
— Эй, я туда так и не попал, — сказал Че.
— Знаю. Зато гоблин попал, тот, что за дверью торчит.
— Но…
— Ты прислушивался специально, а он нет. И раньше.., ты попал туда, когда отвлекся.
— Когда отвлекся, — эхом повторил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45