Откуда-то из темноты ошалело заорал Сообразило:
- Стой! Кто идет?
- Свои, - ответил Бородин.
И в этот момент блеснуло прямо перед лошадиной мордой острым змеиным языком короткое пламя, и оглушительно грохнул выстрел. Лошадь пронзительно заржала, взвилась на дыбки и бросилась в сторону. Не успел Иван Евсеевич толком сообразить, что к чему, как почуял, что валится вместе с возом наземь. Только дернулся было в сторону, но тулуп за что-то зацепился. Его потянуло, подмяло под воз, и мгновенная, как вспышка выстрела, жгучая боль пронзила правую ногу и разлилась по всему телу.
- Стой, окаянная! Стой, дьявол! - орал Биняк, ловя лошадь Ивана Евсеевича.
Лошадь быстро поймали, успокоили. Воз поставили на место. И тут Иван Евсеевич с удивлением заметил, что валенок его правой ноги как-то навыверт торчит в сторону. Его подняли под руки. Стиснув зубы от боли, он материл почем зря оторопевшего с ружьем в руках Сообразилу:
- Ты что, баламут недоделанный, спектаклю решил устроить? Или покушению задумал? Говори!
- Обознался я, Иван Евсеевич.
- Врешь, кобель подзаборный! Ты что, голоса моего не узнал? Иль не видел, что лошадь спереди обстрижена, как баба паскудная?
- Темно ведь...
- А вот отдадим тебя под суд, там тебе посветлеет...
Внесли Ивана Евсеевича в дом - и там все сразу прояснилось. Посреди избы на раскаленной чугунке стоял обливной бак, от него в открытый таз с холодной водой отходил медный змеевик, с конца которого, из краника, капала самогонка в подставленную бутыль. Рядом стояла целая кадка медовухи.
Иван Маринин, по прозвищу Котелок, щуплый мужичонка с печальным морщинистым личиком, сидел на кровати, свесив короткие ноги, и с испугом глядел на вошедших.
- А ну-ка, брысь с кровати! - цыкнул на него Биняк.
Тот спрыгнул с кровати и сел на скамью у стенки. Ивана Евсеевича положили на кровать, осторожно подправили отогнутый валенок. Кривясь от боли, он приказал:
- Подушки мне под спину! Так... - И, глядя на самогонный аппарат, спросил: - Чья работа?
- Николай Жадов и Вася Соса старались, - ответил с готовностью Котелок.
- Так... Понятно. Василь Осьпов, - сказал он Чухонину, - отпрягай лошадь, садись верхом и дуй в милицию. Пусть Жадова заберут. Кража меда его работа.
- Холодно верхом-то, - сказал Биняк. - Я лучше в санях.
- Где ты их возьмешь?
- Счас, воз развалю... И вся недолга.
- Пока ты воз будешь разваливать - он уйдет.
- Ночью все равно не поймают, - говорил свое Биняк. - Да и в милиции никто сейчас и не почешется, ночью-то.
- Езжай, говорят, в милицию! Понял?
- Я сей минут, - сорвался Биняк и скрылся за дверью.
- Значит, Жадов тебя поставил на часах возле околицы? - спросил Сообразилу Иван Евсеевич.
- Он. Наказал стрелять, кто бы ни появился.
- Ах ты, матаня саратовская! Вас зачем сюда поставили? Добро колхозное на самогонку перегонять?
- Это не мы... - ответил Сообразило. - Они нам приказали...
- А у тебя что на плечах, башка или кочан капусты? Ты думаешь, тебе все с рук сойдет, поскольку колхозник? Нет, мать перемать, мы тебя под суд отдадим за одну компанию с этими живоглотами. Пойдешь, куда Макар телят не гонял. Понял?
- Понял, понял, чем мужик бабу донял, - бубнил свое Сообразило. Говорю тебе, не по своей воле я. Они меня силком принудили. Ты эта... Давай перекуси чего-нибудь. Поди, весь день не емши и назяблись. Нога вон тоже... Ишь, как вывернуло...
Сообразило начал ставить самовар, а Иван Евсеевич вдруг откинулся на подушки и не то заснул, не то впал в забытье.
Приехали за ним уже под утро на больничной лошади. Фельдшер Семен Терентьевич как глянул, так и валенок сымать не стал - перелом голени. Потом приехала милиция, Кулек и Сима, вдвоем. Рассказали, что ходили с обыском на дом к Сосе и Жадову. У Жадова в подполе оказался тайник. Там нашли пять кадок сотового меда, перемешанного с пчелами, а еще нашли много всякого добра.
Самого Жадова и след простыл. С той поры его никто и никогда не видел в Тиханове.
Сообразилу и Сосу судили, дали им по году принудиловки. А Ивана Евсеевича Бородина положили в тихановскую больницу на долгие месяцы...
Одна кампания - по раскулачиванию - пошла под уклон, вторая же - по коллективизации - набирала силу и страсть. Летели одна за другой вперехлест телефонограммы, требуя сводок и отчетов, стучали телеграфные аппараты, выбивая срочные директивы и постановления, бушевали на страницах окружных, областных и центральных газет призывы и лозунги.
"Героев черепашьих темпов коллективизации - под бич пролетарской самокритики". "Дни и часы сосчитаны: не позднее 20 февраля полностью засыпать семенные фонды!" "Корову и лошадь - под крышу колхоза..." "Борьбу с убоем скота не прекратишь одними административными методами. С этим злом надо бороться только массовым обобществлением скота и массовой контрактацией". "Довольно церемониться с волокитчиками!" "Те же, кто не успеют засыпать до 20 февраля семфонды, ответят пролетарскому суду за срыв и невыполнение директив правительства" [газета "Рабочий путь", Рязань, 1929, ноябрь].
В Тихановский райисполком пришло постановление окружного штаба по сплошной коллективизации:
"1. В Сапожковском, Сараевском, Ерахтурском районах сбор семфонда проходит неудовлетворительно. Если в ближайшие дни не будет достигнуто резкого перелома, членов райштабов с работы снять и предать суду.
2. Имеют место множественные обследования всякого рода учреждениями хода кампании по коллективизации... Без ведома РИК никакие обследования по коллективизации не проводить.
3. Одобрить мероприятия прокуратуры по привлечению к ответственности работников, допустивших бездействие и халатность в выполнении директив по коллективизации и посевной кампании.
Окрштаб по коллективизации. Штродах"
[Газета "Рабочий путь". Рязань, 1929, ноябрь].
Возвышаев приказал размножить это постановление и послал с ним уполномоченных по селам.
В Пантюхино к Зиновию Тимофеевичу приехал завроно Чарноус. Кадыковы сидели дома, ужинали при висячей лампе-семилинейке. Чарноус, сняв пушистый заячий малахай, поздоровавшись, сказал от порога:
- Раненько вы за ублажение собственного чревоугодия садитесь. - Черные, прищуренные глазки, вздернутый носик с открытыми ноздрями, да черные усики вразбег от ноздрей, да маслянисто блестевшие волосы на круглой голове придавали ему сходство с котом, вставшим на задние лапки. - Не такое время теперь, дорогой Зиновий Тимофеевич, чтобы с наступлением сумерек забиваться в теплые норы... Работать надо, работать...
- А нам, Евгений Павлович, и работать негде. Разве что на дому, отвечал, виновато улыбаясь, Кадыков. Он встал от стола, принял от Чарноуса черный полушубок с белым от наметенного снега воротником и, приглашая к столу, все тем же виноватым тоном продолжал пояснять: - Создавайте, говорят, колхоз, а меж тем последнюю контору отобрали. Нам сперва отдали дом Галактионова, раскулаченного. А потом выгнали оттуда. Райпотребсоюз отнял под сыроварню...
- Располагайтесь пока в сельсовете.
- Там только дратву сучить да лясы точить. У нас сельсовет что посиделки - то выпивка, то спевка, а то девок щупают...
- Как это так? Сельсовет - и посиделки?
- Так вот... Председатель попался нам веселый...
- Помилуйте, что вы говорите? Он же двадцатипятитысячник!..
- Не знаю. Я эти тыщи не проверял. Садитесь к столу, вместе поужинаем. Нюра, ложку для гостя!
Анна Петровна встала со скамьи и потянулась к подвесной зашторенной полочке.
- Не надо! - остановил ее жестом Чарноус. - Я уж поел. Да и не ко времени за ужином восседать. Сперва прочти-ка вот это. - Чарноус вынул из портфеля выписку из постановления окружного штаба, подал ее Кадыкову, а сам сел на скамью у окна.
Кадыков поднес бумагу к висячей лампе и прочел.
- А к чему она, эта штука? То есть какое нам задание от этого? спросил Кадыков.
- Задание вот какое - к двадцатому февраля весь наш район должен быть коллективизирован.
- Эта легко сказать. - Кадыков вернул Чарноусу бумагу и, весь погрузившись в собственные мысли, спросил скорее себя самого: - А как это сделать?
- План продуман и весь в целом, и по отдельным мероприятиям, - ответил Чарноус. - Затем и приехал - ввести вас в курс дела. Сперва проводим сбор семфонда. Значит, семена зерновых каждый засыпает в собственные мешки, и все сносят в общие амбары.
- Нет у нас общих амбаров!
- Нет? - Чарноус с удивлением поднял брови и сказал: - Сегодня будут. Потом снисходительно пояснил: - Амбар - не скотный двор. Семена не лошади, не коровы. Положил их вместе - будут лежать. А где? Куда складывать? Решим сегодня же вечером. Вот сейчас пойдем в Совет и решим. В Пантюхине много амбаров. Почитай, у каждого жителя амбар, а то и по два. Да еще кладовые есть...
- Понятно... Но, собрав семена, еще не создашь колхоза.
- Не торопитесь... Все надо раскладывать на этапы и решать по пунктам. Итак, первый пункт - сбор семян, то есть создание колхозного семфонда. Конечно, пока мы его не объявляем колхозным. Просто - общий семфонд. Мы заботимся только о весенней посевной, посему у каждого крестьянина семена должны быть налицо. И хранить их надо в надежном месте. Понятно?
- А вы думаете, мужики не догадаются, к чему эту карусель затеваем? - с усмешкой спросил Кадыков.
- Догадаются они или нет - к нам это не имеет никакого отношения. Наша задача - к двадцатому февраля в Пантюхине создать всеобщий колхоз. Так вот... К завтрашнему утру пункт первый должен быть выполнен, то есть семфонд собрать за ночь. - И сделал выдержку.
- Ничего себе заданьице, - сказал Кадыков и почесал затылок.
- Второй пункт - собрать общее собрание и проголосовать за сплошную коллективизацию. Но для проведения этого мероприятия приедет к вам особый уполномоченный. С ним решите - на чьи дворы сводить коров и лошадей, то есть: где строить кормушки. И наконец, третий пункт - свести скот и собрать инвентарь в означенных дворах. Это вы и сами сможете сделать. Обойдетесь без посторонней помощи. Как видите, все разработано на законном основании. По науке.
- Н-да. - Кадыков только головой крутил и посмеивался: - Весело, ничего не скажешь. Кабы только напоследок не расплакаться?
- Замечание не по существу. - Чарноус встал и направился к порогу. - Я иду в сельсовет. Скажу председателю, чтобы актив собирал. Приходите поскорее.
- Чего уж там. Вместе пойдем. Я поужинал, можно сказать.
Шли темной дорогой посредине села, но Кадыков чуял, как смотрели на них невидимые мужики и бабы от каждой околицы, с каждого крыльца. Догадался по тому, как ребятишки толпились возле его дома и сопровождали их шумной толпой до самого Совета. Даже снег и ветер, подымавший сухую поземку, не мог разогнать их по домам.
Председателя Ухарова в Совете не было. Епифаний Драный с рассыльным Родькой Киселевым сидели за столом и резались в шашки. На вошедших - ноль внимания.
- Надо все ж таки здороваться, - сказал Кадыков.
- Иль я тебя не видал? - отозвался Епифаний.
- Я не один... Со мной представитель из района. Что подумают о нас там, в районе?
- А что им думать? Им ни жарко ни холодно. У них одна думка - как бы поскорее нас в колхоз загнать.
- Ну хватит! Распоясались, понимаешь. - Кадыков смешал шашки на доске и приказал Епифанию: - Разыщи Ухарова. И чтоб одна нога здесь - другая там, понял?
Епифаний натянул на голову тряпичную шапку и поспешно вышел.
- А ты давай за членами сельсовета! - наказывал Кадыков Родиону. - Тяни всех десятидворцев. И чтоб живо!
- Что это за десятидворцы? - спросил Чарноус, когда вышел рассыльный.
- Все село разбито на тридцать десятидворок. Во главе каждой десятидворки стоит выборный человек. Вот эти десятидворцы и есть члены сельсовета, наш актив.
- Странно! - усмехнулся Чарноус. - А где же классовый подход?
- Вот это и есть классовый! В нашем селе только один класс крестьянский.
- А как же беднота? Она, что ж, в стороне у вас?
- Почему? Беднота имеет свою группу. Так и называется она - группа бедноты. Во всех делах они тоже принимают участие.
- Вот члены этой группы бедноты и должны стоять во главе десятидворок.
- Э, нет. Не пойдет такое дело.
- Почему?
- А потому, что десятидворки созданы не для игры, а для работы. То есть гати гатить, луга чистить, болота, мосты строить. Тут надо, чтоб каждый десятидворец шел в дело во главе своей десятки, на своей подводе. Тогда за ним и другие потянутся. А если он выйдет с одним прутиком в руках - кто за ним пойдет? А что у иного бедняка, кроме лаптей?
- Выходит, вы не очень-то жалуете бедноту, - усмехнулся Чарноус.
Кадыков вскинул подбородок и зачастил по-пантюхински, с распевкой в конце фразы:
- Не надо читать нам политграмоту, радима-ай. Мы ее в гражданскую на пузе с винтовкой в руках усвоили. Я тебе лучше вот какой вопрос задам: Советская власть землю разделила по мужикам или нет?
- Разделила, - обиженно ответил Чарноус.
- Ага! С энтой самой поры бедняками остались у нас либо калеки да убогие, либо те пустобрехи, которые хотели бы эту землю ложками хлебать, словно дармовую кашу, да пузо на печке греть, а не работать на этой земле до седьмого пота...
- Но позвольте, позвольте! - вспыхнул и Чарноус, поддавшись азарту Кадыкова. - Кроме земли есть еще и производственные условия: нужен инвентарь, скот рабочий...
- А еще ангел божий, который принес бы этот инвентарь и сам бы землю вспахал. Вы что, не слыхали про сельковы, про кредитные товарищества? Нужен тебе плуг - бери. Денег нету - в кредит дадут. Не только плуг или борону... И сеялки брали, и веялки, и лошадей, и коров! Я сам лошадь в кредит брал, в двадцать втором году. И за год оправдал ее в извозе. Погасил кредит. Чего еще надо? На что жаловаться? На лень-матушку? На этот счет намеков у нас не любят.
- Вы упрощаете вопрос классового расслоения, - строго заметил Чарноус и умолк, отвернувшись к окну.
Кадыков вышел на крыльцо покурить и столкнулся с Ухаровым.
- Что за новости на старом месте? Пошто народ честной тревожим по ночам? - весело спрашивал тот, подымаясь по скрипучим ступенькам, заслоняя собой весь крылечный проем.
Он был в пиджаке и в чесанках, котиковая шапка с распущенными ушами и такой же черный воротник были чисты от снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106