Как видите, товарищи, цифры говорят сами за себя. За исключением одного района, со сдачей хлебных излишков по линии кулацких хозяйств у нас не все благополучно. Надо подтянуться.
- Так, хорошо. Кто хочет выступить? - спросил Поспелов.
- Дайте мне слово! - Возвышаев встал, приподнял со стола пачку исписанных листов, потрепал ею в воздухе и снова бросил на стол. - Вот здесь записано детально по каждому сельсовету наше позорное отставание по хлебозаготовкам. В чем тут дело? Где корень зла? Может быть, мы не получили вовремя контрольные цифры? Нет, округ спустил нам эти цифры. Может быть, мы их не распределили по сельсоветам? Нет, распределили. Так в чем же дело? Корень зла - в нашей либеральной терпимости. Только там, где проявлена пролетарская воля и решительность, дело стронулось с мертвой точки. Вот вам пример по Степановскому узлу. Стоило взяться товарищам Чубукову да Ашихмину и тряхнуть публично одного кулака, как все остальные сами прибежали, привезли свой хлеб на ссыпной пункт. О чем говорит этот случай? О том, что мы позабыли, в чьих руках находится власть. Наша милиция бежит от хлебозаготовок. Ее и калачом не заманишь на конфискацию имущества. Видать, товарищ Озимое боится бунтовщиков. Зато классовые враги не дремлют - они, понимаете ли, у нас под носом, в районном центре, стреляют по сторожам и клубным окнам, обрезают хвосты у наших риковских лошадей в насмешку перед всем народом и даже подбивают несознательные элементы к открытым выступлениям против властей, как это было в Тимофеевке и на заседании актива в Тиханове. Сколько дней прошло, как мы роздали твердые задания? В Тимофеевке да в Тиханове десять дней, а по Гордеевскому узлу и того больше! А эти кулаки и не думают вносить деньги и хлеб. Я предлагаю на бюро обязать органы милиции и представителей сельсоветов провести конфискацию имущества у злостных неплательщиков в течение двадцати четырех часов.
Возвышаев сел и с вызовом уставился на Озимова. Тот смерил его спокойным взглядом и равнодушно отвернулся.
- Милентий Кузьмич, - сказал он Поспелову. - Пока вы болели, а я находился в округе, Возвышаев тут целую обедню устроил насчет классовых врагов. На весь округ раззвонил, будто у нас кулачье открыло стрельбу в больничном саду да в клубе и увезли кооперативные яблоки...
- Это не звон, а проверенные факты! - вскочил Возвышаев. - Я прошу зафиксировать документально этот выпад Озимова.
Паринов, писавший протокол, оторвался от бумаги и посмотрел на Поспелова.
- Ну зачем же так горячиться? - поморщился Поспелов, снял очки и стал протирать их носовым платком, словно они запотели. - Давайте, товарищи, проявлять сдержанность и уважение. Работа наша сложная, поэтому меньше амбиций, больше трезвости. - И не понятно было, кому он говорил: Возвышаеву или Озимову.
- Я это говорю не в амбиции, а после расследования уголовным розыском, - сказал Озимое. - Вот что установлено: яблоки из больничного сада увезли ребята на посиделки, спрятали их в амбаре. Яблоки в кадках и в полной сохранности. Они возвращены кооперативу. Хулиганство в клубе с разбитым окном - дело тех же самых рук.
- Хорошенькое хулиганство - стрельба из ружей по активистам и сторожам, - усмехнулся Возвышаев.
- Ружей не было. Стреляли вот из чего. - Озимов вынул из кармана Федькин ключ и положил на стол. - Соскабливали серку со спичек, набивали ее в канал этим гвоздем и палили.
- Ну-ка, ну-ка? Знакомая снасть! - потянулся Митрофан Тяпин. - Из этих штуковин и мы бабахали, особенно в половодье на праздники.
- Стрелять из ключа? - удивился Поспелов и водворил очки на место. Ну-ка, дайте мне!
К Поспелову потянулись и другие члены бюро:
- Что за пушка?
- Амбарный самопал! Хе-хе.
- Это на сказку похоже, товарищ Озимов, - сказал Возвышаев.
- Митрофан Ефимович, бабахните из этой штуки об голову Возвышаева, как о булыжник. Может быть, он поймет тогда, что это не кулацкий обрез.
- Это можно, - сказал Тяпин и хохотнул.
- Что? - Возвышаев опять вскочил с места и - к Поспелову: - Я предлагаю кончить этот балаган.
- Дак вы же не местный, и не знаете, что у нас издавна палят из таких штуковин, - повысил голос Тяпин.
- Спокойствие, товарищи, спокойствие! - Поспелов постучал карандашом об стол. - А хулиганы арестованы?
- Они несовершеннолетние, - сказал Озимое. - Им по шестнадцать лет.
- Чьи ребята? Фамилии? - спросил Возвышаев.
- Четунов, Бородин, Савкин.
- Посадить родителей! Отцов то есть.
- А это уж не ваша забота, товарищ Возвышаев. На то у нас прокурор имеется.
- Товарищи, давайте решать вопрос по существу. Хватит перепалок! опять постучал карандашом Поспелов. - Есть предложение насчет применения чрезвычайных мер, то есть конфискации имущества неплательщиков. Какие будут мнения?
- Надо сформулировать так, - сказал Озимов, подымаясь. - Конфискацию имущества с распродажей применять в крайних случаях, то есть как исключение.
- Постановление ВЦИК и СНК применять как исключение?! - крикнул Возвышаев.
- Согласно этому постановлению, Милентий Кузьмич, мы обложили кулаков еще в августе месяце, - ответил Озимов, но не Возвышаеву, а Поспелову. - А в октябре, согласно новому зерновому балансу, составленному Чубуковым и Возвышаевым, нам спустили новые контрольные цифры. Обложение идет фактически по второму кругу. Мы это должны учитывать. Круг облагаемых значительно расширился, и не каждый способен быстро внести необходимую сумму обложения.
- Так что же нам делать? В ноги кулакам кланяться, что ли? - спросил Чубуков.
- Есть кулаки, а есть и дураки, - ответил, озлясь, Озимов. - Заниматься политикой - это вам не в подкидного дурака играть. Объявил - бубны козыри и лупи сплеча. А если мы впопыхах в кулаки середняка затолкаем да пустим его в расход, тогда как? Кто отвечать будет? Митька-милиционер, который по твоей указке этой конфискацией заниматься будет?
- Не надо бояться ответственности, - сказал Возвышаев.
- Ну, это ты учи свою мать щи варить. А мы учены. Я эскадроном командовал.
- И мы не на печке сидели.
- Товарищи, товарищи! Ближе к делу. Что вы предлагаете конкретно? спросил Поспелов.
- Штрафы накладывать не в пятикратном размере, а в соответствии, то есть почем зерно стоит на рынке. Чтобы каждый знал: не хватает - купи. А штраф в пятикратном размере - это обыкновенная обдираловка, - сказал Озимов.
- А ежели все равно платить откажется, тогда как? - спросил Поспелов.
- Распродажу проводить только с согласия общего собрания, - ответил Озимов и сел.
Спорили долго, гудели, как шмели на лугу. Между тем Поспелов незаметно подвел всех к решению, необидному для каждого: штрафовать надо, но не в пятикратном размере, милицию использовать при конфискации, но... в качестве охраны порядка. Милиция ничего не отбирает, актов и протоколов на конфискацию не составляет. Всю распродажу и конфискацию берут на себя органы Советской власти, то есть сельсоветы и райисполком.
Потом по вопросу о сплошной коллективизации делал сообщение Ашихмин. Он заверил от имени окружкома, что сплошная коллективизация округа - дело решенное, что ждут всего лишь утверждения, а вернее, сигнала, чтобы объявить об этом во всеуслышание. В Москве сам товарищ Каганович говорил об этом на закрытом совещании. И уже теперь надо готовиться к этому великому событию, которое опрокинет наконец самую надежную опору капитализма - частную собственность в деревне.
- Поэтому, товарищи, в октябре все твердые задания должны быть покрыты. Пример успешного решения этого вопроса был показан товарищем Чубуковым в Степанове. Должен сказать, что некоторым работникам просвещения это не понравилось...
Все поглядели в сторону заврайоно - подслеповатого широкобрового Чарноуса, прикорнувшего на диване; при слове "просвещения" он очнулся и удивленно таращил на Ашихмина свои светлые, как стеклярусные бусы, глазки.
- Да ведь и то сказать, - продолжал Ашихмин, переждав всеобщее оживление. - Среди просвещенцев много у нас людей из духовного звания, не порвавших со своим прошлым ни в духовном, ни в материальном отношении. Чего греха таить, пуповина старого грешного мира еще многих из нас прочно удерживает. Надо рвать ее и выходить на простор новой жизни, который открывает нам всеобщая коллективизация. В ответ на нытье правых, пугающих нас, что-де, мол, темпы коллективизации не под силу, что мы-де захлебнемся в горлышке узких мест, партия призывает в поход против узких мест. Вы все знаете из газет, как в Ирбитском округе три района вошли в одну колхозную семью. Положено начало колхозу-гиганту на площади в сто тридцать пять тысяч гектаров. Вот на какие великие дела надо себя настраивать, товарищи. А для этого смелее ломать сопротивление кулака и в ударном темпе завершить к праздникам все хлебозаготовки.
В заключение решили: послать в отстающий Гордеевский куст по хлебозаготовкам специальную комиссию из района. В нее вошли по собственному желанию Возвышаев, Чубуков, и вписали еще судью Радимова.
- Товарищи, на разное у нас намечалось несколько дел коммунистов, хромающих в кампании по хлебозаготовкам. Но поскольку мы собрались в экстренном порядке и не успели вызвать их, то предлагаем перенести этот вопрос целиком на следующее бюро, - сказал Поспелов.
- Может, проголосуем? - спросил Чубуков.
- Чего ж голосовать, когда людей не вызвали? - сказал Озимов, вставая.
- С мест не вызвали, зато тихановские здесь. - Возвышаев стрельнул косым глазом на Марию, сидевшую рядом с Чарноусом на диване.
- Разбирать, так всех сразу, - сказал Озимов. - Чего поодиночке таскать, как хорек цыплят.
- Да, да, товарищи. Давайте перенесем на конец кампании. Может быть, некоторые поймут, подтянутся, - сказал Поспелов, вставая.
Тяпин подошел к Марии и слегка толкнул ее локтем:
- Ну, Маша, скажи Озимову спасибо. Не то ощипали бы тебя, как курицу.
- Жаль, жаль, что разное отменили, - сказал Ашихмин, подходя к Возвышаеву. - Я хотел насчет учителей степановских поговорить.
- А что там случилось? - поспешно спросил Чарноус, вставая с дивана.
- Отказываются!
- Как? От чего отказываются?
- От хлебозаготовок. От конфискации имущества. Предложил митинг провести на распродаже - отказались. И мутит воду, по-моему, Успенский.
- А-а, этот обиженный! Он когда-то военным столом заведовал в волости, - сказал Возвышаев. - Типично правый элемент.
- Педагог хороший, - сказал Чарноус и, вроде извиняясь, добавил: Инспектор хвалит его.
- В наше время мало быть только хорошим педагогом, - возразил Ашихмин. - Учитель - проводник политики партии на селе. А он по взглядам не то эсер, не то славянофил, и не поймешь.
- Хорошо! Мы разберемся, - заверил его Чарноус.
- И разбираться нечего. Правый уклонист, - сказал Возвышаев.
- Впрочем, в одном деле он меня удивил, - сказал Ашихмин уже у порога. - Приехали в Степанове тихановские представители агитировать его за вступление в колхоз. И он, знаете ли, согласился. Все имущество отдает колхозу: и дом, и амбар, и коров, и лошадь...
- Вовремя сообразил, - усмехнулся Возвышаев. - Мы бы у него и так все отобрали. Добро это попом награблено и принадлежит народу. Просто его кто-то предупредил.
- Ах, вон оно что! Тогда мне все понятно, откуда забил источник благородства, - со значительным выражением поджал губы и покачал головой Ашихмин.
- Мы все выясним, все выясним, - торопливо говорил Чарноус и кланялся у порога, пропуская всех впереди себя.
6
В семье Бородиных обеденное время, а еще перед ужином было не только долгожданным, но и веселым, людным и каким-то отрадным.
До нынешней осени частенько приезжали и приходили гости, а перед тем, как сесть за стол, подолгу беседовали в горнице. Младшие девочки Елька и Саня просились гостям на руки и любили теребить кофты да полушалки, а то расчесывать бороды или усы. Особенно одолевали бабу Грушу - Царицу.
- А почему тебя Царицей зовут?
- Нос у меня царский, дитятко, да голос зычной, как у Ильи Муромца. Вот и зовут, стало быть...
- А почему у тебя бороды нету?
- Нам с дедом одну бороду дали на двоих. Дед Филипп унес ее.
- Куда?
- На тот свет.
- А ты сходи на тот свет и принеси ее...
И хохот на всю горницу. Больше всех приставала с расспросами бойкая шалунья Елька, прозванная отцом ласково Коконей-Маконей.
Сережа, напротив, был молчалив и застенчив, он любил незаметно присесть где-нибудь в уголке и слушать, слушать без конца эти разговоры взрослых о войне да о колхозах, о тяжелых дорогах, о плутании в метель, о встречах с волками, а то еще про нечистую силу. "Иду я, братушки, с мельницы через выгон в самую полночь... Осень, грязь... в двух шагах ничего не видать. Он и летит. Голова вроде вон конфорки, круглая и светится. И хвост лентой вьется, искры от него во все стороны. Стоп - себе думаю... Это же змей..."
Этой осенью гости перевелись, так ребятишки придумали другую забаву как только отец, убравшись со скотиной, приходил к обеду, они с визгом и хохотом бросались на него с печки, с полатей, лезли по ногам с полу, забирались на плечи, на спину и весело приговаривали: "Пилю дуб! Пилю дуб!" Это у них называлось - спилить дуб. Андрей Иванович топтался, как слон по полу, подходил к высоко взбитой, убранной постели и, придерживая детишек, издавал громкий вздох: "Ух ты, спилили!" И валился вместе с ними на кровать.
То-то было визгу и хохоту, барахтанья в подушках ребятишек, пока не разгоняли их сердитые окрики матери:
- Вы опять всю постель скомкали? Вот я вас мутовкой да по мягкому месту... Да по башке родителя вашего, который дурью мучается...
А за обедом сидели чинно, работали ложками вперегонки, особенно когда мясо таскали из чашки по общей команде отца.
- Папань, ты говорил - ноне сниматься пойдем к фотографу, - сказала Елька, отработав ложкой.
- Я тебя сам сниму, - ответил Андрей Иванович, подмигивая Надежде.
- В ботинях? - обрадовалась Елька.
- Ага. Давай, тащи их!
Елька соскользнула со скамьи и побежала в горницу за новыми ботиночками.
- Вот они, вот мои ботини! Снимай!
- Это мы сейчас... Надевай их!
Андрей Иванович принес сапоги, поставил на табуретку Елю и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106