.. Невысокий, но широченный, как спиленный кряж, ноги кривые, ручищи до колен - не знал в работе он ни угомона, ни устали. Пойдет косить, - машет и машет, что твоя ветряная мельница. Пока ветер дует, и я, говорит, верчусь. А возраст серьезный - за шестьдесят перевалило. Но в бороде - ни седины, волосня еще густая да нечесаная, что ни один гребень не возьмет.
- Егор Терентьевич, бог на помочь! - крикнул Андрей Иванович.
- Спасибо, мил моя барыня. Тебя вроде бы огольцы наши ищут - Якуша с кумпанией. Им выпить хочется, а не на что. Подсоби им улишки продать. Ты, говорят, щедрый на общественное добро. Сбегай, мил моя барыня.
- Ноги жалко. Кабы ты меня на тарантасе прокатил, - отбрехивался Андрей Иванович.
- Ага. Садись на свой и гоняй пешой. Дешевле обойдется, - гоготал Тарантас.
На втором прокосе он нагнал Андрея Ивановича и стал уходить вперед. Бородин было загорелся, пошел на равных, но, вспомнив о Федоре, поутих... "Вот тебе и старик, - думал Андрей Иванович. - К такому деду попадешься в руки - натерпишься муки. И коса у него хорошая. Не коса, а змея! С тремя лебедями, да еще с загогулиной наподобие хомута - знаменитая отметина австрийской марки". И у Андрея Ивановича коса была добрая - осташковская литовка с тремя ершами. Зиновий из Твери привез ее. Да шурин Матвей подпортил: взял покосить и пятку ей порвал. Правда, Лепило запаял ее медью, да все не как целая. С отбивки еще держится, а на третьем, на четвертом прокосе начинает садиться, приходится чаще затачивать.
- Андрей Иванович, цепляйся мне за портки! Сулой [вдвоем на одном седле] поедем, мил моя барышня! - крикнул Тарантас.
- У меня свой напарник.
- Энтот стриган? - кивнул Тарантас на Федора. - Ен только в ногах путается. Пусти его травку пощипать. А мы вдвоем боле накосим.
- Ах ты, Тарантас кривоногий! - выругался Федька. - Ну, обожди. Ужо ты у меня покосишь!
Андрей Иванович пропустил мимо ушей эту Федькину угрозу и потом очень пожалел.
Вечером, не успел еще толком остыть Федор от косьбы, как подлетел к их шалашу Чувал, выкатил белки:
- Ты чего ж, ай передумал? Бредень готов, ребята в сборе...
Федор рубил сушняк, Сережка подкладывал полешки в костер под высоко вздернутый чайник и котел. Андрей Иванович сидел поодаль на скамеечке, отбивал косу.
- Папань, дак я пойду? - нерешительно спросил Федор.
Андрей Иванович будто бы не расслышал, продолжал тюкать молотком по косе.
- Дядь Андрей, гордеевские водку привезли. Пять четвертей! - стараясь разжалобить за Федьку, сказал Чувал, подумав, добавил: - У нас в шалаше стоит водка-то.
- Не попробовал еще? - спросил Андрей Иванович.
Чувал дернул носом:
- Отец говорит, без закуски нельзя - сопьемся... Послали нас за рыбой.
- А где она, рыба-то?
Чувал осклабился:
- В затоне плавает. Счас мы ее захомутаем.
- Дак нам итить? - спросил опять Федор.
- Ступай! Но смотри у меня - как только стемнеет, чтоб в шалаше был. Понял?
- Об чем речь!
Федька с Чувалом спустились с крутого берега к самой речной кромке и гулко зашлепали лаптями по влажной глинистой тропинке, вспугивая пестрых береговушек, которые выпархивали из норок отвесного берега, как пчелы из улья, и несметной крикливой стаей носились над тихой рекой.
Возле затона их встретила целая орава мужиков и ребят. Они вертелись возле развернутого бредня, перекорялись - кому идти в загон пугать рыбу, то есть снимать портки и лезть в самую середину затона, шлепать палками по воде, кому идти в заброд - тоже без порток и по шейку, а кому тянуть от берега. Говорили хором, шумели, как галки на колокольне. Портки снимать на ночь глядя никому не хотелось, а идти с водилом от берега мог всего один человек.
- Стой, мужики! Здесь вам не митинг и не сход, - крикнул Якуша по праву хозяина бредня. - Чего орете? Дело голосом не сдвинешь. Это вам не улишки продавать. Вася! - позвал он длинного Сосу. - Тебе не токмо что затон, река до пупка будет. Скидавай портки, становись в заброд. Эй, вы, оголтыши! - сказал ребятам. - Марш в загон. А я от берега пойду, потому как бредень мой и колхоз рыбацкий я созвал. Значит, слушай мою команду.
Бандей и Биняк остались на берегу с ведрами под живую рыбу, покрикивали:
- Буржуй, портянку пожуй... Плыви на ту сторону!
- Я чаво там не видал?
- Рыбу гони... Во-он от тех камышов.
- Я ее туда не пускал.
- Ах ты дармоед... Ксплуататор.
- А ты, Бандей, слопал дюжину лаптей.
- А ведром по шее не хочешь?
- Попробуй тронь...
Якуша меж тем занес водило, поторапливал своего нерасторопного напарника:
- Ты скинешь портки или нет? Соса спеленатая!
- Ты, Ротастенький, не вякай. Не то съезжу по кумполу, зазвенишь у меня по-другому. - Соса сидел сгорбившись - лапти никак не скинет, сопит, запутавшись в оборах. Якуша перекинулся на ребят:
- А вы чего сопли распустили? Тоже в лаптях запутались? Кому говорят? Марш в воду! Гони рыбу с конца, а мы от горловины пойдем...
Ребята наконец оголились и, стыдливо прикрывая ладошкой срам, двинулись, как гусята, один за другим к воде.
- Чувал, ну-к обернись! - крикнул Биняк.
- Чаво? - тот обернулся, чуть пригнувшись и прикрываясь рукой.
- Ты эта, парень... твою штуку рукой не прикроешь. Ты бы фуражку надел на нее.
Все грохнули и на берегу, и которые в воду зашли.
- Да ну тебя... - Чувал с разбегу бултыхнулся в затон.
- Якуша, а парень-то у тебя с довеском, - не унимался Биняк. - Держи его про запас на случай, ежели мяса не хватит.
- Ох-хо-хо-хо!
- Ги-ки-ки-ки-ки...
- Хек-хек-хек... Дьявол тебя возьми-то.
- Кусок у него добрый... Ты по стольку в котел не кладешь, - добавил Биняк.
Вася Соса плюнул на свои оборы и покатился по берегу, стуча локтями обземь:
- Брось, Осьпов, брось! Ей-богу, живот подводит.
- Ну, пойдем, что ли ча! - крикнул опять Якуша, берясь за водило. - Не то водка прокиснет.
Соса наконец встал, скинул с себя все до исподников и полез в воду, сводя лопатки и подымая плечи.
- Опускай водило, мерин сивый! - крикнул Бандей. - Что ты его задрал кверху, как ружье? Иль стрелять надумал?
- Дай окунуться... Холодно, - лязгая зубами, ответил Соса.
Наконец бредень опущен; Соса, отплевываясь и фыркая, как лошадь, зачертил подбородком по воде. Якуша шел вдоль берега и тыкал водилом в воду, как вилами в сено. Вода доходила ему всего лишь до колена.
- Эй, Ротастенький! Ты бы лучше послал за себя заместителя по активу Тараканиху: все ж таки она в юбке, - посоветовал ему Биняк. - Глядишь, и подол не замочила бы.
- Что, за подол хочешь подержаться? Вон ухвати кобылу за хвост, отбрехивался Якуша.
Рыбу пугали боталами - двумя широкими жестяными раструбами, насаженными на шесты.
- Чувал, пугани от того куста! - кричал с берега Бандей. - Бей в корень!
Чувал заносил над головой ботало и резко швырял его под куст:
"Угук-гух! Угук-гух!" - утробно вырывалось из-под куста, и далеко за рекой отдавалось размеренно и гулко: "Ух... Ух..." Как будто там кто-то погружался в холодную воду.
- Маклак, ударь по камышам, - кричал Бандей.
"Угук-гух! Угук-гух!" - неслось от камышовых зарослей, и снова таинственно замирало где-то за рекой: "Ух... Ух..."
Чем ближе подходили ребята с верховьев затона, тем шумнее становилось возле бредня, суетливее на берегу.
- Кончай заброд, Вася! - кричал Биняк. - Заходи к берегу. А ты подсекай, Якуша...
- Я те подсеку, - отвечал Якуша, матерился и плевал в воду. - Ты лучше пугни от берега, не то рыба в прогал уйдет.
Биняк грохал донцем ведра о воду, но стоял на своем:
- Гли-ко, дьяволы! Рыба скопления не любит, разворот даст. Уйдет! Ей-богу, уйдет...
- Куда она денется? Бредень-то с мотней, - ухал басом Бандей.
- Мотня, что твоя ширинка, расстегнется - не заметишь, как весь запас вывалится.
- Пожалуй, пора! - пускает пузыри Вася. - Не то глыбь пошла, кабы низом, под бредень, рыба-то не выметнулась.
- Давай, заходи к берегу! - сдался наконец Якуша и сам стал "подсекать", то есть кренить водило, подтягивать край бредня к самому урезу воды.
Улов оказался добрый: когда схлынула потоком вода с берега, в длинной, облепленной ряской мотне забились широкие, как лапоть, медно-красные караси, затрепетали радужным оперением брюхатые и гладкие лини, скользкие, плотные, сизовато-зеленого отлива, точно дикие селезни; лениво извиваясь, тыкали во все стороны расплюснутыми широкими мордами сомы; и прядала, путаясь в сети, пятнистая щука длиной с оглоблю.
Набежали ребята с гиканьем, хохотом, стали хватать рыбу, греметь ведрами.
- Чувал, а Чувал? Успокой ты щуку!
- Чем?
- Вот дурень! Ахни ее по голове своей кувалдой.
- Тьфу ты, пустобрех! Прилипнет как банный лист.
- Дак у него свой молоток отстучал. Он теперь только глядя на чужие и радуется.
- Гы-гы... Мысленно.
- Эге. Воображая то есть.
Рыбой набили оба ведра, да еще несли в руках отдельно щуку и сома. Завидя такую добрую кладь, мужики стали сходиться к Якушиному шалашу, откуда заманчиво поблескивали горлышками обернутые в мокрую мешковину четвертя с водкой. Первым пожаловал к ловцам Максим Селькин:
- Я, мужики, дровец нарублю. - А сам все ощупывал карасей, мял их, чмокал губами. - Жирныя...
- А сырую съел бы? - спросил Якуша.
- Нашто?
- Ежели б вареной не дали.
- Съел бы, - покорно вздохнув, сказал Селькин.
Потом пришел Федорок Селютин в длинной, до колен, тиковой рубахе, босой. Этот заботливо оглядел и потрогал четвертя с водкой. Изрек:
- Якуша, надо мешковину смочить заново. Водка теплая.
- А может, в реку снести четвертя? - предложил Бандей.
На него зашикали:
- Ты что, в уме? Берега крутые... А ну-ка да споткнешься с четвертями?
- Можно в обход, от затона...
- А там крутит... Унесет четвертя...
- Они же не плавают!
- Говорят, бутылки океан переплывают.
- Дак то ж пустые.
- Неважно. И водку унесет.
- Куда ее унесет?
- В омут. Закрутит - и поминай как звали.
- Чтобы четвертя с водкой унесло? Ни в жисть не поверю.
- А ты знаешь, в Каменский омут Черный Барин мешок проса уронил. Слыхал, где выплыл?
- И где?
- В Оке, под Касимовом. Мешок по таблу узнали, печати то есть.
- Дак то ж под Каменкой, пропасть!
- Может быть, и здесь такая ж пропасть. Ты ж туда не лазил, в воду! А хочешь четвертя поставить.
Петька Тыран пришел в валенках. Его позвали чистить рыбу.
- Не-е, мужики... не могу. У меня обувь не соответствует.
- А водку пить она соответствует?
- Дак я ж Кольцов! - бил он себя в грудь.
Все лето по вечерам носил он валенки, а зимой часто в сапогах ходил. Его спрашивали:
- Отчего в жару валенки надеваешь, Петька?
Он отвечал:
- Валенки летом дешевле, оттого и ношу их летом.
А называл себя Кольцовым потому, что любил декламировать его стихи:
Что, дремучий лес,
Призадумался?
Думой темною
Запечалился...
- Петька, лучше спой.
- Это можно.
Тыран оборачивался к реке, расставлял ноги пошире, точно в лодке плыл, и, закидывая свою кудлатую голову, безвольно опустив руки, самозабвенно, прикрыв глаза, широко и свободно затягивал песню, знакомую всем до малого словца, до последнего вздоха:
На кленовой скамье-е, перед бледной луной,
А мы праздной порою сидели;
Солове-е-ей распевал над ея голо-во-о-о-о-ой,
Липы нежно листвою шуме-е-е-ли.
Пока мужики готовили пирушку, ребята носились возле шалашей, затевая одну проделку за другой. На отшибе подальше от реки стоял кое-как сляпанный шалаш Кузьмы Назаркина, бывшего волостного урядника, к старости сильно погрузневшего, бестолкового и неповоротливого мужика. Он сидел у своего костра и ел кашу. Чувал подполз по высокой траве и крякнул ему в спину, точно как дергач.
- Ну, черт горластый! - проворчал Кузьма. - Чего тебе надо? Пошел вон! - и бросил в траву головешку из костра.
Чувал переполз на другое место и, только Кузьма взял ложку, крякнул ему в спину еще звонче. Кузьма опять оставил кашу, вытянул головешку из костра и запустил ее в траву, взял котелок с кашей, перешел на другое место. Но только принялся за кашу, как снова за его спиной раздалось навязчивое: "Кррр-я-як".
- Кузьма Иванович! - кричали с берега мужики. - Дай каши дергачу! Не жадничай...
- Птица тожеть есть хочет.
- У нас ноне равноправия...
- Не жадничай... Это тебе не при старом режиме... Гы, гы.
Кузьма бросил наземь котелок и, переваливаясь, как старый гусь, пошлепал в шалаш.
Меж тем Федька Маклак облюбовал Кукурая; тот собирался ехать в Тиханово и запрягал в телегу такого же подслеповатого, как сам Кукурай, серого мерина. Телега от Кукураева шалаша стояла далеко, и пока Кукурай сходил в шалаш за хомутом, Маклак обернул мерина в оглоблях, поставив его мордой к телеге, задом на выход из оглоблей. Кукурай, смутно видя мерина, занес хомут над ним и опустил его прямо на круп.
Мерин выдул животом воздух, а Кукурай бодро прикрикнул на него:
- Но-о! Рассапелся!.. Проснись, ненагляднай!
Мужики, сидевшие у костра, так грохнули, что даже мерин поднял голову, а Кукурай выпустил хомут из рук.
- Андрей! - кричали ему. - Поищи у него под хвостом голову-то.
- Он ее промеж ног спрятал.
- Атаманы, грабители! Что я вам сделал? - чуть не плача спрашивал Кукурай.
- А мы что тебе сделали? Телегу увезли?!
- Ты ж сам на задницу хомут надевал...
- Звонарь бестолковый, звонарь и есть.
Когда поспела рыба, ее вытащили на деревянные тарелки, нарезали большими кусками и посолили крупной солью. Уху черпали кружками, водку запивали ухой, потом уж заедали рыбой. Без малого сорок мужиков чинно расселись в кружок и в напряженном молчании ожидали свою порцию водки; каждый пришел либо с кружкой, либо с ковшом, но наливали всем одну и ту же мерку.
Якуша держал очередную четверть за бока, как гусыню, и, наклоняя, лил в свою алюминиевую кружечку, размером с чайный стакан.
Пили не чокаясь, - вольют ему порцию, он глянет на нее, жадно потянет ноздрями воздух и, нахмурившись, словно недовольный, решительно опрокинет в рот. "Эх, кабы вторую вослед пропустить!" - "А что, соседу не надо? Он у тебя рыжий, что ли?"
Собрались на круг всем шестаком, только Кузя Назаркин не пришел обиделся за дерчага, да Тарантас надулся, что его улишки в общий котел пошли: "Вам только волю дай - не токмо что улишки, загоны пропьете".
- Мужики, чего ж мы под сурдинку пьем? - спросил Якуша Ротастенький.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106