.. Двадцать пять! Тридцать возов! И каждый воз, что сарай, - навьют, дерева не достанешь. Если и ниспослана русскому мужику благодать божья, то вот она, здесь, перед ним, расстилается во все стороны - глазом не охватишь.
В Агишево въехал он в проулок со стороны мечети. Как раз напротив жил Вася Белоногий со своей Юзей, квартиру снимал. При въезде в село Андрею Ивановичу встретились три тройки, они взялись легко, точно птицы снялись от мечети, и со звоном, с гиканьем, с пронзительными переливами татарской гармошки понеслись из села; кони в лентах, тарантасы черные, хорошей ковки... Невеста в белом платье, в цветах, провожатые в пестрых, ярких платках, в тюбетейках... Только их и видели... "Хоть и нехристи, а свадьбы справляют по-людски, красиво", - подумал Андрей Иванович.
Вася Белоногий доводился троюродным братом Надежде Бородиной. Хоть и дальняя родня, но Белоногий заезжал к ним запросто; в базарный день, будучи в Тиханове, располагался у них как дома. Зачем на базар приезжал? А кто его знает. Ничего не продавал, не покупал... Но целый день по рядам ходил, говорил: оптовую торговлю ведет, от селькова. У Надежды не раз ее лекарства записывал: "Ты чем это мажешь голову ребенку?" - "Сера горючая, да купорос медный, да сливочное масло... Перетолкла да смешала... Вот и мазь". - "Помогает?" - "Как рукой снимает". - "Надо записать, Юзе пригодится". Юзя его фельдшером работала, татар лечила. Какие-то курсы окончила.
Привез он ее из Средней Азии в Большие Бочаги. А у него там жила прежняя жена, Катя, у Надеждиной матери оставил. "Крестная, ты отправь Котенка (это он Катю так звал). Я с ней жить не буду". - "Куда ж ее отправить?" - "Куда захочет. Вот ей деньги на дорогу".
Жил он беззаботно и легко, как ворон в чистом поле, - ни гнезда, ни детей. Ноне там поклевал, завтра туда полетел. В родном селе, в Больших Бочагах, появился он с этапом арестантов - бритый, в армяке. Гнали их откуда-то из Астрахани, в тюрьму по месту жительства. Признал его дед Ваня: "Племянничек, дорогой! Мамушка моя, туды ее в тютельку мать! Ай это ты?" - "Я, дядя. Возьми на поруки, я исправлюсь". Время было революционное - семнадцатый год. Каждому человеку верили. Взял дед Ваня племянничка. Да кому же другому брать? Отец Васи жил где-то в Средней Азии. От него ни слуху ни духу. Обули, одели Васю. Он до зимы жил у Деминых, на мельнице работал. А зимой по родителю, говорит, затосковал. "Везите меня на станцию! В Азию поеду". До Пугасова его не довезли. Доехали до Почкова сам слез. Дальше, говорит, я доберусь своим ходом... И добрался...
Ночью приехал с дружками в Большие Бочаги и обчистил амбар у Деминых. И сундук, и хлеб... Все под метелку увезли. Те утром хватились - амбар взломан. А на пороге рукавица Васина валяется. Из тюремного армяка сшитая: полы отрезали да сшили рукавицы. Он ее и оставил на память. Распороли рукавицу, приставили к армяку - как раз подошлась. Ах, стервец! Ах, оторвяжник!
Кинулись за ним в погоню, в Пугасово. Да разве его словишь?
Через три года он вернулся в Бочаги и сам рассказывал Деминым: "Вы сунулись, на меня иск предъявили... А я в это время в чайной на базаре сидел. Пришел милиционер и говорит: "Уматывай отсюда. Тебя ищут". Ну, я шапку в охапку, заулками да задами пробрался на станцию и - Митькой меня звали... Я был чист - зерно в Почкове мельнику продал, барахло в притон пугасовский свалили. А приставу шелковый отрез подарил, на рубаху... Чтоб не домогался..."
Сидит у них за столом, ест-пьет и над ними же измывается. "Эх, кабы сладил... так и вкатался бы в его нечесаную башку", - ярился Федот про себя. Но вслух только фыркал, как кот, и не чокался с Васей. А дед Ваня угощал... "Пей, жулик! Мамушка моя, туды ее в тютельку мать. Ты меня обокрал, ты ж ко мне и за милостыней пришел. Сказано: что бог даст, того человек не отымет. Так-то, мамушка моя. Я не обеднял, да и ты не разбогател".
Нельзя сказать, чтобы Васю совесть прошибла и он изменил своей воровской привычке - брать, что лежит поближе, просто умнее с годами стал: зачем красть, когда само в руки дается?
В двадцать четвертом году в Гордееве создали две артели штукатуров и каменщиков, а Вася Белоногий подрядчиком нанялся к ним. Лучшего ходока да знатока всей округи и не найти. Он знал не только, что и кому построить надо, но и то, кто куда бежит, да что у кого лежит, и что с кого взять можно.
Однажды в Лугмозе проигрался; ехать домой - ни овса лошади в дорогу, ни харчу самому. Завернул в Починки, остановился у богатой избы. Вошел: мужик в поле, баба на дворе хлопочет. В годах хозяйка, плат по самые брови повязан и лицом темна да нелюдима. "Хозяйка, - говорит Вася, - я лекарь выездной. Роды в Лугмозе принимал. Ну, мне там и шепнули, будто у вас бабы есть - годами бьются, сохнут, а рожать не могут. У меня средство есть верное... Помогает забрюхатеть". - "Что за средство?" - "Палочка наговоренная", - показал он ей ореховую палку (в лесу вырезал). - Да порошок аптекарский". Он вынул из кармана кисет с табаком и повертел его перед глазами. Кисет цветной, шелковый, поди узнай, что там за порошок? У бабы инда глаза заблестели: "Есть у нас такие женки, есть, родимый. Позвать, что ли?" - "Погоди! Дай мне котелок или чайник медный. Да треногу, ну - козлы. Я в огороде у вас снадобье готовить буду. Ко мне не подходить... Я сам позову, когда нужно, или выйду. Пусть все бабы в избе сидят и ждут. Да, скажи им еще вот что: деньгами я не беру. Деньги плодовитость убивают. Пусть несут яйца, масло... Овес можно".
Баб набежало - полна изба. Он появился перед ними в лекарском облачении: на голову натянул белый носовой платок - узелками завязал углы - шапочка получилась, попону приладил спереди, что твой фартук! И рукава на рубахе засучил по локоть. В одной руке котелок с табачным отваром, в другой руке белая палочка. "Ну, подходите по одной... Буду принимать в чулане". Отвар наливал кому в пузырек, кому в банку или в кружку. А казанком указательного пальца отмерял палочку: "Тебе сколько лет?" "Тридцать пять". - "Вот тебе три с половиной казанка. А тебе сколько?" "Мне сорок". - "Так. Четыре казанка. Раздели на семь равных частей и отваривай палочку в самоваре. Пить семь дней подряд. А этот отвар в чай добавлять". Натащили ему и яиц, и масла, и овса... Весь котелок табачного отвара розлил... А палки не хватило. Так он половину кнутовища отхватил да изрезал бабам.
Через три года, будучи уполномоченным селькова, он ездил в Починки на пристань отгружать плуги и сеялки да заглянул к той хозяйке. Она признала его. "Ой, родимый, ведь помогло! - встретила его радостно. - Одна двойню родила, а другая на сорок третьем году разрешилась!"
Андрей Иванович застал Белоногого дома. Тот сидел за столом в тельнике, брился.
- Ого, вот это гость! Каким ветром тебя занесло? Ноне вроде бы не базар. - Вася широкими смелыми взмахами снял мыльную пену с лица, как утерся, и подал Андрею Ивановичу руку. - Да ты какой-то зеленый. Не заболел, случаем?
- Вторые сутки не сплю. Кобылу у меня угнали. - Андрей Иванович снял заплечный мешок и начал развязывать узел.
- Кто угнал? Откуда? - Вася подошел к рукомойнику и стал смывать лицо.
- С лугов угнали, - Андрей Иванович вынул из мешка логун с медовухой и поставил его на стол. - Вот, Иван Дементьевич воронка тебе прислал.
Вася с минуту глядел на логун с воронком, на Андрея Ивановича и молча вытирал шею, лицо и голову. У него все было обрито, кроме темных широких бровей: и лицо, и шея, и голова стали теперь красными по сравнению с темными узловатыми ручищами и косматой грудью, выпиравшей из тельника.
- Не пойму я что-то: с какой же стати ты ко мне пожаловал? - изрек наконец Вася.
Андрей Иванович снял кепку, по-хозяйски повесил ее на вешалку у двери, расчесал свои черные, без единой сединки, волнистые волосы, усы оправил перед висячим круглым зеркалом и прошел к столу:
- Проголодался я, Василий Артемьевич. Со вчерашнего обеда не жрамши.
- Сейчас я позову Юзю. - Белоногий отворил дверь и крикнул в сени: Юзя! Зайди на минутку!
Во второй половине избы находился фельдшерский пункт.
- Сейчас состряпаем насчет поесть.
Вася надел черного сукна милицейскую гимнастерку, подпоясался кавказским ремешком с серебряными бляшками да с затейливыми висюльками вроде кинжальчиков. По избе прошелся - широченный, в высоких опойковых сапогах, в галифе... Командир! Остановился перед Андреем Ивановичем, на носках качнулся:
- Ну, давай начистоту. На меня думаешь или на моих приятелей?
- Кабы на тебя думал - не приехал бы. Посоветоваться к тебе... А проще сказать - за помощью.
- Это другой коленкор. - Вася тоже присел к столу.
Вошла Юзя, не то татарка, не то узбечка - маленькая, аккуратно затянутая в белый халатик, в белом чепце с красным крестиком, мелкие косы, как длинные ременные кнуты с красными лентами на Концах, спадали на плечи и на спину, вся такая верткая, быстрая...
- Андрей Иванович в гости заезжал! А я с тобой ничего не знал. Сейчас яичницу жарить будем. Сыр есть, колбасу есть...
Она захлопотала вокруг стола: подала тарелку соленых огурцов, желтых и крупных, как поросята, стопку пресных татарских лепешек из пшеничной муки, нарезала темной и сухой конской колбасы да сыру домашнего, плоского, как слоеный пирог, острого и соленого.
- Кушайте! Сейчас яичницу наварю.
Она разожгла керосинку, поставила сковородку на нее и упорхнула:
- Меня люди ждут.
Вася налил в стаканы медовуху:
- Ну, что там за воронок дядюшка намешал? - чокнулся стаканом. Поехали!
Воронок был хоть и нагретым, но терпким, с хмельной горчинкой, с легким пощипыванием на губах, как настойная брага.
- Вот старый дятел! А неплохое хлебово сотворил, а? - похвалил Вася. Давай еще по одной дернем?!
Они выпили еще по стакану.
- Ну, что у тебя случилось? Говори подробней, - сказал Вася.
- Да какие подробности. Пошел в луга за кобылой - проса ломать. А кобылу - поминай как звали.
- Рыжую? - Вася вскинул голову.
- Ее.
- Хороший кусок кто-то у тебя отхватил.
- Может, и подавится этим куском. Я его и под землей найду! - вспыхнул Андрей Иванович и засверкал глазами. - И вырву этот кусок вместе с зубами.
Вася как бы с удивлением глянул на Бородина - мужик как мужик: благообразный, с холеными усами, с узким, иконописного овала лицом; вельветовая тужурка на нем, хоть и потертая, но еще аккуратная, щегольская, с накладными карманами и даже с серебряной цепочкой от часов. Лаптей не видно - под столом. Сверху глянешь - учитель... И вдруг такая темная животная ярость?
- Вот что она делает с человеком, эта частная собственность... - Вася покачал головой. - Правильно сказал Карла Маркс - эту частную собственность надо под корень рубить.
- А ты что, Маркса читал? - усмехнулся Андрей Иванович.
- Я Маркса не читал, но вполне с ним согласный.
- Ты-то чего подымаешь хвост на частную собственность? Не будет частной собственности - и твоим приятелям-ворам делать нечего! - задетый за живое, вспылил Андрей Иванович.
- Как так нечего? - удивился опять Вася. - Вор себе работы всегда найдет: частной собственности не будет, общественная появится. А эту самую общественную собственность красть удобнее: во-первых, она всегда под рукой, а во-вторых, ты ничем не рискуешь, никого не обижаешь и никакой к тебе злобы. Ну, попался... Так все по закону - получил статью и поезжай на отдых, на заслуженный. А частную тронешь - того и гляди пулю получишь еще до статьи. А сколько злобы. Нет, я против частной собственности... Надо с ней кончать.
- Ну тебя к лешему! Я было рот разинул - думал, ты что-то дельное скажешь. А ты с побасенками своими.
Вошла Юзя, протопала, как козочка, своими сапожками, поставила на стол жаровню с яичницей и вылетела.
Вася налил еще по стакану воронка. Выпили.
- Я тебе к чему эту уразу развел, - Вася лениво ковырнул вилкой яичницу, пожевал. - Прикроют наш сельков, наверно.
- Почему?
- Инвентарь не дают, счета позакрыли. Раньше мы одних сеялок по пять, по шесть десятков мужикам распродавали, по пять молотилок, по тридцать сорок веялок... А плугов не считали. Каждый бери: кому за наличные, кому по векселю... А теперь баста! Никаких векселей. Единоличник - нет тебе ни хрена. Чуешь, куда дело клонит?
- Куда?
- В колхозы! Весь инвентарь туда попер... И вы скоро туда загремите.
- Э-э, нас уже десять лет колхозами пугают, - отмахнулся Андрей Иванович. - Да вон у нас в Тиханове есть две артели, кирпич бьют, дома строят, торгуют. Неплохо устроились.
- То артели, а то колхозы. Разница, голова! Ты читал о всеобщей коллективизации? Резолюцию Пятнадцатого съезда?
- Читал. Но там сказано - строго на добровольных началах. Так что все по закону: кто хочет, ступай в колхоз, а нет - работай в своем хозяйстве. Надо обогащаться, на ноги страну подымать. Что говорили на Пятнадцатом съезде?
- Это, брат, не на Пятнадцатом съезде. Это года три-четыре назад. А теперь вон всю весну поливают в "Правде" твоих обогатителей. Просто их деревенская политика устарела. Вот тебе и обогащайтесь.
- Это все разговоры. Мало ли кого поливают. Решений пока нет, значит, все остается по-старому.
- Да пойми ты, голова два уха! - Вася подался грудью на стол и заговорил тише: - У меня тут ночевал друг, начальник милиции из Елатьмы. На оперативную выезжал. Воров ловили... Разговорились с ним. Он говорит, что осенью на пленуме решение принято о ликвидации кулаков как класса.
- А я не кулак. Мне-то что? - отмахнулся Андрей Иванович.
- Ты не кулак, а дурак... - оборвал его с досадой Вася. - Эта ликвидация, как поясняют, будет заодно с коллективизацией проводиться, понял? У них в районе три семьи уже раскулачили, правда, за укрытие хлебных излишков. А тем, кто показали насчет хлеба, двадцать пять процентов от конфискованного дали.
- В нашем районе такого веселья не слыхал.
- Лиха беда начало. Я тебе к чему это рассказываю? Зря ты убиваешься из-за лошади. Поверь мне, время подойдет - сам отведешь ее за милую душу.
- Спасибо на добром слове. Но я двадцать верст трюхал сюда не за утешением. Мне сказали, что кобылу мою угнали сюда. И даже кто угнал известно.
- Кто же?
- Иван Жадов.
- Жадов! Угнал у тебя?! Ах какой сукин сын! У соседа лошадь угнать!.. Мерзавец. - Вася поиграл своими разлапистыми бровями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106