Ни Петькина калитка, ни Петькины ворота никогда не закрывались. Вечно распахнутые настежь, эти пережитки капитализма осели когда-то, вросли своими углами в землю, и прикрыть их можно было только вдесятером или вдвадцатером. Можно бы механизировать колодезь на улице – не решились трогать певучий ворот. Петькина мать всегда радовалась, когда кто-нибудь доставал воду.Петька знал уже, что сруб колодца ставил его отец, и вытертый, до блеска отполированный ворот запел в год Петькиного восшествия на землю, в этот бурный, грустный и радостный мир.Протянули шпагат из сараюшки через двор в огород. В сараюшке привязали к нему железную банку с камешками. Так что теперь Никита, просыпаясь раньше Петьки, прежде чем войти в сараюшку, мог погреметь над Петькиным ухом, полоша разоспавшихся кур.Взяли лук, взяли дротик, всю вторую половину дня провели в упорных, до изнеможения, тренировках.А вечером разожгли около Стерли костер и пекли в нем кедровые шишки. Шишки были еще зелеными и не годились в употребление. Но ничего не понимает тот, кто думает, что шишки кладутся в костер лишь для того, чтобы их съесть потом. Шишки кладутся для запаха. Надо вдохнуть однажды с расстояния хоть в полкилометра этот единственный на земле запах печеных кедровых шишек, чтобы понять, каков он есть – аромат вечерней тайги и привала.И ветерок дотянул его до сопляковской усадьбы, потому что вскоре метрах в пятидесяти от костра путешественников занялся еще один костер, и возле него расселись Владька, Мишка, Светка, кучерявая Кравченко.Они хотели расположиться у готового огня, но друзья обсуждали затянувшееся молчание Главного Академика и не выказали особого желания увеличивать компанию. Разрешили Мишке взять пару головешек.Петька, обхватив руками колени, глядел из-под свисшего чуба в огонь. Никита, лежа на спине, провожал в бездонную темноту неба одинокие не гаснущие, но растворяющиеся в вышине искры. Матвеич Ожидание затягивалось. Адмирал-генералиссимус и начальник штаба, поскольку гора не шла к адмиралу, решили сходить к горе, то есть на почту.Поиски сокровищ затягивались. Из-за этого и Мишка, и Владька, и даже Колька тетки Татьянин стали будто с меньшим любопытством относиться к их прошлому путешествию. Уважение к отряду падало. Но как поторопишь события?..Почта размещалась в одном доме с сельсоветом.За маленьким окошечком почты должна бы сидеть Наташка – жена Федьки дядьки косого Андрея. Но и раньше Наташка не особо рассиживала на месте. А после замужества она появлялась на почте лишь часа на два-три: когда шел по деревням разносить письма ее заместитель и единственный подчиненный – старик Матвеич. Все остальное время Матвеич оставался полновластным хозяином доверенного ему государственного учреждения.Из-за любви Матвеича к разного рода плакатам комнатка почты имела необычный, яркий и строгий, почти сказочный вид. Плакаты Матвеич никогда не снимал и не менял, без конца наклеивал новые, а так как поступали они в колхоз через почту – в помещении некуда было деваться от множества требований, обращенных к тебе со всех сторон.И хотя Матвеич, например, никогда не отказывал себе в удовольствии «растянуть» цигарку со случайно забредшим к нему посетителем, в двух местах можно было разглядеть грозные предупреждения: «Не курить!», «За курение – штраф!» И еще одно, чуточку прикрытое другим плакатом: «Курить – здоровью вр…» Летом здесь огромный, с засученными рукавами верзила спрашивал: «А ты подготовился к весне?» Зимой двоюродный брат верзилы предупреждал: «Произвести уборку без потерь и в срок – вот наша задача! Торопись, хлебороб!» Здесь было все: «В сберкассе денег накопил – мотоцикл себе купил», «Берегите лес от пожара!», «Мойте овощи перед едой!», «Дизентерия – опасное инфекционное заболевание», «Посещайте черноморские курорты!», «Ты не вышел в поле – ты погубил урожай!», «Болтун – находка для шпиона!»Особенно жутковато было на почте во время войны, когда со всех сторон глядели на тебя с кровавыми клювами, лицами, лапами фашисты: то в виде воронов, то в виде змей, то в виде оскалившихся волков. Петька помнит даже время, когда ему верилось, что фашисты именно такие: полулюди-полувороны, полуволки, полузмеи. От этого становилось страшно. Сидишь себе, сидишь, а он подлетит сзади… Но теперь военные плакаты давно уже скрылись под более поздними наслоениями. Однако кое-где еще нет-нет да и проглядывали либо погнутый ствол танковой пушки, либо меч, занесенный над головой гидры. В войну посетители бывали у Матвеича часто. Хоть и женщины, а все душу отведешь. Теперь мужики, которые вернулись, не заходили. А женщины, к которым не вернулись, заходить уже перестали.Еще Матвеич любил по случайному требованию (как правило, по требованию председателя) заказывать телефонные разговоры. Можно было весь день слушать, как он изо всей силы дует в телефонную трубку, а потом ласково, долго, певуче повторяет:– Ал-ле-е… Ал-ле-е… Верхотурье-о.. Верхотурье-о… Ал-ле-е…На робкий вопрос друзей, не было ли им чего-нибудь, Матвеич добродушно, как безграмотным, показал рукой на плакат в углу и прочитал:– Пошта гарантирует доставку корреспонденцый адрисатам тошно и в срок. Таки дела, – добавил Матвеич.– А затеряться письмо не может? – спросил адресат Петька.– Это могет! – утешил Матвеич. – Это ежели ограблют де, али поезд с рельсов сойдет, али, скажем, пожар… это могет!Петька дернул себя за чуб.– А как же мы?..– Это ежели пожар? – переспросил Матвеич. – А тады вот. – И показал на другой плакат: «Почта отвечает за доставку корреспонденции адресату в течение шести месяцев». – Тады как стукнет полгода – я и ответшик!Больше ничего утешительного друзьям не удалось узнать.Они ушли и не видели, как проскользнул к Матвеичу шпион Мишка и как пытался он разузнать о цели появления друзей.Но Матвеич лишь пространно объяснил ему закон о существовании «поштовой» тайны, но так как соответствующего плаката у него не было, он познакомил Мишку с двумя другими, близкими по содержанию: «Болтун – находка для шпиона» и «Сберегательная касса гарантирует тайну вкладов».Мишка вынужден был уйти ни с чем. Утиные мальчишки и девчонки После недолгого разочарования путешественники не без основания заключили, что если из Свердловска пришлось ждать письмо около двух недель, то из Москвы оно придет не раньше, чем через месяц, и утром следующего дня опять приступили к упорным тренировкам.Отныряли обязательные шестьдесят раз, но пятикилометровку не добежали до конца.Возле одного из небольших зеркалец поймы наткнулись на Владьку с Мишкой. Разбрызгивая воду, те носились от одного берега озерца к другому, и сначала нельзя было понять, чего они хотят. Потом на секунду вынырнул посреди озерца и тут же скрылся утенок.– Эй, вы! – сказал Петька. – Вы зачем утят ловите!Мишка и Владька остановились.– А вам что?.. – спросил Владька.– Нам то, – сказал Петька, – за это судят, что молодых губите.– А они погибнут, – сказал Владька.– Утки-то нет. Может, убили, – разъяснил Мишка.У него всегда на все есть оправдание…Петька не нашел других аргументов в защиту природы, и, так как новый утенок вынырнул у самого берега, побросав луки, путешественники тоже ринулись в воду. Может, и в самом деле кто убил утку. Погибнут утята…Охота приняла теперь еще более агрессивный характер, Главное было – не наступить на утенка, когда тот под водой, и не очень загонять его, чтобы утенок не задохнулся от усталости. В конце концов договорились поделить озеро и заниматься ловлей спокойнее.Мишка попытался что-то доказать насчет приоритета, но путешественники резонно заметили, что не пойманная добыча – не добыча, поймаешь – твоя.И удача справедливо поделила между ними утиное семейство. Через полчаса три насмерть перепуганных утенка копошились в шалашике из ивовых прутьев на берегу адмирал-генералиссимуса и три – во Владькиной рубашке на Владькином берегу.Еще с полчаса сидели, чтобы убедиться, что в озерце не осталось ни одного сироты.Домой пошли врозь.В углу Петькиного двора стояла старая, покосившаяся клетушка, в которой Петька держал когда-то зайчонка. Пустили туда утят. Набросали им хлеба, поставили чашечку воды и даже молока, но утята ничего не ели. Тогда, схватив кусок старой мешковины и ведерко, друзья побежали на Стерлю, за мальками.Наловить на Стерле мелюзги – плевое дело. Мешковиной ловились даже с мизинец величиной пескари и линьки.Достали из Петькиного сарая деревянное корыто, врыли его в землю рядом с клеткой, наполнили водой и выпустили туда всю добычу. Утята сначала шарахались от стенки к стенке корыта, не соображая, дана им воля или не дана. Потом один заметил пескарика, нырнул, и друзья чуть не запрыгали от удовольствия. Подопечные их начали осваиваться. Это Петька знал по опыту: если поймал воробья, или галчонка, или белку – не берут пищу – лучше выпусти. Умрет, а жить в неволе не будет. А стал есть – будет жить.Но долго наблюдать за утятами им не пришлось.Явилась Светка. Подобной делегации Петька никак не ожидал и растерялся.– Мальчики, ну разве так можно! – затараторила Светка. – Вы же их разлучили! Они же вместе должны быть!Никита глянул на Петьку. Но Петька молчал, и Никита хмыкнул:– Нужно им вместе! Им и так хорошо.– А если у вас заберут сестренку – это хорошо? – спросила Светка.– У меня нет сестренки, – сказал Никита.– Ну, как бы.– А что как бы? Нет – и все.– Ну, может, у вас одни мальчики, а у нас девочки!Никита даже глаза выпучил.– А зачем им девочки?– А, может, наоборот – у вас все девочки?! – догадалась Светка.Это озадачило Никиту.– Пусть тогда несут своих мальчиков, – сказал Петька, спокойствия ради дважды дернув себя за чуб.– Давайте полдня у нас, полдня у вас! – сказала Светка.– А как мы их пометим? – спросил Никита.– А если то у нас, то у вас – зачем метить? Всехные! – удивилась Светка.– А ночевать где? – уточнил Никита.Светка не подумала над этим.– Ну, давайте сегодня у нас, завтра у вас… – предложила она, и голос ее почему-то задрожал.Петька прикинул, что сегодня осталось всего полдня, а завтра утят можно взять спозаранку, и согласился:– Ладно… Только у нас вот – вода.– А у нас тоже вода, мальчики! – обрадовалась Светка. – И рыбки! Вот и хорошо! А Владик упрямится! Пусть, – говорит, они к нам первые, а не мы к ним! Глупость, правда? Это ж все равно? Кто первый, кто второй. А утят надо жалеть!Петька поморщился в ответ на уравниловку, но отступать было некуда. Посадили утят в корзинку, молча пошли за Светкой к сопляковской усадьбе. Молча высадили свою тройку в оцинкованное врытое посреди двора корыто с водой, молча сели рядом с корытом.Все условия объединения разъяснила Светка.Надо было подловить еще рыбешки. Никто никого не хотел оставлять во дворе. Пошли к реке вчетвером, оставив утят под наблюдением нейтральной Светки.Без лишних разговоров наловили рыбешки, возвратились и опять молча сели возле корыта. Только Светка без конца болтала, как будто уж такое важное дело сделали все – объединили утят. Ничего они не понимают, хоть врозь, хоть вместе их. На всякий случай, правда, – пусть… Отвечает не Главный Как ни ждешь эти письма, приходят они всегда внезапно: либо когда уже не веришь в их приход, либо когда думаешь, что они придут позже.– Ай-ей, Петр Саныч!Никита и Петька обомлели. Да и остальные тоже – все, кто сидел возле деревянного корыта на Петькином дворе, куда, в соответствии с уговором, были рано утром перемещены утята.Все обомлели надолго, Никита и Петька на секунду.Матвеич снял кепку, выглядывая из-за забора, утер пробуревшей ее подкладкой лоб, щеки, лысый затылок, поставил на забор сумку, изрек:– Пошта доставляится адрисату завсегда тошно и в срок.Петька, неожиданно бледный, медленно, как будто ничего не случилось, подошел к забору. Никита – рядом. Стали спиной к утятам.Матвеич достал конверт, достал неизменную тетрадку: Матвеич любил порядок и за каждую весточку заставлял расписываться. Без подписи о получении выдавались только похоронные в войну.Петька тщательно вывел свою фамилию.– Счастливых приветов! – откланялся Матвеич.– До свидания! – сказал Никита.Петька сунул письмо за пазуху. И, холодное вначале, оно стало жечь грудь.Возвратились и сели возле корыта.– Чевой-то вам, а?.. – глотнув воздух, спросил Мишка.– Это вы опять в путешествие, мальчики, да? – спросила Светка.Петька сделал движение, чтобы встать и скрыться в доме. Удержался.– Это мы насчет природы: ботаники, алгебры… – туманно разъяснил Никита.И весь день прошел для Петьки в каком-то необъяснимо розовом тумане. Письмо жгло его, а все сидели вокруг корыта, будто связанные одной невидимой нитью. Светка умолкла после двух-трех безответных вопросов и глядела выжидающе: не может же быть, чтобы молчание и неизвестность тянулись бесконечно.Но они тянулись и тянулись.Спасение пришло в лице Владькиной матери.– Боже мой! – воскликнула она от калитки. – Эти утята сведут всех с ума! Вы умрете с голоду!А утята были вовсе ни при чем.Владькина душа оставалась возле корыта, когда мать уводила его тело, и если бы Петька мог что-нибудь видеть – он увидел бы, как трудно давалось Владькиному телу прощание с собственной душой.Мишка поюлил, поюлил, оставшись один после ухода Владьки, но под выразительными взглядами путешественников понял, что надо исчезнуть на время. Что-то промямлил, потоптался на месте и по какой-то замысловатой кривой вышел за ворота.На оставшегося Кольку тетки Татьянина друзья не обратили внимания.Они вскрыли письмо в сараюшке, при свете фонаря.А Мишка через пять минут возвратился назад и грустный-грустный уселся рядом с Колькой тетки Татьяниным, лишь изредка через плечо поглядывая на сараюшку. «Дорогие друзья! Исполняю вашу просьбу. Но мне кажется, найденный вами текст не имеет смысла. Вот дословный его перевод…»
Первые три фразы означали: «Вышел лес голубой дерево радость Адам. Убить назад скоро лошадь пришелец. Тронул жизнь палестинец меч верблюда неверный».
Друзей интересовала единственно четвертая фраза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41