дернул непростительно для опытного рыбака – на себя и вверх. Шлепнулся на спину с коряги, а карась прилетел уже откуда-то сверху и шлепнулся на него. Петька успел увидеть только праздничный желтоватый блеск на солнце. То был не карась, а целый поросенок граммов на четыреста весом. И Петька с восторгом потер ушибленную карасем губу. Кинулся за новыми червями.Дальше началось невообразимое. Будто Петька поймал хозяина озерца: караси так и полезли на крючок – только выдергивай, даже червя менять не надо. Такие большие, правда, как первый, уже не попадались.Спохватившись, Петька увидел, что натаскал десять рыбин. Не спеша смотал удочки, не спеша насадил карасей под жабры на прутик, не спеша возвратился к лодке.Начальник штаба тоже не дремал тем временем.На берегу весело потрескивал костер, обдавая легким дымком подернутую пеплом воду в котелке, а Никита чистил маслята.Никогда раньше и никогда потом не доводилось путешественникам есть такого супа: душистого, ароматного – немного картошки, немного луку, много дыму и караси с грибами.Никита оказался опытным поваром и даже заправил суп жаренным в баночке из-под крючков салом.И ели на этот раз по-особому. Вчера ели торопливо, глотали не жуя. А на этот раз медленно, по очереди черпали ложками из котелка, медленно, подставляя кусочек хлеба и стараясь не пролить ни капли драгоценного варева, подносили ложки ко рту, и суп не глотался при этом, а будто растворялся в теле.Трех карасей – самого большого и двух поменьше, – завернув в листья и обложив горячей золой, Никита изжарил. Изжарил не очень хорошо, но все же что-то было теперь в запасе. Уложили карасей в мешок.Два мешка тащить не имело смысла. Взяли один. Взяли сетку от комаров, штык, удочки (удочки – главным образом для маскировки) и фонарь. Спички рассовали так, что если даже придется опять окунуться в воду, – две спички да останутся сухими. Ничего лишнего решили не брать, взяли только самое необходимое.Надрали сухой бересты для растопки, немножко сухого мха.Тайны не лежат на поверхности. К тайнам нужно пробираться настойчиво, обдуманно, предполагая в два раза больше трудностей, чем их окажется впереди, а не наоборот.Они выросли в тайге. Они давно знали ее законы, но только теперь осознали суровость этих законов.– Все?.. – неуверенно спросил Никита, еще раз мысленно перебирая снаряжение.Петька огляделся, пошевелил ботинком пепел костра.– Все… Трогаем. О чем каркали вороны До отметки «1500» решили не перемерять. И без того им предстояло отмерить еще тысячу шестьсот пятьдесят метров до трех тысяч ста пятидесяти.Еще тысячу метров отшагали через бурелом разнолесья.Никита разодрал телогрейку. Пришлось останавливаться и кусочком лески штопать рукав, чтобы не лезла вата.На две тысячи шестисотом метре неожиданно вышли на опушку. Круто изгибаясь, русло Мусейки взбегало дальше вверх по склону. По левому берегу ее, если смотреть в сторону Туры, тянулся лес, а по правому лежало широкое – в несколько километров – пшеничное поле. Дальше виднелись роща и деревня за ней.Друзья в растерянности остановились. Потом, забыв про усталость, побежали вверх по руслу. Считать метры толку не было. Следовало искать какую-то естественную примету…И оба остановились, не пробежав ста шагов.Скалистый уступ в русле мог быть единственно приметным ориентиром на всем ближайшем участке. Либо путешественники недооценили возможности своих шагов, либо цифры схемы были приблизительными, но дальше, насколько можно видеть, русло было одинаково ровным, и ни приметного деревца, ни камня на берегу…– Водопад?.. – шепотом спросил Петька.– Порог, – уточнил Никита.Лица обоих были красными от напряжения, и пот, разъедая кожу, градом катил по щекам.Разом повернулись налево и замерли, не смея шагнуть в пшеницу.Петька бросил на землю удочки, потом мешок, потом телогрейку, снял ботинки и скоро уже закачался на верхушке осины, что росла по другую сторону пересохшей Мусейки.Никита терпеливо выжидал.Петька долго, пристально вглядывался во что-то неведомое за полосой пшеничного поля. Наконец кивнул:– Вижу!– Что видишь?.. – дважды спросил Никита, пока Петька спускался на землю.Уже одеваясь, Петька ответил:– Поле.– Какое поле? – разозлился Никита.– Непаханное. Понимаешь? Ну – мысок такой, вроде языка…Мысок порос крапивой и репейником да васильками по обочине.С упавшим настроением, по пояс в бурьяне, сами не зная зачем, стали пробираться к концу заросшего сорняками участка.Не мог же колхоз оставить этот мысок как специальный ориентир для них?Никита споткнулся обо что-то. На секунду скрылся в крапиве. Выпрямился с обломком кирпича в руке.– Есть здесь четыреста саженей? – спросил он, глядя на лес по ту сторону высохшего русла.– Есть! – на всякий случай заверил Петька. Но чтобы доказать это самому себе, ринулся было напролом через бурьян с намерением проутюжить мысок во всех направлениях, но, поскольку удочка помешала ему сбалансировать, тут же растянулся во весь рост в крапиве. Каждая удача давалась ему сегодня в падении. Может быть, стоило бы поэтому падать чаще?Не обращая внимания на ожоги, Петька вскочил и сантиметров на пятьдесят вырос при этом над Никитой.– Нашел! Или как кричат? – Петька подпрыгнул, опять на минуту забывая о выдержке. – Ну, эти – древние?– Эврика, – подсказал Никита.– Вот-вот! Эврика, понял? Жернова! Тут ветряк был, понял? – Никита понял. Оглянулся.Двух совпадений не могло быть. Чтобы порог в русле через тысячу пятьсот саженей от Туры и ветряк в четырехстах саженях от порога…Лишь триста саженей (или триста, помноженные на два метра десять сантиметров, – шестьсот тридцать метров, или шестьсот тридцать шагов) отделяли их от заветной цели… Шаги эти вели назад, в лес. Но близость жилья, в нескольких километрах за рощей, как-то уменьшала веру в успех… Будто ценности должны храниться в самой что ни на есть глухомани, за сотни километров от людей…– Давай компас… – негромко проговорил Никита.Пусть уж лучше существуют неразгаданные тайны, чем – никаких. Теперь, когда столько сделано уже, боязно было убедиться, что тайна вовсе не существует.– Надо параллельно реке, – сказал Никита.– Знаю… – сердито огрызнулся Петька, сосредоточенно выравнивая компас. Сначала он пытался успокоить стрелку прямо на руке, но Петькино волнение сказывалось на магнитном притяжении земли. Пришлось взять компас в ладони. Обе руки тоже оказались ненадежной опорой. В сердцах раздвинув бурьян, Петька положил компас на землю, долго примеривался, вытягивая руку параллельно бывшей Мусейке, наконец объявил:– Пятьдесят четыре с половиной градуса… от севера. – И тут же придумал, как им двигаться, чтобы не уклоняться в сторону: – Жми вон к тому подсолнуху! – показал он на детище случайно занесенного в поле семечка, метрах в шестидесяти от себя. – Так!.. Стать чуть правее!.. Левее чуть! Стоп!.. – командовал он, глядя то на Никиту, то на компас у себя под ногами.Промерил шаги от жернова, сдвинул Никиту с места, компас установил точно там, где только что находились Никитины каблуки, опять прицелился.– Пятьдесят четыре с половиной градуса… Береза! Вон, видишь, кособокая такая, вроде Настюшки, помнишь, к Евсеичу приезжала…– Помню, – сказал Никита, проверяя Петькин прицел.До березы от жернова было сто пять шагов.Путешественники ошиблись. Деревня осталась где-то в стороне. Им пришлось опять углубиться в такую глушь, что жилье, если не знать о его существовании, могло бы показаться далеким-далеким, где-нибудь за тридевять земель, за семью реками, за семью морями…Направление в пятьдесят четыре с половиной градуса на северо-восток привело их в глубокую балку, густо поросшую, разнолесьем на склонах, а по дну – сырую, сумеречную, с запахом прели, с гнилой листвой и валежником под ногами..Солнце даже в зените не проглядывало сюда.Петька сделал пятьсот семидесятый шаг.Где-то над головами у них кружили два ворона и, противно каркая, оглушали своим хриплым криком застоялую тишину тайги. Петька выругался. Запустил в пространство еловой шишкой. Петька не любил ворон. Всякие птицы есть на земле. Есть и противные. Так вот эти из противных самые противные – вороны.– На нашу голову каркают… – сказал Петька.Пятьсот девяностый шаг стал шагом в невезение.Балка неожиданно круто ушла влево. Никита, выдерживая направление, вскарабкался вверх по склону и остановился.Петька тоже вскарабкался и тоже остановился.Вкопанный в землю почти у самого спуска в балку стоял камень с надписью: «Здесь покоится прах рабы божьей Ольги Ухтомской. 1901–1919».Надпись Никита прочитал автоматически.Взгляды обоих утонули в глубокой яме, которая начиналась сразу за камнем. Яма давно поросла мхом, А дно ее покрывала слежавшаяся, прелая хвоя. Эта яма, несомненно, и была той целью, к которой они стремились… Петька сбежал на дно, со злостью пнул какую-то гнилушку, – это все, что неизвестный соперник оставил им от былых сокровищ.«Здесь покоится прах рабы божьей…»Никита в яму не спустился. Петька задрал голову в поисках злосчастных воронов. Но вороны притихли, будто испугались того, что натворили.– Все? – спросил Петька.– С одной стороны, мы нашли эту яму, а с другой стороны – где же клад? – спросил Никита. Гипотеза вторая Обшарили метров на двести вокруг каждый куст, каждое дерево, каждый муравейник, но ничего примечательного больше не обнаружили.По прямой, перпендикулярной Мусейке, прошли далеко к руслу, но тайга скрыла от них свои сокровища. С удивлением обнаружили теперь, что цифры первого чертежа (1200, 400), внешне соответствующие второму чертежу, на самом деле не совпадали по конечной своей точке, так как вблизи тысячи пятисот саженей от устья Мусейка делала крутой поворот, и если двигаться согласно первому чертежу – перпендикулярно Мусейке в тысяче двухстах саженях от русла, никогда не найти бывшей могилы Ольги Ухтомской и ничего другого, как убедились путешественники.Вот как разнились эти конечные точки двух чертежей.

Либо там, в землянке, кто-то забыл о повороте Мусейки, либо путешественники чего-то еще не знали…Они возвратились к яме, уже не сомневаясь, что эта яма и есть целевая точка их путешествия. Ошибка могла быть лишь в самом начале: когда они приняли высокий порог Мусейки за первый ориентир. Но слишком уж правильными были дальнейшие совпадения. Оставалось признать, что камень «Здесь покоится…» и охранял тайну от посторонних взоров. Но в шаге по одну сторону от камня тянулась балка, сразу за камнем – яма.Кто-то уже давным-давно копал здесь. Если тайна существовала, у тайны имелся теперь хозяин.По-прежнему загадочными оставались только три цифры: 6, 160 и 283.Яма была глубиной всего около трех метров. Петька ринулся было копать глубже. Но всегда трезвый в суждениях начальник штаба верно предположил, что шести метров глубины быть не может. Во-первых, не все ли равно было кому-то зарывать, ну, золото, к примеру, на глубину в шесть метров или в три: если кто узнал, где спрятан тайник, он докопается до него на любой глубине, во-вторых, рядом балка, а в-третьих, места кругом вообще болотистые, и любую яму глубже трех-четырех метров будут заливать грунтовые воды…Уселись рядышком возле камня.– Молодая… – кивнул Петька на цифры «1901–1919». – Что делать, раб божий?Раб божий долго сосредоточенно думал, уставившись в неприметную точку на замшелом противоположном склоне ямы.Потом глубокомысленно решил:– Что-то надо делать.Петька мог бы заметить, что решение начальника штаба не из самых гениальных, но поскольку другого предложить не мог – смолчал.Раскопал эту могилу кто-нибудь из жителей деревни, и уж во всяком случае в деревне должны были знать, кто раскопал ее, что нашел. Если нашел, конечно…Окончательную разгадку тайны следовало искать в поселке.Друзья недолго предавались разочарованию. Привезут они с собой мешки золота или не привезут – славу путешественников они обеспечили себе.Конечно, возвратиться с золотом – оно бы немножко солиднее…Никита достал тетрадь и записал результаты поиска. Даже камень срисовал…Петька выдернул с корнем пушистый кустик мха – надо хоть гербарий собрать… И незаметно от Никиты вздохнул про себя.Заходить прямо в деревню не решились. Кое-какой опыт встречи с людьми у них уже был. Двинулись опушкой леса в обход деревни и скоро натолкнулись на поляну с ульями. Парень-пасечник без маски что-то прилаживал в одном из них. Первые сведения о Прокопке – Здравствуйте, – бодро сказал Петька, останавливаясь в двух шагах за спиной пасечника.– Здорово, богатыри! – весело отозвался пасечник.Петька кашлянул.– Далеко путь держите? – вытирая руки цветным платком, спросил пасечник.– Да так… – неуверенно разъяснил Петька.– Как так? – уточнил веселый пасечник. – Не нашенские, вижу?Озорные искорки в глазах парня, морская тельняшка на широкой груди и добродушный голос не вызывали ничего подозрительного.Никита решился еще раз признаться:– Путешествуем мы…– Путешествуете? – уважительно переспросил пасечник. – Это, брат, дело! Марш-бросок на пятьдесят километров – так? Укрой, тайга, укрой, глухая!.. Хлеб да соль, выходит! Милости прошу к моему шалашу! – И он показал в сторону шалаша на краю поляны.Друзья прошагали через поляну, оглядываясь на всякий случай. Доверие – доверием, а осторожность не мешает…Но пасечник в тельняшке проковылял следом. Проковылял как-то неумело, широко расставляя ноги.– Скидавайте фуфайки! Эк вы в такую жарынь! Бросай якорь! Располагайся, – приказал он.Никита решительно стащил телогрейку, бросил на траву и не сел, а упал на нее. Петька тоже не заставил себя уговаривать.– Голодные небось?– Не… – сказал Петька. – У нас есть… – И развязал мешок.Пасечник заглянул в него.– Ха! Такого добра у меня, корешки, хоть отбавляй! Раз пригласил на хлеб на соль – свое спрячьте!Он исчез в шалаше.Через минуту около друзей появилась большущая миска творогу со сметаной, целый каравай хлеба и запотевший чайник со студеной водой.– Медку, корешки, нема! За медок надо председателю руки-ноги обломать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41