– Ладно, наконечник я вам сделаю… Только не врите в другой раз.Никита схватился крутить точило.Придав напильнику форму наконечника и отшлифовав его до блеска, Николай Павлович слегка сточил острые кромки, чтобы нельзя было резать, и чуточку закруглил носик.Друзья не унывали. Это они уже сами подточат где-нибудь.Уходя, слышали, как слесарь опять занялся настройкой дудки.Никита вдруг быстро выхватил из кармана свистульку. Петька даже испугался.Голова начальника штаба пухла от идей, и время от времени они выплескивались из общей неразберихи наружу.Наконечник им нужен был только для того, чтобы восстановить свой запятнанный авторитет. Свистульки могли оказаться нужнее.– Сигнализация! – сказал Никита. И свистнул: «Фью-и…» – тревога! «Фью-и-ить!» – все в порядке.Через несколько минут они продумали сигнализацию до того, что говорить им и вовсе не нужно было.Один свисток на первой дырке: «Тревога!»Два свистка: «Молчи!»Три: «Не подавай виду».Четыре: «Идем!»Один свисток на второй дырке: «Рыжий что-то замышляет».Два свистка: «Мишке надо дать по шее».И так далее.Всю дорогу до Белой Глины они разговаривали на дудках и до того отвыкли от человеческого языка, что при входе в деревню на вопрос опять подвернувшегося Мишки (не уследил он все-таки): «Куда ходили?..» – Никита сначала два раза свистнул на четвертой дырке: «Наше дело!», а уж потом разъяснил словами:– На кудыкину.А Петька просигналил: «Молчи!»«Все в порядке», – ответил Никита.«Пойдем ко мне?» – просвистел Петька.Никита кивнул, свистнул: «В штаб». И добавил: «Мишке надо дать по шее».«Рыжий что-то замышляет. Потом», – отсигналил Петька.Мишка от удивления даже глаза выпучил. Это тебе не дротик: свистят люди, кивают головами, будто помешанные… И переговариваются, а подслушивать – никакого толку. Вынужденное перемирие Никита, опробуя новый дротик, изо всей силы всадил его в старую, иссеченную топором колоду посреди Петькиного двора. Им предстояло еще заняться борьбой, снова одолеть сильно пересеченную пятикилометровку и по тридцать раз нырнуть с обрыва.Вдруг, стукнувшись лбом о покосившуюся калитку, во двор ворвался Колька тетки Татьянин.– Кино в Рагозинке! – захлебываясь, со слезами на глазах от быстрого бега, сообщил Колька. – «Чапаев»!Петька даже побледнел.– Врешь…– Честное октябренское! Чтоб мне провалиться! – заклялся Колька. – Уже собираются все!..Колька, видно, был рад случаю восстановить отношения с беглецами, принеся им заведомо необычную весть.Но Петька уже овладел собой. Сказал:– Ладно…– Граф Монте-Кристо будут, – невнятно подытожил Никита.Колька умчался.И едва скрылся он за воротами, как дротик полетел на чердак, а следом за дротиком взлетели по лестнице Никита и Петька. Глянули в чердачное окошко. «Все верно!» У излучины Стерли, там, где остров делил ее на два узеньких рукава и рагозинский берег соединялся с белоглинским шаткими жердочными мостками, собралось уже человек пятнадцать белоглинцев от самого дошкольного возраста и почти до комсомольского.Петька вывернул свои карманы. Никита проделал то же самое. В Рагозинку следовало идти лишь в майках и штанах, если не хочешь лишиться ножичка, рогатки или еще чего…Петька взял в материном сундуке рубль. Через огород Евсеича пробрались к дому Никиты, и бабка Алена тоже дала Никите рубль.Когда спокойно, будто это самое обыкновенное дело для них – кино «Чапаев», путешественники подошли к Стерле, на берегу ее собралась и возбужденно базарила на все голоса толпа человек в двадцать белоглинцев. Надо было подождать остальных: собрались еще не все. А по одному в рагозинский клуб не ходили – ходили, как правило, всем обществом. В такие дни личные ссоры автоматически отменялись и вступали в прежнюю силу лишь после возвращения из Рагозинки.Галдеж немного утих с появлением адмирал-генералиссимуса.Уверенный, что не будет же он молчать и на этот раз, Мишка сообщил адмиралу:– Я иду, а Володя-киномеханик своего Серко тянет! «Чапай», понял?!И Петька сознавал, что молчать перед лицом такого события – глупо. Но было обидно, что предатель Мишка увидел киномеханика, а он – Петька – нет. Ответил:– Чего ж… Я его пять раз смотрел – «Чапая»…– А я шесть! – быстро соврал Мишка. Так быстро, что даже уличить его никто не успел. Будто бы Петька, или Никита, или кто другой, к примеру, могли пропустить один сеанс: «Иди, мол, Мишка, смотри, пусть ты больше нас увидишь». Мишка сам понял глупость своего вранья. Но опять вывернулся:– А в День победы, когда динамо ломалось, Володя прокрутил от середины!– Так это не шесть, а пять с половиной, – уточнил Никита.Владька со следами красной глины на шее хмыкнул:– Я «Чапаева» видел девятнадцать раз!Все помолчали, невольно подавленные цифрой. Владька – человек приезжий. Если была возможность – почему бы не посмотреть девятнадцать раз? А с другой стороны – если он и соврет, его не уличишь.Самым находчивым неожиданно оказался Колька тетки Татьянин. Колька по своему возрасту не мог видеть «Чапаева» больше трех раз, и потому цифра девятнадцать была для него вдвойне обидной. Колька втиснулся перед Владькой и, глядя снизу вверх, спросил:– А сколько очередей Анка по белякам дает?Все поглядели на Владьку.Владька мог бы не отвечать Кольке, но, быстро подсчитав, сколько очередей, ответил. И потому, что ответил он правильно, Петька в расстройстве отвернулся. «Тоже мне – мелюзга… с вопросами…»Колька отошел и, сознавая свое поражение, вздохнул:– А в последний раз у нас было на два меньше.Мог бы не уточнять. Это каждый знал, что лента от сеанса к сеансу сокращалась. И если еще зимой Чапай на картошках показывал Петьке-ординарцу, как надо сражаться, сегодня могло выясниться вдруг, что он уже не показывает на картошках, а может, и стульев не ломает уже…Впрочем, настроение от этого не очень испортилось: так и так исчезающие куски ленты были известны каждому наизусть.Кто-то крикнул:– Все!Кто-то спросил:– А Борька конопатый где?– Здеся я!.. – пропищал конопатый Борька, придерживая рукой сползающие трусы.Двинулись. Кто по жердочкам, кто вброд. Петька, Никита, Мишка и Владька – по жердочкам. Колька тетки Татьянин, Борька и прочая мелочь – вброд.На рагозинском берегу Стерли подождали отстающих и, сбившись тесной кучей, мелюзга в середине, кто позакаленней – на флангах и впереди, без лишней болтовни на территории врага пошагали в гору – туда, где маячили в синеве кресты бывшей рагозинской церкви. О рагозинском клубе и кино Церковь была большой, а клуб оказался маленьким. Это только снаружи казалось, что в клубе можно на качелях качаться. Так уж глупо строили церковники. Четыре пятых от общего объема здания составляли купола, башни, разные комнаты и комнатенки, все входы и выходы которых были давно намертво заколочены досками. А помещение самой церкви, где расположился клуб, было низеньким, узким, тесным, примерно как склад для теса на эмтеэсовской пилораме или как амбар, что рядом с сельсоветом. Клуб, точно так же, как и курдюковская церковь, большую часть времени использовался под хранилище, особенно весной, накануне сева, и осенью: то в нем сушили картошку, то сортировали семена, и потому лавки никогда не стояли в помещении клуба. Для лавок была отведена специальная боковушка у входа, и зрители, отдав Володе-киномеханику билет, который только что купили у него, вернее, лишь глянув на билет, который Володя вырывал из блокнота и клал в свою кепку, вытаскивали из боковушки лавку – человек на десять каждая – и устанавливали ее на незанятом пространстве, как им хотелось и где хотелось.Иногда в клубе при свете двух керосиновых фонарей выступала самодеятельность, и тетка Бульбаниха, бывшая монашка, грустно-грустно пела: В том лесу меж густыми древами,Где быстро журчит ручеек…В том ручейке, между тиной зеленойЖенское тело плывет… Самодеятельность выступала бесплатно. Выступала на пасху, чтобы в деревнях не красили яйца, и на Первое мая, иногда под ноябрьские – если бывало не очень холодно.Но случалось, раз или два в год, что в Рагозинку заезжали настоящие артисты. Сколько-то лет назад заезжали трое. А все последние годы – по двое: женщина и мужчина. У настоящих артистов и все было по-настоящему. Лавки в клубе устанавливались заранее. А колхозники шли в клуб степенно, по-городскому. И сначала покупали у женщины за столиком билет, а потом отдавали его мужчине, и он складывал эти билеты не в кепку, как Володя-киномеханик, а в специальную коробку из-под каких-то загадочных конфет.Потом двери закрывались на крючок. (Володя опоздавших пускал бесплатно и потому дверь не закрывал.) Артисты переодевались в боковушке. Мужчина выходил в костюме с галстуком, а женщина в черном платье до полу, вся в блестящих каких-то искрах, с ярко-красными губами и черными бровями. Концерт начинался. Артисты – они не самодеятельность. Они и поют, и на гармошке играют, и на гитаре, и даже на обыкновенной пиле, которой дрова пилят, и танцуют, и фокусы показывают, и тарелками перебрасываются…В деревнях после одного такого концерта с месяц все мальчишки показывали друг другу фокусы, перебрасывались какими-нибудь деревяшками вместо тарелок или занимались акробатикой, как после приезда последней пары, когда женщина вдруг скинула платье и, почти голая, стала такое выделывать, что дух захватывало, будто она резиновая – без костей.До войны, говорят, в клубе танцевали под гармонь или под гитару: «Таня, Танюша, Татьяна моя…» В войну парней в деревне не осталось. А после войны вернулось несколько человек, да и те потом уехали. И редко-редко, уговорив Славку белобрысого попиликать на хромке вальс, в клубе собирались одни девчата и подолгу вальсировали, обнявшись друг с другом.Но все-таки чаще всего приезжал в деревню на своем Серко Володя-киномеханик. Вешал на дальнем узком простенке экран из двух простыней, приворачивал к лавке динамо, которое желающие крутили весь сеанс, устанавливал аппарат и под завораживающее жужжание динамо-машины начинал тут же склеивать разорванную где-то на предыдущем сеансе ленту.– Сейчас, сейчас будет порядочек, – говорил он.И все знали, что действительно порядочек будет. Володя считался своим парнем, и взрослые обращались с ним по-приятельски, иногда просили прокрутить интересный кусок еще раз. Володя прокручивал. Борьба за первенство Сеанс обыкновенно начинался с темнотой, и до начала его было еще часов пять. Белоглинцы рассчитали правильно. Враг не успел сосредоточить свои силы. В пустом клубе суетились только два одногодка Борьки конопатого – жалкий авангард рагозинцев. Пропищав испуганными голосами, что три первых ряда уже заняты, хотя в клубе не было еще ни одной лавки, авангард выскочил через ближайшее окно на улицу и побежал рассказывать, как белоглинцы всей кучей напали на них и с каким трудом удалось им вырваться.Конечно, по щелчку в затылок им досталось бы. Но так как на сближение авангард не пошел, Петька только свистнул ему вдогонку.Быстро втащили две лавки, одну длинную, одну короткую, втиснули их рядышком, на расстоянии двух метров от экрана, и уселись все двадцать пять человек в один ряд. Ставить лавки ближе к экрану Володя-киномеханик запрещал, чтобы на экране не мелькали головы впереди сидящих.Сам Володя куда-то ушел к этому времени. Лишь вывесил экран да установил зачехленный аппарат, а динамо не прикрутил, чтобы не сломали.Белоглинцы долго еще шумели, возбужденные, а потом устали и, глядя на экран, стали переговариваться вполголоса по двое, по трое. Для того, кто знает цену кино, экран никогда не бывает пустым. Вот в том месте, где теперь видна желтая полоса, появятся цепи беляков, а там, где ползет муха, – как раз и будет лежать Анка-пулеметчица. Экран живет каждой своей складкой, каждым пятнышком.Рагозинцы собрались и пришли только часа за четыре до начала сеанса. Загалдели, выстроившись сзади, потом немного утихомирились, и Васька-малыга начал переговоры:– Вас предупреждали, что три ряда занято?Петька и Никита сочли ниже своего достоинства поворачивать головы к противнику: они сами недавно приобщились к героизму, так что в ожидаемых событиях на экране будет чуточку и про них. Во всяком случае, так должно было казаться остальным. И этим упорным своим безразличием путешественники еще больше наводили всех на мысль о своей сопричастности к героизму. (Анка ведь тоже зря не колготилась…)– А лавок-то не было! – ухмыльнулся через плечо Мишка.– Ну и что ж, что не было? – спросил Малыга.– А что вы занимали, если не было? – спросил Владька.– Рыжих не спрашивают, – отрезал Малыга, явно желая обострить обстановку. – Вас предупреждали, что два ряда занято?– Я вот тебе за рыжих! – оказал Владька.И рагозинцы сразу понадвинулись вплотную на белоглинцев.– Мы предупреждали, мы предупреждали! – завизжал появившийся откуда-то авангард.– Ничего не предупреждали! – выкрикнул Мишка.Мишка ухватил одного из представителей авангарда за челку:– А ну, говори!– Честное слово!.. – захныкал авангард.Никита и Петька не оглядывались. В клубе так и так драки не будет. Года два назад не выдержали – сшиблись и всей толпой были изгнаны из клуба. Додрались на улице. А потом сидели у окон на траве и слышали только музыку да взрывы. Шел фильм «Два бойца». Так в памяти у всех и осталось, что «Два бойца» – это непонятная комбинация разговоров, музыки и взрывов.Рагозинцы галдели целый час, вспомнили и про «белоглинскую шпану», и про облаву на рыжих и очень туманно заявили, что путешественников у них в Рагозинке сколько угодно, что даже один у них сбежал в Турцию, воевать… Но уж это было такое вранье, что не стоило на него отвечать.С час рагозинцы галдели стоя, размахивая кулаками у самых белоглинских носов, потом кто-то сообщил, что приближаются курдюковцы. Рагозинцы быстро втащили лавки, заняли ряд с половиной за спиной белоглинцев и стали галдеть сидя.Курдюковцы понимали, что явились с запозданием, и не галдели. Следующими расселись туринцы. Туринцы вообще редко скандалили. Пока они узнавали о предстоящем сеансе, лучшие места всегда бывали уже занятыми, и туринцы невольно смирялись с этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41