то ли тень сумасшедшего Прони, то ли призрак обманутого Марко. Первая оплошность Плыли всю ночь.Настроение мало-помалу установилось. По крайней мере, сутки или двое никто о них спохватиться не мог, и мысли обоих сосредоточились на предстоящем открытии.В рассветных сумерках проплыли Гуменки.Друзья с любопытством таращили глаза – все-таки неизведанный край. Еще год назад они бы не решились на подобное путешествие. Вернее, год назад даже путешествие к Марковым горам казалось подвигом. Но ничего особенного в Гуменках не обнаружили. Деревня как деревня. Только и всего, что чужая. Такие же дворы, такие же огороды, точно так же лениво лаяли в тумане собаки, струилась неподалеку чистая, как слеза, похожая на Стерлю речка. Петька разыскал даже избу, в точности напоминавшую его, Петькину, избу в Белой Глине. Только Гуменки были в несколько раз подлинней Белой Глины. Друзья позавидовали: должно быть, здесь и клуб, и школа… Потом решили, что нет здесь ни скал, ни водопада, и зависть пропала. Никита достал тетрадь, макнул в воду за бортом химический карандаш и тщательно записал свои наблюдения.Холодная, розовая заря постепенно угасла, растворилась, и первые лучи солнца зажгли веселым блеском верхушки елей на берегу Туры. Петька скинул телогрейку, отцовскую кепку, оба с удовольствием сняли ботинки.А когда солнце уже взошло высоко над тайгой и желтая Тура заискрилась из конца в конец, решили сделать первый привал.Петька, правда, хотел было протестовать, но желудки у обоих подвело, а руки ныли от усталости. К тому же Никита где-то вычитал, что как ты ни спеши, а привал и завтрак вовремя – это первое дело в путешествии. Теория у Никиты имелась на все случаи жизни.Разногласия кончились, едва выволокли лодку на берег и едва огляделись, довольные собой. Их лодка – с удочками, телогрейками, полными провизией мешками – очень походила на лодку самых заправских путешественников. А тайга, окружавшая лужайку, на которой высадились они, и река и безлюдье вокруг – не оставляли никаких сомнений в реальности происходящего.Шлепнулись на траву и, закрыв глаза, минут пять предавались блаженным раздумьям.Над самой головой Петьки вытянулась корявая лапа сосны, и нахальная синица, прыгая с ветки на ветку, о чем-то торопливо рассказывала Петьке. Петька приоткрыл глаз и разглядывал ее пушистое брюшко. А синица, наклонив голову, тоже разглядывала его одним глазом.Пахло хвоей, пахло тайгой, но друзья выросли в этом запахе и не замечали его. Это был запах земли, запах жизни на земле. И скажи им, что где-то может пахнуть иначе, – они не поверили бы.– Подъем! – сам себе скомандовал Петька и, вскочив на ноги, полез в чащу за валежником.Скоро на поляне заиграл костер. Сначала Петька, за ним Никита искупались. Обоим хотелось подольше, как всегда, понырять, но они солидно искупались, солидно выложили из мешков провиант.Молоко обоим было велено выпить как можно скорее, пяток сырых яиц у Никиты тоже нельзя было хранить, поднявшиеся соленые огурцы долго держать в мешке не следовало, а чтобы сидеть у костра да не испечь картошку – об этом речи не могло быть. Словом, позавтракали так крепко, как никогда в жизни еще не завтракали. Однако не почувствовали себя очень обремененными едой. Из ручейка, который, по существу, и явился причиной выбора стоянки, набрали пресной воды. Разом выпили по полкотелка. Но поскольку всякий уважающий себя путешественник кипятит чай, полкотелка еще вскипятили и без энтузиазма похлебали пахнущую дымом воду. Решили, что в следующий раз не будут пить сырую, тогда кипяченая пойдет лучше.Опять немного полежали. Петька вспомнил мать, потом вспомнил Мишку с Владькой и позлорадствовал про себя. Вспомнил Светку и омрачился ненадолго. Вспомнил Лешку и чуть-чуть поторжествовал: «Еще ахнут все…»О чем думал Никита – не угадать. Никита отыскивал для себя точку даже там, где ее и отыскать нельзя. Небо голубое, ровное из края в край. Петька шарит, шарит по нему глазами – зацепиться не за что. А Никита как уставится вверх, так кажется, будто что подвесили там специально для него – гляди Никита и радуйся: как интересно.Синица улетела куда-то, а на сосне прицепился дятел. Петька загадал, что если дятел десять раз стукнет и улетит – поход кончится удачей. Загадал рисково.Но дятел стукнул десять раз и, естественно, притих, поскольку в сантиметре над его головой просвистел брошенный Петькой камень.Друзья сели и поглядели друг на друга. И на этот раз подумали об одном и том же. Подумали о тайне, что ждала их впереди. Но думать об этом они могли, а говорить нельзя было. Что толку гадать, если ничего не известно?Впрочем, Петька уже открыл было рот, чтобы сделать хоть самое осторожное предположение, как рядом под чьими-то шагами захрустел валежник. Друзья замерли. Нож валялся в стороне от них, а штык – в лодке.Это была непростительная оплошность. Тайга живет На лужайку вышла женщина в ватной телогрейке, в сапогах, в платке, под которым угадывалась толстая, уложенная вокруг головы коса. Женщина была, вроде Колькиной тетки Татьяны, большая и – что дядька Андрей – строгая.Друзья от удивления привстали даже. Они забрались за тысячи верст, в глухомань, а тут – здрасьте – женщина. Уж лучше бы сам Марко. Она так и сказала:– Здравствуйте…– Здравия желаем… – ответил Петька, машинально повторяя любимое Мишкино приветствие.– Откуда вы? Чего тут делаете?– Мы-то? – переспросил Петька. – Мы белоглинские. В походе… Гербарий собираем, – находчиво добавил он. – Ну, цветы разные, травы для школы. Это нам учительница велела. Валентина Сергеевна. Не слышали такую?При сообщении о том, что они белоглинские, женщина подозрительно оглядела обоих, про учительницу Валентину Сергеевну она, разумеется, не слышала, но словно бы уже сам авторитет учительницы позволял многое, и женщина сразу подобрела.– А-а… Гребарий… – сказала она и присела на борт лодки. – А я гляжу – дым… Угли не оставляйте. И как это матери вас пускают.– Угли – это мы знаем, – обиделся Петька. – Что мы – впервой, что ли? А вы кто такая?– Я-то? – Женщина улыбнулась вдруг и как бы поняла, что обида Петькина справедлива. – Мы тут от лесничества…– А-а… – солидно сказал Петька. – Мы не знали. Мы думали, тут никого. Пусто.Женщина поглядела вверх по реке и сказала назидательно:– В тайге не бывает пусто. Кто как глядеть может… Тайга завсегда живет.!. И человеком, и зверем…Друзья решили, что на будущее учтут это.– Далеко плывете? – спросила женщина. – Разве цветов да травы в Белой Глине нет?Вопрос был резонным. Петька не все учел.– А мы еще по одному делу, – сказал Никита. – Мы камень ищем.Женщина опять посуровела.– Какой такой камень?Никита рассказал про мрамор, который увезли на памятник. Школе просто необходимо описание мест, где нашли этот мрамор. Для большей убедительности Никита показал женщине свою тетрадь. Тетрадь подействовала.– Чудная у вас учительница… – с уважением произнесла женщина. – А то я думаю, чтой-то все камень ищут…– Кто – все? – настораживаясь, спросил Петька.– Был тут один… Придурковатый не придурковатый…Друзья незаметно переглянулись.– Зарос весь, что черт… – продолжала женщина. – Тоже камнем интересовался. Речка, говорит, и камень… А стала я выспрашивать, так завертелся… Дурак не дурак, а хитрит, вижу… Зачем, говорю, камень?.. Взял какую-то гальку – и за пазуху. Тронутый, в общем… – Она опять подозрительно оглядела приятелей. – Вы-то не за тем же камнем плывете?– Не! – энергично возразил Петька. – Там нет речки. Была раньше близко – Мусейка такая. Теперь нет. Это нам из области написали.Женщина успокоилась.– Мусейку знаю… Это за поворотом от линии…– Какой линии? – быстро уточнил Петька.– Лектрической – ясно какой… Там за поворотом сразу Соснушка вроде была, потом Лебядка, потом Чернавка, потом Мусейка… А дале – Надкаменка…– А Засули где ж? – спросил Петька. – Леспромхоз?– Засули? Засули-то в стороне остаются, в лесу…Друзья опять переглянулись. Новая оплошность. Выходит, они могли промахнуть мимо пересохшей Мусейки и уплыть невесть куда…– Теть, а теть… – осторожно спросил Никита. – А что этот был, который расспрашивал, может, сумасшедший какой? Может, из дому для сумасшедших бежал?– Кто его знает…– Давно был?– Давненько уж… С месяц, что ли… Ай три недели… Ну, ладно, – сказала женщина; – Хлеба-то у вас хватит?– Хватит! – с радостью заверил Петька и в доказательство потряс своим мешком.– Уголья тогда прилейте…Женщина вздохнула, покачала головой и растворилась в тайге. Мусейка Едва приятели снова остались одни, котомки их полетели в лодку, Никита быстро зачерпнул котелком воды, поплескал на затухающий костер, дружным усилием спустили лодку, и через пять минут они уже опять стремительно плыли посередине реки. Оба чуточку раскаивались в затянувшемся привале, будто кто-то мог опередить их в розыске несуществующего камня. Дурак-дурак Проня, а дело туго знает.Одно оправдывало затянувшийся отдых: теперь они знали, что́ им надо искать в первую очередь. При мысли о том, в какой просак могли они попасть, не случись этой женщины, становилось тоскливо. Могли бы плыть до бесконечности… Вот тебе и Засули!.. Читая письмо тракториста, друзья думали, что, как Гуменки или Белая Глина, приткнулись Засули к реке и пожалуйста: «Вот мы. Мусейка вам нужна? Шарьте здесь…»Теперь, пока один греб, другой пристально всматривался в берега, чтобы не проглядеть столбы.Но плыли и плыли, а тайга, безмолвная, обступала Туру с обеих сторон, и проходили поворот за поворотом, замечали речушку за речушкой, а столбы все не показывались…Может, и Чернавку проплыли уже…Когда солнце начало клониться к земле, Никита стал грести медленней. Оба приумолкли.Ни до еды, ни до стаи пролетавших мимо уток обоим теперь не было никакого дела. Спускаться по течению легко, а как – если придется подниматься?..И вдруг Петька завопил:– Е-е-эсть!..И тут они еще раз напомнили себе о необходимой осторожности.Петька подскочил на корме, а Никита так резко оглянулся, что лодка накренилась и черпанула бортом.Впрочем, оба единодушно простили это друг другу.Задрав кверху ноги, Петька еще раз повторил:– Есть!..Потом они обнялись, пожали друг другу руки.Петька затянул «По долинам и по взгорьям…» Но довел пение только до второй строки. Минуту мальчишества можно было позволить себе. Но главные трудности еще ждали их впереди…– Гребем к берегу, – скомандовал Петька.По берегам Туры, могучие, словно великаны, возвышаясь над тайгой, стояли металлические опоры высоковольтной линии электропередачи. И два кабеля перекинулись с берега на берег, устремляясь к неведомым городам, поселкам, станциям, через бесконечно многие километры тайги…Если бы знали путешественники, что «линия» окажется такой приметной, могли бы плыть спокойней.Буквально в двух метрах от берега, почти цепляясь веслом за корневища деревьев, обогнули поворот, затаив дыхание, проплыли мимо тенистой, в зарослях ивы Соснушки, оставили позади мутноватую, в крутых глинистых берегах Лебядку, наконец Петька скомандовал «стоп».Под ними журчала светлая вода Чернавки. Названия люди не всегда справедливые придумывают, но друзья не стали осуждать людей. И «стоп» Петька скомандовал чисто символически. Они были у той границы, за которой надо было плыть с предельной осторожностью, оглядывая каждую незначительную выемку на берегу.Становилось понятно, почему нелегко было сумасшедшему Проне отыскать пропавшую Мусейку.

Друзья через каждые десять метров высаживались на берег, чтобы обследовать новую подозрительную расщелину в линии берега. После недолгой дискуссии приходили к выводу, что ручей – это ручей, значит, Мусейкой быть не может, а овраг – это овраг: река выглядит по-другому.Обследовали два поросших камышом и осокой заливчика. Никита вдруг решил, что именно так должно выглядеть устье пересохшей реки. Догадка его вскоре подтвердилась.С реки можно было разглядеть два ряда разросшихся близко друг к другу осин и высокую траву между ними. А это уж, как правило: где река – там осина, да ольха по берегам, да тальник еще, да кое-где черемуха.Лодку привязали к ближайшему корневищу и друг за дружкой, медленно, словно боясь, что и на этот раз они ошиблись, прошли вдоль едва приметного, когда-то заполненного водой русла… Только такую хлипкую речушку и могли назвать Мусейкой.– Она… – раздвинув кусты перед собой, объявил Никита.Перед ними чистое, в рамке зелени сверкало озерцо. Там, где была старая пойма или речка, обязательно потом остаются озерца…Никита не ошибся.Теперь уже напрямик, через кусты пробрались дальше, мимо озерца. Метрах в ста от первого, вытянутое вдоль старого русла и затененное нависшими над ним деревьями, гладкое, как стекло, и бездонное на вид из-за утонувших в нем высоченных сосен открылось второе озерцо.Сомнений быть не могло: они стояли в устье Мусейки.А то, что на берегу не оказалось никаких следов мрамора, было естественно.Камни – они как грибы. Вырастет вдруг в таком месте, где на десять километров осколочка скалы не найдешь. А то лежит валун, будто отшлифованный. Валентина Сергеевна рассказывала, что это после ледникового периода. Может быть, откуда-нибудь из дальних-дальних стран тысячу тысяч лет назад занесло в устье Мусейки глыбу мрамора… Цена невыдержанности Лодку выволокли и перевернули в кустах, спрятав под нее свое имущество. Обулись, надели телогрейки. Петька сунул за пояс штык. Никита взял нож.– Может, дождемся утра?.. – осторожно спросил Никита.Петька только глянул на него – и стало ясно, что до утра Петька не выдержит.Сошлись на том, чтобы немного пройтись и возвратиться назад.– Давай цифры, – приказал Петька. Глаза его горели решимостью, штык, начищенный к случаю, отливал внушительным стальным блеском.– Тысяча пятьсот, четыреста, триста шесть, сто шестьдесят, двести восемьдесят три, – не задумываясь, отбубнил Никита.– Сто шестьдесят, двести восемьдесят три… – с благоговением, как заклинание, повторил Петька и, опершись каблуком в самую кромку берега, насколько это позволяло заболоченное устье Мусейки, сделал первый шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41