Медку – через год приходите – залейся будет! Ложки есть?– Есть, – быстро доложил Петька.– Это дело! Были б ложки – борщ найдется! – И неловко усаживаясь рядом с друзьями, он снова спросил: – Откуда ж вы, а?Петька признался:– С Белой Глины… На лодке мы.– Фью-ить! – присвистнул пасечник. – Это вы правильные ребята! – И строго спросил: – Не сбежали, нет?– Нет! – заверил Петька. – Мы для школы. Собираем, записываем разное…– Ну, это надо! – согласился пасечник. – Ешьте!Скрипнул протезами и, перехватывая любопытный взгляд Петьки, разъяснил:– Это меня, братцы, под самым уже Берлином… Растреклят его… Теперь вот еще не приноровлюсь никак…Беседа мало-помалу развязалась, и пасечник Саша рассказал приумолкшим друзьям, как воевал: сначала на кораблях, потом в пехоте.Одна тельняшка от моря и осталась.– Любите наши места? – неожиданно сердито спросил он.Друзья заверили, что любят.– Ну, то-то… – опять смягчился пасечник. – Я вот всякое повидал… И смерть, и все… Оно уж насмотришься до злобы, что и умереть не страшно… А это вот страшно: чтобы умереть, а не увидеть напоследок, где родился, где вырос… Ясно? А? Кажется, вдохнуть бы вот это в последний раз, – он оглянулся на деревья, – а тогда уж и прощайте, братцы!..Пасечник помолчал немного.– Оно вроде завоевал право жить, где проще: хоть направо, хоть налево плыви – за любым ветром… А я шел раз в штыковую, поклялся: буду жив – на четвереньках приползу в эти края. Отсюда – ни шагу. Ясно? То-то, путешественники! Правильно: пишите, путешествуйте – тут, братцы, красота, как нигде такой! Верно говорю?– Верно, – подтвердил Петька.Скоро ложки их застучали по дну миски. Друзьям не хотелось выглядеть обжорами, но Саша приказал:– Чтобы до тютельки. – И облизал свою ложку. – Путешествие – дело серьезное… Только как же это вы без оружия?Петька чуточку поколебался и вытащил из мешка штык.Лицо пасечника Саши стало на мгновение грустным, когда он коснулся пальцами граненой стали штыка. Коснулся осторожно, как будто чего-то хрупкого. Потом усмехнулся опять, одобрительно крякнул, возвращая Петьке его оружие.– Штык – это дело. Ребята вы, я вижу, отчаянные. Ну, и что попалось вам интересного в наших краях?Настроение блаженного покоя, которому друзья невольно поддались от сытного ужина и яркого солнца над стихшим в безветрии лесом, тут же улетучилось.– Есть тут… – заспешил было Петька. Но раб божий начальник штаба решил взять ответственные переговоры на себя.– Видели мы здесь камень… – сказал раб божий начальник штаба Никита. – Там… – Показал в тайгу. – Вроде могилы. Написано: «Здесь покоится…», по-старинному написано. А яма рядом. Разрыл кто, что ли?Пасечник Саша усмехнулся.– Тут, братцы, история путаная… – Расправив широкую грудь под тельняшкой, лег на спину. Разъяснил: – После приема пищи полагается мертвый час… Располагайтесь. История эта темная… Правда – не правда, где анекдот, где сказка – не поймешь. Но раз уж ваше дело собирать всякую всячину – пишите. Может, и распутаете что…Друзья остались сидеть, как сидели. Никита на всякий случай достал тетрадь.Глядя в синее небо над соснами, Саша продолжал:– Было это, если что было, еще до нас с вами… Тут, чтобы понятней, наша деревня, слышали небось, называется Кедрачи, рядом хутор – Савеловки, там дальше в лес – вам это назад – Засули, в аккурат у Чертова болота, где раньше Мусейка начиналась, а по реке назад – Гуменки. Так вот в Засулях барином был француз какой-то, тут у нас, в Кедрачах и на хуторе, – полковник бывший с дочкой, а Гуменки – тоже полковничьи были, но там его сын, одним словом, жил, – чертей им в хвост и гриву… Так вот все это правда, а уж где правда, где неправда дальше – это сами разбирайтесь… Дыма без огня не бывает… Француз этот все в Москве да Петрограде жил, – так, хлипкий французишко, одно название, что барин… Но, говорят, когда революция началась, дал наш французик деру, так сказать, в свое имение, в Засули то есть… Ну, и вдруг слух пошел – французик наш разбогател где-то… Революция ж к нам не сразу, а потом пришла. Ну, и слух – это уже после… Было тут два дела враз. Первое – французика нашего нашли мертвым у себя, связанного, глаза выколоты, словом, помученным крепко нашли… И будто бы кто-то видел полковника с сыном на лошадях с вечера… Словом, тут кутерьма уже быстро пошла – не до судов и следствий… Дела одно за другим, а люди все это в кучу сваливают. Утром нашли француза мертвым, а днем здесь полковничья дочка отравилась. Наши-то в деревне – красные уже близко – за топоры было взялись, но, такое дело, дочь у полковника отравилась – пожалели отцовские вроде чувства…Хоронить самоубийцу по-старому нельзя на общем кладбище. Тем же днем вырыли полковник с сыном могилу в тайге, камень этот кузнец полковнику вытесал… Не по обязанности уже, а из жалости опять…Словом, через день, как здесь крестьяне власть взяли, уже ни полковника тут, ни сына. Дочь они, считалось, ночью захоронили.Это видели – телегу опять же… Ну и вот – лет десять прошло тому – наш Прокопка (есть здесь такой) надоумился раскопать ту могилу. Прокопка этот сына родного раскопает – посмотреть…Друзья напряглись в тревожном ожидании.– И оказалось, – продолжал пасечник, – нет там никакого гроба. Куда уж они ее – в другом месте, что ли, захоронили? А там, значит, ящики с книгами. Семь ящиков да смоленые все. Полковник этот давно упаковывался, а взять с собой вряд ли что успел. Девку-то он либо в речку, либо в болото какое бросил, а это схоронил, гад… Культура, что ли?.. Так вот это уже опять точно: книги в ящиках… Три или четыре ящика с книгами были, а в других одежда разная…Петька уставился на Никиту. А Никита, не отрываясь, глядел на пасечника. Благо, тот не замечал, какое впечатление производит его рассказ.– Это… – заикнувшись, спросил Никита. – Тот Прокопка, который потом книгами печь топил? Нам бабушка рассказывала…Пасечник Саша даже сел от негодования.– Это Прокопка да чтобы кусочек бумажки выбросил?! Да он хворостины лишней в огонь не сунет!.. Да он – этот скобарь – он из чужого огня себе полешко выхватит!.. Это такой гад, братцы… Людям – кому война, кому голодуха, а он тут один во всей деревне как сыр в масле катался: корова с телкой каждый год, два поросенка во дворе, куры, утки, забор вокруг в два метра! Одни бабы в деревне и остались – найди-ка на Прокопку управу!.. Еще старый хрыч девок мордовал!.. Женился, видишь ты!.. На эвакуированной, гад, на молодухе, из блокады!..– И где же теперь… книги?.. – осторожно спросил Никита.– Книги-то?.. Да у него ж, у Прокопки, – успокаиваясь, разъяснил пасечник. – У него там склад на чердаке… Там небось комбайн сыщешь! Да по сараям еще всякого… Я вот, погодите, братцы, расхожусь малость. Мне сейчас тяжело это – драться. Месяц, другой еще, а там я наведу порядок! Я этого кулака заставлю работать – Прокопку этого, и председателя заставлю! Тут, братцы, закипит еще! А то бабы в поле, а мироеды – по дворам! Растащили колхоз! В хлебах, да чтобы без хлеба! Развелось, как до революции!.. Я этих гадов знаю! Которые так всякое время на смертях умели наживаться! Я вот только расхожусь! – Пасечник в ярости ударил себя широкими ладонями по протезам. Глухо отозвалось на удар пустое дерево.– Саша… – вдруг позвал чей-то голос.Друзья оглянулись.Над ними стояла молодая женщина с руками, сложенными под передником, в платке до бровей. На друзей она поглядела неприветливо.– У-х… – все еще горячась, проворчал пасечник. И объяснил с гордостью: – Это моя жена. Ясно? Всю войну ждала в невестах. Да потом еще – пока по госпиталям. Ясно?Друзья кивнули: ясно.– Что за ребята? – сердито опросила жена.– Это? Это, Любаш, путешественники! Края наши изучают!..Любаша недоверчиво оглядела путешественников.– Ты бы меньше волновался, Саш… Успеется – все сделаешь… И так с зари до зари… Нельзя тебе сейчас…– Душа вон, Любаш, как подумаю… – ворчливо оправдался пасечник, опираясь своими могучими руками на руки жены, чтобы встать, и немножко смущаясь собственной беспомощности.Друзья начали прощаться. В засаде Дом Прокопки стоял обособленно от хутора, так что, затаившись в кустах, друзья оказались прямо перед ним.Все видел Петька: и такие никудышные дома, как сопляковская усадьба, и ворота с коньками, и навесы в половину двора, и высокие ограды вокруг дворов, но такую крепость, как Прокопкин дом, видел впервые.Главное дело, какую ограду ни городи, а дом должен глядеть своими окнами на улицу. Здесь же дом был спрятан за высоким забором так, что виднелась одна лишь крыша его… Крыша с ходом на чердак и с лестницей, приткнутой к самому ходу. Потом крыша сарая – тоже с ходом и лестницей. Забор тянулся метров на пятьдесят в одну сторону и метров на пятьдесят – в другую, по квадрату. Поверх забора – в два ряда колючая проволока, ворота на замке, калитка, наверное, тоже, в две трети двора – навес, а что там, под этим навесом, не углядишь.Рассказ пасечника Саши оборвал надежды друзей на сокровища, но вместе с тем его сообщение о книгах подтверждало, что путешественники на верном пути.Тогда, в лесу, чернобородый смеялся над Проней: «Что ж, он верующий, что ли, был – дурак этот, что библии доверился?..»Еще одним узелком увязывались в ниточку их очень разрозненные сведения о цели собственного путешествия.Правда, найти старую, никому не нужную библию – заслуга маленькая. Но искать следовало, наверное, не библию… Там, в книгах, могло оказаться что-нибудь посущественнее… Ну, что-нибудь такое, чего не углядел Прокопка…Два часа наблюдения прошли безрезультатно. Незаметно перебраться через забор и таким образом проникнуть на чердак было невозможно.А солнце уже скрылось за лесом, и путешественников начало одолевать беспокойство.Длинные тени пихт упали через поляну к воротам Прокопкиного дома.Еще час-полтора – и новая ночь застигнет путешественников в лесу, без крыши над головой. Не проситься же к кому-нибудь на ночевку?..Где-то слышались мальчишечьи голоса.Поскрипывая осями, проехала невдалеке телега.– Солидолу нет? Растяпа… – обругал Петька невидимого конюха.В стороне, за околицей, мычали коровы.Неожиданно от деревни на поляну вышел мужик.«Прокопка!» – разом подумали Никита и Петька.Что-то во всем облике мужика было такое, что не позволяло усомниться в принадлежности его к тем самым мироедам, о которых говорил пасечник Саша. Походка враскачку – близко не стой, зашибет. Кожаные сапоги со скрипом, льняная рубаха под офицерским ремнем, бритое лицо до того коричневое, что сколько лет Прокопке – не вдруг угадаешь. Волосы темные – кружком вокруг головы, а брови густые, нависли прямо на глаза. У такого не спросишь: «Дяденька, можно нам…»Придавит каблуком – вякнуть забудешь.Петька поежился.У калитки Прокопка остановился, зачем-то долго, невесело поглядел через головы друзей, в глубь тайги, достал из кармана ключ, не спеша загремел запорами.В раскрытую калитку выбежала собака, завертелась около хозяина.Петька снова поежился.Волкодав это был или не волкодав, но Петька всегда представлял себе волкодавов такими.Стукнула калитка, опять отгремели запоры, и все стихло.Никита пригнул ветку шиповника, чтобы лучше видеть адмирал-генералиссимуса.– Фиаско?– Чего? – переспросил Петька. И пожал плечами: «Фиаско так фиаско…»– Это значит – ничего не выйдет…Петька был согласен с этим, но оба не знали, что делать дальше, и потому оба остались под кустом.Тени пихт уже легли тем временем на крышу Прокопкиного дома. Только верхушка кирпичной трубы желтилась на солнце.Опять стукнули запоры калитки.Приятели замерли в новой надежде. Если Прокопка уйдет опять… Что тогда – они оба не знали. Но Прокопка остался дома. Из калитки на поляну вышла женщина с плетеной корзинкой в руках.«Жена Прокопки, эвакуированная…» – решили приятели.Тонкая, тоньше Валентины Сергеевны, она шла, низко опустив голову и ступая как-то очень уж часто, не по-деревенски маленькими шажками: И туфли на ней были не деревенские, и волосы, распущенные по плечам, черные, длинные.Она торопилась в деревню. Но прошла через поляну не по тропинке, а по траве, близко от друзей.Петька затаил дыхание. Петька разглядел большие светлые глаза, и показалось ему что-то знакомое в этой женщине. Будто раз он уже видел ее раньше. И не давно, а совсем на днях, совсем недавно где-то…Адмирал-генералиссимус шмыгнул глубже в кусты и разом поднялся на ноги. Он вспомнил: это не женщину он видел на днях – он видел Светку с кочаном капусты в руке. Но в глазах и в походке женщины вдруг почудилась ему такая же торопливая напуганность перед кем-то или перед чем-то, какую видел он тогда в Светке. И показалось на миг, что он знает эту женщину. Знает, а поэтому может довериться ей…Женщина должна была пройти через небольшой перелесок. И в этом перелеске Петька явился перед ней – явился так неожиданно, что она сделала шаг назад.– Здравствуйте! – сказал Петька.– Откуда ты, мальчик? – грудным голосом спросила удивленная женщина, словно бы радуясь, что перед ней оказался всего-навсего адмирал-генералиссимус Петька. – Так можно и напугать…– Я по делу, – оправдался Петька. – Если вы поможете…– Я? – снова изумилась женщина. – Откуда ты меня знаешь?– Знаю, – сказал Петька. – Вы жена Прокопки.Женщина поморщилась. Короткая радость сбежала с ее лица, и в глазах опять затаилась напуганность.– Я не это… Ну… – попробовал извиниться Петька за прозвище, которым он случайно обозвал ее мужа. – Так говорят…– Ладно, – остановила его женщина и строгим, нетерпеливым голосом спросила: – Какое у тебя дело ко мне?– Понимаете… – начал смущенный Петька. – Я к вам, ну… В общем, есть у вас на чердаке ящики с книгами… Нам бы надо посмотреть их… Одну там книгу…Женщина снова поморщилась.– Если книги, так это не на чердаке. Кто ж на чердаке бумагу держит? А на сеновале – там ногу сломишь… И еще – мыши. Я туда не лажу.– Да не вы, а мы полезем! – обрадовался Петька.Женщина, прищурившись, внимательно оглядела его.– Кто это мы? А если я об этом мужу скажу?– Нет, вы не скажете, – торопливо заверил Петька, – я знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41